Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тогда критянин спросил:

— Инглези?

Энгес Берк медленно покачал головой, потом повернулся и посмотрел туда, куда смотрел критянин, но увидел только молодую девушку, которая засмеялась и убежала в дом.

— Австралос, — сказал Энгес Берк. — Младшие англичане. — От сказал это по-гречески.

— Ага. — И протяжно: — Австралос.

— Нэ. — Непостижимое греческое «да». Произнес его высокий.

— Привет вам, — сказал критянин.

Слова эти были хорошо знакомы Энгесу Берку, и сковывавшее его напряжение немного ослабело. Критянин улыбнулся обоим. Потом повернулся и сделал им знак идти за ним.

— Энгес, — сказал высокий. — Эта охота за жратвой меня доконает.

— Тебе еще долго придется этим заниматься, — равнодушно отозвался Берк.

Следуя за критянином, они стали взбираться по крутой каменистой уличке, посреди которой бежал темный ручей. Виноградная кожура всюду, все стены облеплены ею. Ручей натекал из отверстий в стенах на уровне земли. Это были давильни, здесь давили виноград.

Они вошли в низенький глинобитный сарай, стоявший в стороне. Там громоздились высокие кучи нарезанных и высушенных виноградных лоз и стояли деревянные козлы, на которых растягивали и выпрямляли лозы перед тем, как нарезать. Перед входом было навалено много корзин, сплетенных из этих лоз.

Критянин усадил их на скамью. При свете, падавшем из отверстия в соломенной крыше, он налил белого вина в черепяную флягу. Потом положил на деревянную тарелку кусок овечьего сыру и круглый плоский арабский хлебец и подал им.

— Вот вам, — сказал он по-гречески.

Энгес Берк поблагодарил его по-английски, и они тотчас же принялись за еду, намазали сыром похожий на лепешку хлеб, разломили его пополам и усердно стали жевать. Критянин подложил на тарелку еще сыру и деликатно отвернулся, чтобы не смотреть им в рот.

— Верно, это все, что у него есть, — сказал высокий, но тем не менее продолжал жевать.

— Достанет себе, — сказал Берк. Он отпил белого вина из фляги. Вино было серебристое и холодное, потому что фляга была из глины.

— Белое, — сказал он о вине.

— Отчего это одни вина бывают белые, а другие красные? — спросил высокий.

— Если виноград давят до брожения, получается белое вино, а если после — красное, — сказал Берк. — Или наоборот, я точно не знаю.

Высокий — его звали Рид — допил до дна и сплюнул осадок, подивившись его горечи. Он скорчил гримасу и поспешил растереть плевок ногой. При этом он покосился на критянина — не заметил ли тот.

— Надо и с собой что-нибудь захватить, — сказал Энгес Берк.

— А может быть, подождать здесь до вечера и выйти, когда стемнеет? Мы уже очень близко от дорог, Энгес. Вот-вот очутимся на равнине.

— Слушай, — сказал Берк. — Раз уж мы двинулись на юг, времени терять нельзя. Сколько раз я тебе это говорил. Когда выйдем на равнину, тогда будем делать переходы только по ночам. А здесь еще большой опасности нет.

— Как бы не так, — сказал высокий, Рид. — Именно здесь у них на каждом шагу патрули.

— Будем держаться подальше от тропок.

— От тропок. Скоро уже дороги пойдут.

— Пока их не видно.

— Зачем рисковать?

— А ты думал, что выберешься отсюда без всякого риска? — спросил Энгес Берк, глядя на Рида. Он спросил это так, как будто ему в сущности мало дела до того, выберутся ли они отсюда, и до Рида, и даже до самого себя. Тон у него был довольно циничный. Риду он показался очень циничным.

— Не стоит спорить, — сказал Рид, слегка пожав плечами.

— Я и не спорю, — сказал Берк. Он встал. Критянин услышал и повернулся к ним. Он был седой, почти старик, а когда улыбался, вот как сейчас, то становился похож на молодого медведя.

— Спасибо, — еще раз сказал ему Берк.

Потом он занялся сложной мимикой: указывал на хлеб, затем на свои карманы, оттопыривая их, как будто они полны, — все для того, чтобы попросить немного еды на дорогу. Седой критянин понял и закивал головой, повторяя: «Нэ, нэ». Он подошел к мешку из небеленого холста, развязал его и достал четыре черствых арабских хлебца. Он подал их Берку, который для приличия немного поломался, но седой критянин сунул хлеб ему в руки; потом долил вина в флягу и подал высокому, Риду; потом дружески протянул каждому руку, и они так же дружески ее пожали. После этого все трое вышли из сарая.

— Это я понесу, — сказал Берк, указывая на вино.

— Какого черта, Энгес…

— Давай, давай. Ты все вылакаешь. — Берк отдал Риду хлеб, а сам взял флягу.

Они пошли по деревне дальше. Седой критянин всем соседям рассказывал про австралос. Встречные мужчины спешили торжественно пожать им руки. Это было довольно неудобно, потому что руки у Энгеса Берка и Рида были заняты хлебом и флягой с вином. Наконец они еще раз попрощались с седым критянином, отчетливо выговаривая: «Спасибо, спасибо», и, выйдя из Сан-Ксентоса, стали спускаться по склону Юктас медленно, потому что руки у них по-прежнему были заняты хлебом и флягой с вином.

Еще винно-уксусный запах Сан-Ксентоса стоял у них в ноздрях, когда вдруг внизу, прямо под ними, открылась долина между Идой и Юктас, вся в пестрых пятнах полей и невысоких холмов, и густых каштанов на фоне белого известняка, и обширных фруктовых садов, и высоких желтых тополей. Казалось, она совсем, совсем близко и слишком густо населена.

— Ну вот тебе, — сказал высокий Рид. — Смотри на эти дороги.

— Смотри себе под ноги лучше, — сказал ему Берк.

И они продолжали спускаться по каменистому склону вниз, в долину. Но она была еще далеко. Они решили, что не пойдут туда прямо. Они будут держаться отрогов Юктас, тянувшихся к югу. Они постараются обойти деревушки предгорья, прячась среди кустарника и чахлого сосняка.

Под вечер они вышли к предгорью Юктас. Деревни лепились здесь одна возле другой, и хоженых троп кругом было так много, что уклоняться от них становилось все труднее. Узкие извилистые критские тропинки, разбегающиеся во все стороны, куда только заблагорассудится свернуть.

Берк знал, что здесь опаснее всего. Местность все еще была дикая и скалистая, и идти приходилось словно вдоль ската крыши. Немецкие патрули сновали повсюду, потому что хоть это были горы, но не те уединенные и полные опасностей горы, куда они не очень любили углубляться.

И здесь, в расположенных у подошвы деревнях, они подстерегали англичан и австралийцев, спускавшихся с гор. Над многими деревнями были пулеметные гнезда. И кое-где у придорожных колодцев тоже. Обозленные немцы задерживали множество греков и тратили много времени, выясняя, греки они или нет.

Энгес Берк и высокий Рид попали сюда слишком рано. Торопливость Берка испортила дело. Ночью, в темните, можно было пройти через эти деревни благополучно или миновать их. Но Берк вышел сюда еще до наступления темноты, и это не могло привести к добру.

Они продвигались вперед со всей возможной осторожностью, неуклонно спускаясь под гору, но при этом используя каждый перелесок, и только там выходя на тропу, где иначе нельзя было пройти. Кругом были разбросаны небольшие деревушки, зачастую просто горсточки домов, как это обычно бывает в низменной части Крита. Повсюду виднелись дома и люди, копошившиеся среди виноградников, в эту пору года уже оголенных.

Патруль из трех человек встретился им посреди неширокой горной тропы. Берк и Рид шли по ней потому, что это был единственный путь вниз среди отвесных круч. Немцы шли по ней потому, что это был единственный путь вверх. Берка удивило, что это случилось так скоро — раньше, чем они успели дойти куда-нибудь. Всегда ведь ждешь, что это случится. Рано или поздно наткнешься на патруль. Но не сегодня. Не сейчас, Что-то уж слишком скоро. И все-таки вот они, Энгес, голубчик, поднимаются прямо навстречу тебе, по той же тропе, вдоль каменной стены, вытертой до блеска корзинами, которые мулы проносят здесь взад и вперед. По этой же самой тропе поднимался теперь в гору патруль из трех человек. Три немца были в полсотне ярдов от них и приближались с каждым шагом. И все трое смотрели вверх, неестественно высоко держа голову, как люди, привыкшие стоять навытяжку. У каждого был автомат, похожий на финскую суоми, поменьше, чем, томпсоновский ручной пулемет.

2
{"b":"21128","o":1}