Котька вскочил с кровати, запутался в одеяле, свалился на пол, больно ударившись коленками, но всё это потом.

Ну где же его родители?! Почему они оставили своего больного ребёнка одного?! И как ответ на его вопрос послышался тихий голос Верни. Откуда-то из кухни. Котька замер, вслушиваясь.

- Мама, можете приезжать, я согласен. Да, я дома… Нет, не один. Да, я ещё могу ходить. Конечно, доеду… мам, только не плачь… Я же согласился. Буду ждать, только приезжайте быстрее…

Котька почти бесшумно прошёл в кухню и остановился, глядя на сидящего за столом Верни. Он был в одной майке, такой худой, такой прозрачный, - непонятно, как он вообще двигается. На левой руке темнел шрам от пореза, весь правый локоть был синим, почти серым. Скорее всего, из-за иголок капельницы. Женька поднял голову и посмотрел на Котьку покрасневшими от слёз глазами.

- Я хотел попросить тебя ещё об одном одолжении, - начал он почти шёпотом.

- О чём? – растерянно спросил Котька и, пройдя по холодному линолеуму, встал напротив Женьки.

- Когда родители приедут, я хочу быть один. Тебе не нужно на это смотреть, - дрожащая рука потянулась за сигаретами, но Котька уверенно накрыл её и крепко сжал. Совсем холодная… «Руки как лёд…»

- Ты меня выгоняешь? – голос дрожал, и губы тоже дрожали, и всё внутри замирало от ожидания, но Котька отчаянно хватался за мысль, что это ещё не всё, что это ещё не конец. Это невозможно, они же не могут вот так расстаться?

- Я прошу…Тебе это будет неприятно… зачем всё портить?

- А если я пообещаю, что мне не будет неприятно? Ты разрешишь мне побыть с тобой до их приезда?

- Упрямый… - Женька попытался засмеяться, но не смог, только слегка приподнял уголки губ, устало выдохнул: – Оставайся.

- Наверное, тебе лучше лечь.

- Наверное…

Когда Котькин отец умер, его самого не было дома. Он просто пришёл и увидел машину скорой помощи, стоящую около подъезда. А потом увидел открытую дверь квартиры и две табуретки на лестничной клетке. Чьи это были табуретки и почему они стояли около их приоткрытой двери, Котька до сих пор не знал. С тех пор он всегда боялся машин скорой помощи, припаркованных около подъезда. Потому что знал - иногда они приезжают за теми, кто тебе дорог.

Верни больше ни о чём не разговаривал, но и не спал, просто лежал с закрытыми глазами и ждал. Ждал, когда за ним приедет машина, машина «скорой помощи». Котька обнимал его одной рукой и чувствовал горячее дыхание на своём плече. Он хотел, чтобы всё это быстрее закончилось. Да, именно этого он хотел. Возможно, это была трусость. Самая низкая из всех возможных. Женькины родители знают, что нужно сделать, знают, как помочь, а он нет, не знал, и боялся, боялся, что дыхание остановится, а он не бог… Котька гладил Верни по голове и обнимал всё крепче и крепче. Быть может так, без слов, без всех этих ужасных, пошлых слов Женя поймёт, что если бы можно было поменяться местами, то Котька непременно бы сделал это.

- А когда я был мелким, я играл в куклы с девчонками, - начал вдруг Котька, хотелось говорить, иначе он сойдёт с ума от этой гнетущей тишины. Он никогда не был птицей-говоруном, и умом и сообразительностью тоже не отличался, но сейчас он хотел говорить глупости. – Моя двоюродная сестра привозила с собой в деревню кукол Барби, и я играл за мужика, Кена, вроде бы. Но у меня он был Чак Норрис. Я, правда, воображал, что он Чак Норрис, даже цитировал фразы из фильма. А сестра хотела, чтоб он был мужем её Барби и ещё какие-то дети там у них были. За всё это Танька отвечала. И приходилось типа днём быть крутым парнем, а вечером мужем Барби и отцом каких-то пузатых страшных детей, готовить воображаемую еду, убираться в воображаемой квартире, такая глупость. Но всё равно это было весело. Строили дома, это было самое интересное – строить им дом в каких-нибудь кустах… Когда другие мальчишки приходили к нам в посёлок, я делал вид, что просто стебаюсь над Танькой, и мне совсем не весело с ней играть.

- Зачем? Тебе же это нравилось?

Котька почувствовал, как уши отчаянно загорелись от смущения. Ну что за вопросы задаёт Верни? Всё в точку.

- Нравилось… Но никто бы не понял. А только бы стали смеяться.

- Жалкие люди. Не будь на них похожим, Котик. Я вижу, ты хочешь, но это того не стоит.

- Хочу?

- Да, хочешь, может, потому что боишься жить иначе, может, потому что не знаешь, что можешь иначе. Эта девочка… Света, она тебе не пара. Она будет заставлять тебя готовить и убираться, а ты хочешь быть героем и строить дома. Вы никогда не поймёте друг друга.

- Света больше не моя девчонка.

- Я рад за тебя и за неё.

- Я бы хотел, чтобы мы… - Котька не успел договорить, мамонтёнок вновь вспомнил про то, что ищет маму. Дурацкий звонок! А Котька ничего не успел сказать про самое важное, про то, что это впервые, что это самое настоящее.

Когда Женькины родители вошли в квартиру, Котька понял, почему Верни хотел, чтобы он ушёл до их приезда. Поднялся шум, суета, игра в вопрос-ответ, вопрос-ответ… Слёзы, сигареты, опять слёзы… Женькин отец вызвал Котьку на лестничную клетку и устроил допрос с пристрастием. Что делали? Куда ходили? Не терял ли Женька сознание? Не сильно ли Котька напрягся? Сколько денег ему за это нужно? Он готов дать, сколько угодно…

- Ничего не нужно, - мямлил Котька, чувствуя, как горло перехватывает от подступивших слёз. «Уйдите, просто оставьте его. Мы что-нибудь придумаем вместе».

- Нужно, иначе потом ты пожалеешь о потраченном времени, - отец Женьки говорил каким-то неприятным хриплым голосом, от которого мурашки бежали вдоль позвоночника. Отчаявшийся, до того отчаявшийся, что уже привык ко всему и ни во что не верит. Никому не верит.

- Нет, я не возьму деньги, - уверенно сказал Котька и слегка улыбнулся. – Мы хорошо провели время.

Какая ужасная ложь… Чудовищная. И ещё чуть-чуть, и слёзы сами собой покатятся по щекам. Но на Женькиного отца эта беззаботная улыбка подействовала лучше, чем любое самое активное отнекивание. Мальчик просто развлёкся, мальчик не напрягся, мальчику понравилось тусоваться. Да, действительно, платить за это не стоит.

А потом они все вместе ехали в лифте. И Котька не смотрел на Верни. Хотя хотел, очень хотел. Но боялся, что сорвётся, обнимет при родителях и никуда не отпустит, даже если буду разнимать силой. Такая глупость, честное слово.

- Вова, я тебе позвоню, - говорил Женька, когда садился в машину. – Или напишу письмо… В конверте, по старинке.

- Выздоравливай. Я буду ждать.

- Постараюсь, Котик, - Женька даже засмеялся, по-своему, по-детски. – Спасибо за всё.

Дверца захлопнулась и машина глухо зарычала. Котька поднял вверх руку, не в силах больше ничего говорить. Это же не конец?.. Они ещё встретятся, непременно встретятся. Пусть не скоро, но когда-нибудь. Но обязательно. Ведь это же любовь, это же чудо! Инопланетное…

Котька, не моргая, смотрел, как машина грузно вписалась в поворот и скрылась за домом. Соседка по этажу медленно плелась ему навстречу, чёрный здоровенный кот, переваливаясь с боку на бок, шёл за ней.

- Здравствуй, Вова, - вздохнула она, присев на лавочку. – Своих провожаешь?

- Да, уехали.

- Ну счастливый путь им, дай бог здоровья.

- Да, дай бог…

Часы в мамкиной комнате пробили десять раз, когда Котька вошёл в дом. Всё те же привычные запахи. Мать на кухне готовила свой фирменный пирог, а-ля «фиг потом отдерёшь от сковороды».

На сотовом десять пропущенных звонков от Светки и два от Рыжего, разбросанные по столу учебники, груда сваленной на стуле одежды. Всё своё, родное. Шмотки, шмотки, шмотки…

- Вова, иди ужинать, - мать злится, словно он уже надоел, и не важно, что его целый день не было дома. У неё же начинается сериал, что-то там «любовь, только любовь, кругом эта долбаная любовь», не до Котьки. А потом друг придёт в гости… Ещё тот кавалер. – Вова, ну я тебе сказала или не тебе?! Некогда мне с тобой возиться. Поел быстренько и иди гуляй спокойно!