Он достал индивидуальный пакет и карты. Затем уселся на камне и начал смазывать лицо мазью из пакета. Он чувствовал на ощупь, как изранено и как распухло его лицо. Он дернул за пряжку парашютного мешка, и из мешка выскочили стропы и вместе с ними большой кусок шелка. При помощи карманного ножа он разрезал шелк и оторвал несколько длинных полос. Этими полосами он перевязал себе шею и голову. Волосы его превратились в подобие засохшей грязи, — столько крови они впитали в себя. Он сделал большой глоток из фляги с водой, висевшей у него на поясе, — с другого бока висел 4 1/2-линейный револьвер. Потом встал на ноги и с картами под мышкой сделал несколько нетвердых шагов вверх по склону, пока не добрался до прогалины в лесу, где он мог оглядеться.

При виде окружавшего его ландшафта он удивился, как высоко он находится. Он стоял на склоне высокой горы, внизу под ним длинной лентой тянулось на восток шоссе, а еще дальше протекала река, многоводная и широкая, с обильной зеленью — плодом ее животворящей силы — по берегам. На севере расстилалась низменность, к югу поднимались высокие горы, такие же высокие, как и та, на которой он стоял. Нетрудно было догадаться, где он находится, — горы на юге определяли его положение. Гора, на которой он стоял, значилась на карте под названием Лап Марталло, Квейль находился за линией итальянского расположения, милях в двадцати к северу от Тепелени. Приблизительно такое же расстояние отделяло его гору и от Химары, на побережье, но он не знал, в чьих руках этот город. В какую бы сторону он ни пошел, ему неизбежно придется пробираться через итальянские линии. Проще было бы взять направление к побережью, но немцы, возможно, уже вступили в Грецию, и ему надо вернуться в Янину, чтобы забрать оттуда Елену. Он начал думать о Елене. В конце концов она могла улететь на «Бомбее», несмотря ни на что… Хотя вряд ли, размышлял Квейль. А ему трудно будет выбраться этим путем. Лучше все-таки направиться к Химаре, на побережье. Можно идти по течению реки. Но он знал, что ради Елены он постарается пробраться в Янину. Он во что бы то ни стало должен поспеть в Янину до прихода немцев.

Ему придется днем скрываться в горах, а ночью идти, иначе он может наткнуться на неприятельский патруль. Он попал в самую гущу итальянских резервов. Но если он будет делать переходы только ночью, то ему понадобится много недель, чтобы странствовать вверх и вниз по этим горам. Чем скорей он начнет, тем лучше. Он встал и еще раз прошел к самолету. Здесь не оказалось ничего такого, что можно было взять с собой. Он сел и снял с себя тяжелый летный комбинезон. Было холодно без него, но в обыкновенных брюках легче было идти. Он подтянул пояс, на котором висели кольт и фляга с водой. Затем взял неприкосновенный запас, поглядел на солнце, сверился с карманной буссолью и начал пробираться по склону. Он наклонил голову, чтобы пройти под ветвями низкорослых деревьев, и вдруг услышал шаги. Шаги слышались совсем близко, тяжелые шаги, заглушавшие шелест листьев, колеблемых легким ветром. Он упал на землю и притаился. Шаги приближались. Он напряженно всматривался сквозь заросли. Слышно было, что идет не один человек. Он забыл о своем револьвере: просто лежал и напряженно всматривался. Две фигуры вышли из-за деревьев и остановились. Квейль бросил на них быстрый взгляд и, скорчившись, еще крепче прижался к земле. Но вдруг он увидел бороду, широкое лицо, стальной шлем. Это был Нитралексис.

Квейль встал и зашагал в ту сторону, куда шел Нитралексис со своим спутником. Он вышел навстречу им на открытой полянке. Нитралексис разом остановился, вид у него был растерянный и изумленный. Секунду длилось молчание, затем Квейль сказал:

— Это я, Квейль.

Нитралексис поднял брови, потом улыбнулся в бороду и шагнул вперед.

— Инглизи!.. Инглизи!.. — воскликнул он и расхохотался.

Квейль взглянул на его спутника. Это был не Папагос, стрелок-наблюдатель. Это был греческий крестьянин в длинном черном войлочном плаще с капюшоном, молодой и краснощекий, с клоком волос на лбу. Он улыбнулся Квейлю.

— Где же Папагос… Папагос? — спросил Квейль.

Нитралексис гладил его рукой по плечам. Он принял руку и покачал головой.

— Мы сгорели… разбились… сгорели… пожар… Папагос… — и он снова покачал головой.

— Как вы нашли меня? — спросил Квейль.

Нитралексис сначала не понял, потом стал медленно объяснять:

— Он… — кивок головой означал, что речь идет о крестьянине, — сказал, что видел еще один самолет… и мы вернулись. Он сказал — еще один самолет. А мне надо было… — Он не мог подыскать нужное слово. — Лекарство, — сказал он наконец.

— Вы ранены? — спросил Квейль.

Они оба уселись, а крестьянский парень как остановился при появлении Квейля, так и стоял. Нитралексис снял куртку и показал большой кровоподтек и глубокую черную рану на предплечье. Квейль достал из своего индивидуального пакета мазь и стал втирать ее в рану. Нитралексис посмотрел на лицо Квейля и скорчил гримасу:

— Вам, верно, больно… очень больно… все содрано…

— Не все, — ответил Квейль.

Он натер мазью всю руку Нитралексиса, а затем достал карту и указал их местонахождение.

— Тепелени, — сказал Квейль. — Отсюда мы возьмем направление на Тепелени.

Нитралексис взял карту в руки, потом разложил ее на земле и ткнул пальцем в Химару:

— Сюда мы пойдем, сюда, — так будет лучше.

— Тепелени недалеко от Янины, — так будет скорее, — возразил Квейль и опять указал на Тепелени.

Нитралексис решительно затряс головой.

— Там слишком много итальянцев, — сказал он. — И слишком трудная дорога. Немыслимо.

— Но так скорее, — настаивал Квейль.

Нитралексис опять затряс головой:

— А так безопаснее, Химара… там совсем мало итальянцев.

Квейль тоже покачал головой и сложил карту. Он знал, что если он согласится с Нитралексисом, то они совсем не попадут в Янину. Они пойдут на побережье, к Химаре, а оттуда прямо в Афины. Он боялся потерять Елену. Он пойдет на Тепелени, а оттуда в Янину.

— Я иду н-а Тепелени. Мне надо в Янину, — заявил он.

— Это опасно. Зачем вам?

— Скорее. Так скорее, — сказал Квейль.