Верни сначала стоял, слегка покачивая головой в такт мелодии, подпевал – знал все тексты, а потом тоже стал подпрыгивать на особо крышесносных моментах. Очень уж ему здесь нравилось, Котька почти поверил в то, что у него всё прошло, и ничего не болит.
- Я сейчас вернусь, - крикнул он Жене на ухо, тот согласно кивнул. – Я быстро.
Уже в коридоре Котька подумал, что зря ушёл, оставив его одного. Пришлось всё делать бегом.
- Прям как заботливая мамаша, - усмехнулся Котька своему отражению в зеркале. Вода была ледяная, а лицо горело, как на морозе. И глаза какие-то безумные, что-то всё сверкают, прям как два бриллианта в три карата, локонов нет, конечно, но с ума Котька определённо сходил. Это же было счастье. Вот такое, как все рассказывают, и не верят, потому что не замечают его, а оно же тут, совсем рядом. Вот в каком-нибудь таком месте, где все орут, прыгают, пьяные и свободные, и можно наклониться к самому уху… засада, Верни пах какой-то микстурой. Детской такой, с кислинкой. Котька пил её, когда болело горло. И она помогала, всегда помогала, и после спалось спокойно.
Сунув голову под кран, Котька быстро намочил волосы и, встряхнувшись, пригладил свою ультрамодную причёску против лопоухости от тёти Наташи из соседнего подъезда. Сгодится для сельской местности, хмыкнул Котька, но всё равно остался доволен собой. И вообще… не так уж он и страшен, даже совсем не страшен.
«Будь как дома, путник,
Я ни в чём не откажу…»
Котька влетел в зал и сразу понял, что произошло непоправимое. Сердце перестало биться, а в ушах образовались ватные заглушки, голос Горшка провалился в какой-то звуковой колодец. Верни не было там, где оставил его Котька, рядом с охранниками, подальше от беснующихся панков…
Растолкав прыгающий народ, Котька посмотрел в центр «мраморного зала» и увидел знакомый тёмно-красный свитер рядом со здоровенным другом Мити... Он толкал Верни из стороны в сторону, другие прыгали вокруг него, как черти на костре, и в любую минуту могли просто-напросто затоптать. Это смотрелось по-настоящему дико, первобытно, и страшно. Верни хотят принести в жертву языческому богу рока.
Котька ломанулся к панкам, тщетно пытаясь пробраться ближе к Верни, но кто-то сильно толкнул его в спину, и он со всей дури налетел на локоть Мити грудью. Дышать стало нечем. Панки прыгали, даже не замечая, что кто-то хочет пробраться через них, им казалось, что Котька тоже хочет потолкаться. Ура! С прибытием, друг. Котька замахнулся, пытаясь остановить очередное столкновение, но в это время Верни сам обернулся и широко улыбнулся Котьке, отвлекая. Удар пришёлся в лицо, в нос, в губы, что-то хрустнуло…
- Стойте! – закричал Верни, пытаясь остановить разгорячённый народ, но никто даже ухом не повёл. Они просто вытолкнули Верни из круга, а следом за ним и Котьку, даже не обратив внимания на то, что у него шла кровь. Котька схватился рукой за лицо, проверяя, целы ли зубы, и взвыл от боли. Никогда прежде его не били по зубам неожиданно и с такой силой. Отрезвляет, надо заметить. И никакого тебе идиотского счастья. Как рукой сняло.
- Больно? – Верни схватил Котьку за локоть и упорно куда-то тащил. Но Котька никуда не хотел идти, ему было жутко больно и обидно, до слёз. Верни просто хотел оторваться, а он… а он побежал его спасать и получил по зубам за это. Вот тебе и клоунада, оборжаться можно какой придурок.
- Отвали, - резко дёрнув плечом и освобождаясь от рук Верни, бросил Котька и быстрее пошёл к выходу из зала, – придурок несчастный! Иди прыгай дальше!
Котька с ноги открыл дверь туалета и, ещё раз проверив сохранность всех зубов, стал промывать рану.
- Тебя никто не просил лезть в кучу, - Верни подкрался незаметно, как то самое нехорошее слово. Котька даже не поднял головы от крана. Никогда прежде он не чувствовал себя таким идиотом, да даже не идиотом, а кретином, дебилом, и недоумком, которых скрестили для следственных экспериментов. Губа вмиг распухла, от вкуса крови начинало подташнивать. Паршивый, паршивый день. Наверное, каждый бы так подумал на его месте, но от этого было не легче. И почему многие считают, что если у кого-то что-то болит, то обязательно нужно сказать, что у него самого болело ещё сильнее, но вот посмотри, выжил же! Как будто это может помочь, честное слово – свинство это, а не поддержка.
Но Верни не стал рассказывать, где у него что болит. Он просто стоял, прислонившись спиной к стене и молча смотрел, как Котька кипел от злости. Прям интересно до чёртиков.
- Был такой ледокол «Красин», первого августа 1918 года его затопили для преграждения пути кораблям интервентов к Архангельску, - говорил Верни, и в голосе его слышалась улыбка. Ему ещё и смешно? – Котик, ты и есть этот ледокол. - Верни засмеялся, сначала тихо, а потом всё громче и громче. И так это было неприятно, так это было правильно то, что он говорил, что Котька разозлился не на шутку, даже кулаки сжал. - Неужели ты подумал, что я сунусь к ним, не зная, что это такое?
Оторвавшись от крана, Котька навис над Верни, буравя его немигающим взглядом. Тот прекратил смеяться. Но не испугался, просто замолчал.
- Представь себе, подумал. Смешно, да? – он не кричал, но голос дрогнул, возвышаясь. – И я тебе не Котик.
Верни смотрел на него широко распахнутыми глазами и тоже не моргал. Дошло, что ли? Не смешно уже, гуманоид придурочный?
- Я больше не буду тебя так называть, - тихо ответил Женя и опустил голову, сложил руки на груди, закрываясь. – Извини.
Котька так и замер на месте, злость вся куда-то улетучилась. Очередная дурацкая черта – беситься так, что искры из глаз, а потом через пять минут – как ничего и не было, только стыдно за то, что сорвался.
Котька отошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Так и есть – лицо кретина. Но разве он был не прав? Да, иногда инициатива наказуема, но уговор был защищать Верни. Вот он и защищал… Никаких претензий быть не должно, в каждой работе есть свои издержки. Только Котька что-то не мог припомнить, что думал о деньгах, когда ломился сквозь толпу неадекватов, видя на горизонте тощую фигуру в красном свитере.
- Спасибо, Вова, - Верни мягко улыбнулся Котькиному отражению и ушёл, бесшумно прикрыв за собой дверь.
- Чтоб тебя… - вяло выругался Котька ему вслед и, достав «винстенку», закурил, несмотря на то, что губа опять стала кровить. Меньше орать нужно. Потом он выкурил ещё одну сигарету и понял, что что-то определённо испортил. Не стоило так гадко орать, тем более что Женя и впрямь был не виноват, ну захотел попрыгать с панками, это его дело, где именно получать в лоб, в конце концов. Раньше Котька не был таким «заботливым». Где то прекрасное время?
Концерт закончился рано, группа не вышла петь на бис, торопились обратно в Питер. Поезд уходил в половине одиннадцатого. В принципе, это понятно, что нужно ещё кучу дел переделать, но когда народ кричит тебе: «Бис, бис! Король и Шут, Король и Шут!» Может, не стоит так сразу уходить… Пять минут – такая малость.
Когда зажгли верхний свет и техники вышли сматывать провода, разбирать барабанную установку – все поняли, что группа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО петь больше не будет. Паршивый концерт паршиво и закончился. Все вроде улыбались, протискиваясь в раскрытые двери, но осадок неприятный остался у всех. Завтра его уже не будет, но сейчас он был, и надо-то было ещё пять минут, большего-то никто и не требовал, на самом деле.
Конь пригласил к себе в общагу. Его брат слинял к своей девушке, поэтому хата была свободна. О! Брат у Коня ещё то чудо природы. Не такое как Верни, таких как Верни Котька никогда в жизни не встречал, а настоящее чудо природы, с маленькой буквы. Его девиз по жизни – «все бабы – дуры и суки, не влюбляйтесь в них никогда». Мерзкий девиз какой-то. Да и вообще, какой дурак будет влюбляться в дуру? Хотя… ещё как будет! Котька заметил, что как раз идиоты и ходят с идиотками. Вот вроде девчонка, ну ни ума, ни фантазии, стерва и задавала, а за ней ходит какой-нибудь мальчик, в рот заглядывает. И надо оно ему? А потом присмотришься… да он такой же! Только молчит, а как рот раскроет, так такая гадость посыплется, неделю не отойдёшь. Степанов, который постоянно сексом своим хвалится, через раз на стерв западает.
