Так, что у нас дальше по списку. Они кусаются. Надо бы позаботиться и об этом. На улице было прохладно, может, градусов тринадцать-пятнадцать, май в Париже нынче непривычно холодный. Можно нацепить на себя плотную рубашку и шерстяной свитер — Виктор не держал в этой квартире много вещей. Два слоя рукавов точно будут серьезным препятствием для зубов, так просто не прокусишь.
Затем Виктор натянул джинсы и сунул ноги в тяжелые ботинки, которые он давно хотел выбросить, да все никак не решался — ему они очень нравились, а у Лены вызывали приступы тошноты. Что ж, с одеждой и «оружием» все более или менее понятно.
Непонятно было только, брать с собой запасы, приобретенные в тот роковой вечер, или лучше идти налегке? Дорога, в общем-то, близкая, нужно пройти лишь три дома. Но что, если Виктору встретится с десяток кровожадных тварей, а у того товарища нечем поживиться? Эх, выбор, выбор.
В итоге Виктор все же решил не тащить с собой никаких продуктов и в первый раз просто сходить в гости и пообщаться. Сожрут так сожрут, все лучше, чем куковать тут одному без всякой надежды. Если человек на том конце улицы попадется толковый, можно будет вместе вернуться к Виктору и выгрести все, что можно съесть и выпить. Так и безопаснее будет, вдвоем идти.
Поколебавшись и тщательно взвесив все «за» и «против», Виктор все же решил попытать счастья утром, после рассвета. Все-таки хотелось рисковать жизнью в темноте — а вдруг у этих тварей зрение стало, как у кошек? Да и вообще, не стоит действовать вот так вот на эмоциях, жизненный опыт подсказывал, что спонтанные решения часто приводят к плачевным последствиям.
Итак, выбор был сделан в пользу утра, и Виктор ощутил облегчение. Теперь осталось дождаться солнца, и можно выходить. Самое главное — к страстному желанию выжить, свойственному всем живым существам на нашей планете, прибавилась долгожданная надежда. А с надеждой в сердце человек способен на все.
12. Один
Когда на часах было без пятнадцати шесть, Томаш начал одеваться. Самое главное — чтобы твари не прокусили ему кожу и не плюнули на нее, да и вообще любой контакт с зомби может стать последним. Томаш надел толстый свитер и старую кожаную куртку, замотался шарфом по самые глаза, напялил солнечные очки и, наконец, натянул шапку. Ох, жарко будет, конечно, но Томаш надеялся скинуть лишнюю одежду, как только доберется до машины друзей.
Тем временем на улице послышался звук мотора. Томаш метнулся к окну — да, это черный «Гольф» Дамиана въезжает во двор. Черт, зараженных прибавилось! Сразу три бешеных кинулись к автомобилю, и Дамиану пришлось удирать от них по газону. Каким-то чудом Француз успел заметить Томаша, высунуться в окно и проорать:
— Будем у пиццерии, дуй туда!
Машина вырулила из двора, зомби прекратили бесполезную погоню и остановились, с бестолковой злобой глядя вслед ускользнувшей добыче. Томаш команду понял. Перед выходом он быстро задернул шторы во всех комнатах и наказал матери ни в коем случае не открывать их и тем более не смотреть во двор.
— На балкон, само собой, выходить не вздумай. Под окнами лежит пани Божена, и этого, поверь, лучше не видеть.
— Что? — встрепенулась мать. — Божена? Под окном? Она тоже…
— Была, да, но ее муж сбросил вниз. Она чуть меня за собой не утянула, потому что я неосторожно вылез на балкон.
— Радек ее сбросил?
— Он тоже стал ненормальным.
— Сынок, — всхлипнула Барбара. — Что вообще происходит?
Каждый раз, когда мать плакала, Томаш понимал, насколько она постарела. А он заставлял ее проливать слезы чуть ли не каждую пятницу, когда приходил под утро, едва держась на ногах. В эту секунду он себя ненавидел. Он обнял мать за плечи и произнес скороговоркой:
— Француз и Дамиан ждут меня и пиццерии, я должен бежать. Просто будь дома, не открывай никому, даже к дверям не подходи. Сейчас я выйду, ты запрешь дверь и обратно навалишь на нее шкаф, хорошо? Он тяжелый, конечно, но ты справишься. Вот и славно, идем!
Барбара протянула сыну плотную пачку денег, завернутую в пакет. Тот кивнул и убрал деньги во внутренний карман куртки, застегнув его на молнию.
Стараясь ступать бесшумно, Томаш подобрался к дверям и аккуратно отодвинул громоздкий шкаф. Он посмотрел в глазок. Чисто. Подождав несколько секунд, Томаш приоткрыл дверь и выглянул на площадку. Никто не бросился на него, никто не устроил засады, все было спокойно. Он посмотрел на маму, маленькую, уставшую и хрупкую, и улыбнулся ей. Она слабо улыбнулась в ответ.
Томаш покинул квартиру и медленным движением закрыл дверь, в замок которой тут же с тихим щелчком закрылся. Он вытащил из-за пояса огромный кухонный нож, который не решился показывать матери, и сжал его в правой руке. Это придало некоей уверенности — теперь он может быстро нанести смертельный удар. Вопрос только, хватит ли смелости бить живого человека ножом? Даже безумного?
Никогда прежде родной и знакомый подъезд не таил в себе столько угрозы, даже в детстве, когда Томаш с друзьями боялись старой и потемневшей от времени двери в подвал, из которого постоянно несло сыростью. Они были уверены, что там живет какой-то жуткий монстр, и если ребенок припозднится по дворе до темноты, то, стоит ему войти в подъезд и направиться к ступенькам, этот монстр схватит его и утащит в подвал. Поэтому, заигравшись в футбол или прятки, Томаш всегда вихрем влетал в подъезд и старался как можно быстрее преодолеть несколько лестничных пролетов, чтобы подвальное чудовище не достало до него своими холодными скользкими щупальцами.
Тогда, в детстве, Томаш знал, что все эти монстры — это так, понарошку, и бояться их было просто забавно. А сегодня все по-настоящему, и потому стоит быть всегда наготове.
Он медленно спускался, мертвой хваткой вцепившись в рукоять ножа. Сейчас он жалел, что жил на четвертом этаже — до выхода пилить и пилить. Томаш боялся, ужасно боялся, и интуиция подсказывала ему, что победить страх можно только одним способом — действием. Он смотрел то вверх, то вниз, готовый отразить нападение, но пока все шло хорошо.
Спокойно было и на втором этаже. Из одной из квартир доносилась музыка и громкий смех — похоже, кто-то решил устроить пир во время чумы. Или кому-то было просто наплевать на все вокруг.
— Идиоты обкуренные, — еле слышно пробормотал Томаш. — Хана им, точно.
Первый этаж. Здесь тоже ничего не вызывает опасений. Хотя, стоп. Одна дверь, справа, была приоткрыта! Томаш замер, им овладела нерешительность. С одной стороны, хотелось тихонько проскочить мимо, как мимо подвального чудища, а с другой он боялся, что незамеченным пройти не удастся, и упырь вопьется прямо в спину. А то и запрыгнет сзади и укусит прямо в шею. Томаш представил, как на горле в сжимаются охочие до крови зубы зараженного, и ему стало нехорошо, настолько нехорошо, что подступила тошнота. Нет, хватит! Хватит. Не время трусить, дома мама, она одна, она без него не справится.
Он спустился на ступеньку ниже, поудобнее перехватил нож. Томаш не сводил глаз с приоткрытой двери. Он чувствовал исходящую оттуда угрозу, и был готов ее отразить. Обычно его предчувствия оправдывались достаточно редко, так и оставаясь предчувствиями, но сегодня опасения оправдались. Вредная бабка Ядвига с прытью, какой позавидовал бы ямайский спринтер, вывалилась из своей квартиры и рванулась навстречу.
Томаш взмахнул ножом перед собой, лихорадочно отступая. Лезвие рассекло тянущуюся к нему руку старухи, и на серые ступеньки закапала кровь. Ядвига что-то шипела, ее глаза, казалось, были готовы вот-вот лопнуть. И тут Томаш разозлился по-настоящему. В нем не было такой ярости, даже когда он разбивал башку тому балбесу из Гдыни, что нагло ухлестывал за Натальей. Прежде он недолюбливал Ядвигу, да и только, но сегодня он ее ненавидел.
Он начал рубить тяжелым ножом, как топором, стараясь действовать быстро, чтобы не дать зомби плюнуть в него. Зараженная, еще вчера бывшая обычной пожилой женщиной, ворчавшей на всех и вся, заверещала от боли безумным голосом. Теперь уже она пятилась, пытаясь защититься, но было поздно. Томаша даже не пугала кровь, которая полилась рекой, наоборот, она скорее подгоняла его бить сильнее. Он остановился, лишь когда Ядвига упала на пол у самой двери своей квартиры, так и не успев вернуться туда, и затихла. Томаш тяжело дышал. Он переводил взгляд с окровавленного ножа в своей руке на то, что осталось от соседки по подъезду. Нет, это все ненормально, этого не должно было быть!
