С радостным чувством необходимости друзьям и взаимной с ними привязанности, чувством, абсолютно для неё новым, Светлана заснула, проснулась, полдня занималась делами.

- Что-то хорошее, дочка? - часам к четырём не выдержал Аркадий Сергеевич. Он бы промолчал, но Ангелина Петровна извелась от любопытства. С завтрака ему в ухо зудеть начала, допекла мужа. Светлана ласково посмотрела на отца.

- Нет, пап. Всё, как обычно. Настроение отчего-то хорошее.

Она собиралась к Дрону, как редко вообще куда собиралась. С чувством, с толком, с расстановкой, получая удовольствие от сборов. Краем уха ловила доносившийся с кухни родительский бубнёж. Мать с отцом меж собой делились надеждами на скорую перемену к лучшему в судьбе дочери. Светлану их бубнёж вопреки обыкновению не раздражал. Её ничто не раздражало и не возмущало в этот день. Господи, как мало иногда человеку надо, чтобы почувствовать себя человеком. Всего-то “… мы тебя… и так любим… и с хоботом любить будем”.

По Дрону, правда, нельзя было сказать, что он кого-то на данный момент любит. С хоботом ли, без хобота. Он открыл дверь на три бодрые трели звонка и… Светлана попятилась. Появилось желание спрятаться за Лёху с Юлей. Лёха не дал. Подтолкнул в спину. От скворцовского толчка Светлана ненароком ткнулась в Юркину широкую грудь. Глухо пробормотала:

- Здравствуй, Юр.

Смотреть на него уже боялась. Неприветливый, мрачный, с тоскливым взглядом запавших глаз, заросший неопрятной щетиной. Того и гляди, выставит вон. Чужой, никогда таким не был. Не теряющаяся обычно ни при каких обстоятельствах Юля, и та стушевалась. Один Скворцов усиленно старался не замечать состояния Дрона. На враждебное “Чего притащились, пожарная команда?” скороговоркой затрещал о пиве с воблой, о неполноте жизни без друга, о желании посидеть старой компанией, вспомнить светлые студенческие годы. Сам под свою трескотню пропихнул Светлану и Юлю подальше в прихожую, дверь входную закрыл, повлёк Дрона на кухню. Юрка шёл неохотно, слушал неохотно, на девушек не смотрел. Светлану досада взяла. Притащились, а он их знать не хочет. Стоило ради этого полдня собираться, мурлыкая под нос песенки, толкаться в автобусе, потеть и задыхаться в метро? Хочет человек побыть один, потосковать, пусть его. Юля была иного мнения.

- Ты что?! - полушёпотом возмутилась она. - Его спасать надо, а не в одиночестве оставлять! Бросать на произвол!

Бросить Юрку в одиночестве Светлана не могла. Слово “спасать” прозвучало сигналом боевой трубы. Она, встряхнувшись, и отбросив сомнения, пошла за парнями на кухню. Застала там несимпатичную картину. Скворцов выставлял на обеденный столик из объёмистой хозяйственной сумки бутылки с пивом и говорил, говорил, говорил, оправдывался жалко. Дрон, с презрительной усмешкой на лице, слушал в пол-уха, смотрел в окно, никак не реагируя на Лёхины слова и действия. Весь вид его выражал ясную мысль: делайте, что хотите, но без меня.

- Юр! - перебила Лёху Светлана. - Это безобразие! К тебе друзья приехали, а им ни “здравствуйте”, ни помочь пальто снять, ни тапочки выдать. Подозреваю, и мыла, руки помыть, не допросишься.

- Так и сидела бы дома, - брякнул Дрон. - Я тебя не звал.

- Что-о-о-о?!!! - у Светланы от гнева дыхание перехватило. Не узнавая саму себя, она мгновенно очутилась рядом с Дроном, схватила его за плечо.

- Ну-ка, повернись, посмотри мне в глаза, страдалец несчастный, два метра колючей проволоки! Как у тебя язык повернулся мне такое говорить?! Думаешь, у одного тебя в жизни плохо? Да ты просто настоящей беды не видел!

- А ты видела? - продолжая хмуриться, но едва заметно сдавая позиции, бормотнул Дрон.

- Представь себе, видела!

- Интересно, где? Ты-то у нас благополучненькая.

Голос Дрона менялся, появились мягкие нотки. Он, верно, немного струсил, ибо никогда не видел Светлану в гневе.

- Там, где мне помогли со специалистом по травмам позвоночника.

Леха Скворцов застыл у стола с очередной бутылкой в руках. Он хоть имел случай опробовать на себе вспышку возмущения Светланы, да то была всего лишь вспышка возмущения. С настоящим гневом приятельницы и ему сталкиваться пока не доводилось. Поражённый не меньше Дрона, Скворцов боялся шелохнуться. Юля застряла в дверях, ошеломлённая происходящим. А Светлана, видевшая их растерянность, сама не понимающая своего срыва, не могла остановиться. Её несло дальше, дальше. Гнев слепил глаза.

- Я тебя непременно сведу к этим людям, чтоб ты смог посмотреть, где настоящая беда прописалась, и как с ней мужественно борются! А ты… скис! Друзей гонишь! В глаза смотреть не желаешь! Пока ты в больнице лежал, и тебе плохо было, я терпела! Больше терпеть не буду! Смотри, смотри на меня, не отворачивайся, шпиль башенный! Повтори ещё раз, что мне здесь не место! Ну?! Я тогда, клянусь, развернусь, уйду и не возвращусь больше никогда!

- Ну, ты, это… того… Светка… охолонись, - вмешался перепуганный взрывом Скворцов.

Светлана глянула на него и запнулась, моментально забыв те жёсткие слова, которые хотела выкрикнуть. Её трясло. Постепенно приходило осознание смысла только что сказанного Дрону. Она ужаснулась. Себе ужаснулась, своему поведению, заодно и своей жизни. Ехала сюда, согретая тёплыми словами Скворцова, в очередной раз напоролась на жестокость, равнодушие к ней жизни. Почему, почему так недолго длятся моменты счастья? И она, сев на корточки возле стенки, зашлась в слезах, выговаривая сквозь всхлипы:

- Меня, может, вообще, кроме мамы с папой, никто не любит… Я, может… вообще… никому не нужна… Но я же терплю… несу свой крест… И никому не жалуюсь… никого не гоню… Вам точно не жалуюсь… а ты…

Истерика оказалась полезнее гнева. Дрон очнулся таки от своего тоскливого, враждебного отчуждения. Сработал инстинкт защитника, включились безусловные у Юрки рефлексы сострадания, оказания помощи. Он в два шага пересёк кухню, стал поднимать Светлану, вытирать ей лицо, успокаивать. Поразительное дело, Скворцов, не глядя, шлёпнув бутылку на стол, занялся тем же. Юля осталась на месте. Дрону с Лёхой и вдвоём не хватало пространства. Они мешали друг другу плечами, локтями, коленями. Переглядывались страдающе поверх Светланиной головы. Женские слёзы мужчине всяко трудно сносить. Слёзы боевой подруги, никогда не позволявшей себе распускаться в их обществе, придавили Лёху с Дроном тяжким грузом. Как, скажите на милость, её успокаивать?

Светлана, тронутая их испугом, их растерянностью, их желанием помочь, сама начала успокаиваться, брать себя в руки. Всё ещё икая, прошептала:

- Спасибо, ребята. Я уже ничего… Уже в порядке. Я сейчас, пожалуй, домой поеду.

И сделала попытку выйти с кухни, осторожно выбираясь из рук друзей.

- Куда?! - в один голос заревели возмущённые Лёха и Дрон.

- Я чё, зря полгорода пешком тащился, тяжесть на себе пёр, вроде вокзального носильщика? - продолжил возмущаться Скворцов.

Светлана невольно покосилась на столик с бутылками, на сумку, до конца не разгруженную и стоящую на полу. Ящика полтора тащил Лёха на себе, не меньше.

- Ты у меня, Лёля, круче носильщиков, - пискнула вдруг Юля. - Они тяжести на каталках возят, а ты на себе пёр.

Дрон, Лёха и Светлана, успевшие как-то подзабыть о присутствии Юли, посмотрели на её смятое противоречивыми чувствами лицо, фыркнули и разом захохотали.

Дальше вечер постепенно выправился. Были сняты пальто, надеты тапочки, вымыты руки. Стол украсился подарочными пивными кружками, высокими, тонкого стекла, с золотыми эмблемами Праги. Громадное блюдо под заливную рыбу заполнилось очищенной и разделанной на куски воблой. Юля, не имевшая пристрастия к пиву, но любившая покушать, из другой сумки, поменьше, достала мясные нарезки и покупные, в пластиковых коробочках, салаты. И действительно, как вслух помечтал Скворцов, весь вечер вспоминали светлые студенческие годы, старясь не затрагивать день настоящий. Исключение сделали лишь для Светланы. Ей вдруг потребовалось получить совет о методах борьбы с негативными явлениями в собственном классе. Советов надавали кучу. Но от них у Светланы волосы на голове дыбом встали. И она поспешила переменить тему, поскольку поняла: её дружки-приятели в школе были теми ещё охламонами, может, почище Рябцева.