Он повернулся и пошел обратно, по-прежнему чувствуя запах горящего бензина и различая в нем еще другой запах, — хоть не был уверен, действительно ли это так. Но не осталось ничего. Абсолютно ничего.

— Экая чертовщина, — произнес Тэп, когда пришел в себя.

Квейль ничего не ответил.

— Мне было бы легче участвовать в этом, чем смотреть, — продолжал Тэп, разговаривая больше сам с собой. Квейль кивнул и направился к грузовику.

— Давайте трогаться, сержант, — сказал он. Тут он увидел остальных. Они лежали на земле. Среди них был и молодой пилот-офицер, который побежал к самолету лейтенанта в момент катастрофы. Тогда Квейль не заметил его, но теперь увидел. Он поглядел на его удаляющуюся фигуру, когда тот пошел к своему грузовику. Все молча расселись, взобравшись в кабины и кузовы больших грузовиков, и машины тронулись.

Механик, который ходил к погибшему самолету, сел за руль в той машине, где находились Квейль и Елена. Тэп сел в переднюю, на которой ехал пилот-офицер. Греки тоже поместились в ней.

Подъехав к дороге, они увидели, что к ним мчится в облаке пыли грузовик без верха, с квадратным передком. Он остановился, чтобы дать их грузовику выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял. На нем была широкополая австралийская шляпа.

— Вам надо поторапливаться, — сказал он.

— Это не связисты? — спросил Тэп.

— Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост там, позади. Вам надо поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.

— Черт побери, где же армия? — спросил один из солдат.

— А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли удрать.

— Ну и дела, — заметил англичанин.

— Убирайся ты, знаешь куда… Скажи-ка лучше, где ваша авиация? Да двигайтесь же, — оборвал австралиец.

Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась вперед. Грузовик саперов обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала скорость, но все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался еще медленней.

Квейль заметил, что шофер все время смотрит в зеркало сбоку кабины, словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль и сам ждал этого… Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на такое же ощущение в воздухе. Но движемся мы медленно, и становится уже темно. Пожалуй, мы остались здесь одни во всем районе…

— Куда вы хотите добраться? — спросил он механика, шотландца по национальности.

— В Афины, — ответил шотландец.

— Нет, — сегодня.

— Куда удастся. Все едут в Ферсалу. Там, наверно, штаб. Если фрицы нас не догонят…

— Эти три самолета были последние в эскадрилье?

— Да.

Шотландец лавировал, ведя тяжелый грузовик по крутым извилинам дороги.

— Кто был этот лейтенант?

— Это был Кросби. Тот самый Кросби. Он имел крест за летные боевые заслуги.

Шотландец говорил сдержанно, сжав губы, но рот его помимо его волн расплывался в широкой улыбке. Рыжие волосы торчали щеткой из-под пилотки, сдвинутой почти на самое ухо. Он говорил с Квейлем, как с равным, — ему было не важно, имеет ли он дело с командиром звена или авиаполка. Квейль заметил, и это ему понравилось. Он смотрел, как неясная в сумерках дорога бежит под колеса, и по временам помогал шотландцу поворачивать огромный руль машины.

Один раз Елена засмеялась, когда шотландец переключил скорость и послышался громкий стонущий звук. Шотландец поглядел на Елену и тоже радостно засмеялся, и они почувствовали симпатию друг к Другу.

— Вы гречанка, мисс? — спросил он, улыбаясь и не замечая того, что улыбается.

— Да, — ответила она, невольно улыбаясь сама.

— У меня есть знакомая гречанка в Афинах. Я женюсь на ней, когда вернусь.

Он произносил «р» твердо и раскатисто, и Елена с трудом разобрала, что он сказал.

— Вы женитесь на гречанке? — переспросила она наклонившись вперед.

— Девушка хоть куда, — ответил шотландец, обращаясь к Квейлю, и тот улыбнулся в ответ.

— Капрал, — сказал он, — это моя невеста.

При этих словах на губах его заиграла сдержанная улыбка. Елена быстро взглянула на Квейля и тоже улыбнулась.

— Вот как? Славно, — сказал шотландец.

Он засмеялся и еще больше сдвинул пилотку на ухо, и они все засмеялись.

— Моя фамилия Макферсон.

Он произнес: Макфейрсун.

— Вы из Глазго?

— Нет. Из Эбердина.

— Как это поется? «Эбердин кружится, кружится»…

— Это Глазго, — объяснил шотландец. И запел: — «Еду я в Глазго, а Глазго кружится, кружится». Это о Вилле Файфе. С ним случилось нечистое дело.

— Как дальше? — спросил Квейль.

Шотландец помолчал, следя за дорогой, потом запел на родном диалекте, певучем и улыбчивом, как его лицо, и по временам Квейль подтягивал, когда вспоминал слова. Когда Квейль начинал подтягивать, Макферсон пел громче, и оба совсем увлеклись. Елена довольно засмеялась и протянула руку, чтобы погладить Квейля.

— Спойте греческую, — попросил шотландец.

— Вы не поймете.

— А ты разве поняла, что пел Макферсон?

— Кое-что. А на каком это языке? — серьезно спросила она.

— Это разновидность английского, шотландский диалект, — объяснил Квейль.

— Попросту эбердинский, — вставил Макферсон. — Как эта песня насчет Муссолини?

Елена опять рассмеялась:

— Это неприличная песня. Слова неприличные.

— Ничего. Мы ведь не понимаем, — ответил Макферсон.

Квейль подумал о том, что у Макферсона нет неприятной развязности в разговоре и держится он без фамильярности, и сам удивился своим размышлениям.

— Нет, нет. Я спою вам другую.

— Нет. Мы хотим о Муссолини, — настаивал Макферсон.

— Ну, ладно, — согласилась Елена.

Она помолчала, потом начала напевать песенку о Муссолини; когда она дошла до припева, Макферсон стал подпевать, и Квейль засмеялся над странностью положения, когда позади немцы, а этот шотландец заставляет Елену петь двусмысленную песенку.

Они все смеялись, когда передний автомобиль остановился и заставил остановиться Макферсона.

— Что там такое? — проворчал он и вышел.

— Мак, — послышался голос офицера.

— Да, сэр.

— Как насчет чая? У вас ведь есть? Где сержант?