— Инглизи! — воскликнул маленький грек. Он явно был чем-то взбешен.

— Мы все время ждем вас, — торжественно сказал второй грек.

— Ш-ш-ш! Не говорите здесь по-немецки! — сказал Квейль. — Подождите. Я сейчас вернусь.

Он прошел в госпиталь. Там был еще больший хаос, чем раньше. Раненые и умирающие валялись в коридоре, и над всем здесь носилась смерть. Он видел ее, вдыхал ее запах, чувствовал ее. Он смотрел на врачей и сестер, бегавших взад и вперед в этом хаосе, и морщился, когда слышал стоны тех, кто был не так тяжело ранен, чтобы умереть. Он прошел по коридору и открыл дверь в комнату, где работала Елена. Он вошел в ту минуту, когда она бросала в корзину измятые бинты, пропитанные грязью и кровью.

— Джон, где ты был? — Она взглянула на его испачканное лицо. — Опять ранен?

— Нет. Ш-ш-ш… Я ремонтировал автомобиль. Мы уезжаем отсюда.

— Я тут с ума сходила от беспокойства…

— Слушай, — сказал он, — мне надо видеть Тэпа. Можно пройти к нему?

— Зачем?

— Мы уедем еще до рассвета. Ты тоже, — сказал он.

— Я не могу. Разве ты не видишь, что здесь делается? Меня не отпустят.

— Ради бога, не спорь. Если мы не выберемся отсюда до утра, мы никогда не выберемся. Проводи меня к Тэпу.

Она пошла, и Квейль еще раз прошел вслед за ней через хаос. Они поднялись по лестнице. В палате Тэпа было темно. Елена ощупью нашла его койку.

— Это я, — сказал Квейль. — Слушай, мы уезжаем этой ночью. Как ты себя чувствуешь?

— А на чем ты намерен ехать?

— Я раздобыл машину, — ответил Квейль шепотом.

— Превосходно, — обрадовался Тэп. — Когда? Мне нужна какая-нибудь одежда.

— Тише! — одернул его Квейль. — Через два-три часа. Мне надо еще достать горючее. Придется отправиться на аэродром.

— Ну, для этого не нужно двух часов.

— Да ведь я должен тащиться пешком, олух несчастный.

— О'кэй, о'кэй, Джон. Не сердись. А Елена едет?

— Конечно, осел. А ты как же думал?

— Хорошо, — сказал Тэп. — Хорошо. Замечательно. Я буду готов. Мы будем готовы, правда, Елена?

Квейль сердито повернулся и вышел.