Вы слишком мало его знаете и видели, чтобы понять его личность и ту силу, которая им руководит, но я его знаю теперь два года и уверена, что он несет крест Божий и страдает за истину, которая нам непонятна и, если Вы немножко знакомы с оккультизмом, то знаете, что все великое скрывается под известной оболочкой, которая для профанов закрывает путь к истине. Помните слова – “Войдите тесными вратами”, но этого мало кто понимает, предпочитая, как он говорит, “неприкосновенное древо” фарисейской добродетели, по-моему, часто граничащей с жестокостью, истинной христианской любви!

Вот все, что я могу Вам о нем сказать, если Вас что-нибудь особенно интересует, то напишите, я всегда с удовольствием Вам напишу. Пока он еще здесь и хочет с нами говорить на первой неделе поста, а затем уезжает, надолго ли, не знаю, и приедет ли, когда Вы тут будете, тоже не знаю.

Напишите все, что Вы об этом думаете, я очень дорожу Вашим мнением и хочу чувствовать Вас со мной, только будьте откровенны, потому что я люблю Вас сердечной, чистой и ясной любовью, которая сохранится до гроба и, надеюсь, что никакие людские каверзы не изменят нашей дружбы, а другу надо все говорить, не боясь его обидеть, потому что любовь должна все перенести! 5-го/ 18 праздник той иконы, которую я Вам дала, помолитесь, чтобы она Вас спасла!

И вообще напишите, до свидания.

Мария Головина»[42].

В 1908–1909 гг. Феликс Юсупов по некоторым сведениям несколько раз встречался с Царской семьей. Императору Николаю II, а еще более Александре Федоровне не нравились сомнительные увлечения Феликса, но сказать об этом прямо ему в глаза не позволяли ни этикет, ни тогдашние принятые приличия[43]. Поэтому Государыня, по свидетельству мемуаров Феликса-младшего, строго сделала ему замечание:

«Всякий уважающий себя мужчина, – сказала она мне однажды, – должен быть военным или придворным»[44].

На что Феликс рискнул возразить:

– Военным быть не могу, потому что война мне отвратительна, а в придворные не гожусь, потому что люблю независимость и говорю то, что думаю. Я вижу свое призвание в разумном управлении имениями и многочисленными землями, заводами. Правильное управление всем – тоже своего рода служба Отечеству. А служу Отечеству – служу Царю!

Лицо царицы покрылось большими красными пятнами.

– А Царь и есть Отечество! – вскричала она.

В этот момент вошел Николай II, и Александра Федоровна заявила ему:

– Феликс – законченный революционер!

В своих многочисленных переиздаваемых воспоминаниях князь Ф.Ф. Юсупов младший писал: «Государь ничего не ответил, да и сама императрица не могла не признать, что кому как не ей знать, что не все мужчины созданы для государственной службы». Даже в этих много раз пересказанных на разный лад вариантах воспоминаний он не удержался и бросил «камень в чужой огород», намекая эзоповым языком на якобы несостоятельность Государя в управлении державой. Правда, при цитировании воспоминаний некоторые издатели, историки и писатели порой искажают его подлинный текст и, очень греша перед историей, вносят в него свой произвольный смысл.

По большому счету Феликс-младший относился к категории так называемой золотой молодежи, т. е. к прожигателям бессмысленно, в свое удовольствие жизни. Его мамаша старалась всячески позитивно повлиять на младшего сына, и часто в ее письмах встречаются строки: «Не играй в карты», «Ограничь веселое времяпрепровождение», «Работай мозгами!». Однако это мало помогало.

В конце концов, чтобы «не дразнить гусей», Феликса отправили в Лондон, где он поступил в Оксфордский университет. Но чтобы не быть связанным с учебной дисциплиной, он предпочел стать вольнослушателем. За границей он подружился с гастролировавшей там труппой «Русского балета» под руководством С.П. Дягилева (1872–1929), в том числе с балеринами Т.П. Карсавиной (1885–1978) и А.П. Павловой (1881–1931). По мемуарам князя Ф.Ф. Юсупова: «В те дни в Лондоне находился Дягилев с балетной труппой. Карсавиной, Павловой, Нижинскому рукоплескали в Ковент-Гардене. Многих артистов я знал лично, а с Анной Павловой я дружил. Я встречался с ней ранее в Петербурге, но тогда мал был еще оценить ее. В Лондоне я увидел ее в “Лебедином озере” и был потрясен. Я забыл Оксфорд, учебу, друзей. День и ночь думал я о бесплотном существе, волновавшем зал, зачарованный белыми перьями и кровавым сверкающим сердцем рубина. Анна Павлова была в моих глазах не только великой балериной и красавицей, а еще и небесной посланницей! Жила она в лондонском пригороде, в красивом доме Айви-Хаус, куда хаживал я часто. Дружба была для нее священна. Из всех человеческих чувств она почитала ее благороднейшим. И доказала это за годы наших с ней частых встреч. Она понимала меня. “У тебя в одном глазу Бог, в другом – черт”, – говорила она мне»[45].

Современники особенно запомнили костюмированный бал аристократии в лондонском Альберт-Холле, где Феликс-младший предстал перед всеми в одежде московского боярина: из красной парчи, в соболях и бриллиантах. Фотографии, с которых он предстает в экзотическом старорусском наряде, поместили на свои полосы все английские газеты.

Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова очень беспокоилась, как устроится в Англии ее любимый сын и как он будет учиться. Вот одно из ее писем из Кореиза от 23 сентября 1909 г.:

«Дорогой мой Феликс,

Уж напугал ты нас всех твоим долгим молчанием!.. 36 часов не было известий от твоего приезда в Лондон! Я так была уверена, что ты не мог забыть послать мне телеграмму, что не могла придумать успокоительной причины и волновалась безумно! Не понимаю, куда девалась твоя телеграмма и как она могла пропасть!.. Всю ночь не спала, бедному Папа тоже спать не давала и заразила его своим беспокойством, т. ч. у него сделалась “Schnell-Kataruiche”! Хорошая была ночь!.. Наконец, в 7 ¹/₂ ч. пришла твоя телеграмма, и весь дом ожил! Валентина [Гордеева] тоже не спала, барышни волновались <…>. Нельзя же было предполагать, что именно самая главная телеграмма всего путешествия пропадет! Жду с нетерпением письма. Эта бесконечная даль ужасно гнетет! К 20 сентября приехал к нам Джунковский и так черно нарисовал вопрос о воинской повинности, что я сейчас же отправилась в Ай-Тодор с письмом Будберга и копией Всеподданнейшего прошения. Они все это горячо приняли к сердцу, и т. к. в этот день как раз приехал к ним Государь, то все было живо устроено! В 6 ч. [великий князь] А[лександр] М[ихайлович] был у меня и передал благоприятный ответ. Просьбу прямо передать, а ее пошлют с резолюцией военному министру помимо всякого Будберга! Надеюсь, что после такого ответа можно успокоиться, но я все-таки буду вполне спокойна только тогда, когда результат будет официальный (речь идет об освобождении Феликса-младшего от воинской повинности в связи с учебой в Оксфорде – В.Х.). Гостили у нас Апраксины и тоже волновались за тебя. 20-го мы обедали в новой столовой. Освещение там прямо фееричное! Была вчера у фрейлин: Ани [Вырубовой], Шнейдер и т. д., видела старших великих княжон [Ольгу и Татьяну], которые трогательно ласково меня встретили. Все про тебя спрашивают. Здоровье ее (императрицы Александры Федоровны – В.Х.) опять немного хуже, она очень волнуется предстоящим путешествием его (Николая II – В.Х.), о котором он ничего ей до сих пор не говорил. Едут в Италию на 10 дней без нее. Если бы не Ай-Тодор, прошение, которое находится у Будберга, конечно, не пришло бы вовремя, а в октябре, пожалуй, уже было бы поздно! Погода все чудная, перепадают дожди. Вчера вернулся Краснов (архитектор Н.П. Краснов – В.Х.). Ужасно жалеет, что тебя не застал. Заикается пуще прежнего! Кутузовы вчера благополучно доехали. Сережа очень жалеет о твоем отсутствии. Марина не будет. Зовут чай пить. Крепко, крепко целую тебя, мой мальчик дорогой. Храни тебя Бог! Мама.