– Нет, это не про меня. По правде говоря, я скорее из вольнодумцев.
Нед оглянулся, затем хитро посмотрел на меня.
– Ну ладно – но только между нами, – сказал он, понизив голос. – Я и сам не большой любитель церкви.
Я рассмеялась. Нед улыбнулся в ответ.
– Извините, мисс, вы не повторите свое имя? Эти церемонии – такое мучение для меня; никогда не запоминаю, что мне говорят.
– Не стоит извиняться – нас ведь толком не представили. Меня зовут Гарриет Бакстер. Но прошу вас, зовите меня Гарриет.
– Точно, Гарриет. Очень приятно.
Он пожал мне руку. Это был прекрасный миг: Нед впервые произнес мое имя и улыбнулся, искренне и слегка смущенно. У него были грустные синие глаза редчайшего оттенка – тогда я не могла его определить, но сейчас, по прошествии лет, назвала бы лазурным.
Он отнял руку; опустив глаза, я увидела его крепкое запястье, а затем – карандашный набросок воздушного шара на манжете. Видимо, Нед как раз рисовал его, когда мне издали казалось, будто он теребит часы или запонку. Может, это и глупо, но мысль, что он не пожалел манжета ради эскиза, привела меня в восторг. Такое равнодушие к внешнему лоску и беспечное отношение к условностям были для меня словно глоток свежего воздуха.
Мы снова зашагали вперед и вскоре увидели большую толпу перед главным зданием. Людей было много даже для субботы. Мы направились к Восточному дворцу. По пути Нед постоянно оглядывался по сторонам.
– Очень интересно, что вы рисуете Выставку, – сказала я. – Такая богатая тема. Городской пейзаж. Дым. Горожане. Толпы.
– Да, – с сомнением отозвался Нед. – Вот только никто не покупает картины с городскими сюжетами. Все любят стога сена и деревенские сады. А мне нужно зарабатывать на жизнь, мисс Бакстер, ведь у меня семья.
Мне вспомнилась недавняя сцена, когда брат просил у Неда деньги. Интересно, подобное повторяется регулярно? Судя по манере Кеннета одеваться, для удовлетворения его вкусов нужны немалые средства. А сколько еще человек у Неда на содержании? Его мать – вдовица; Мейбл не замужем; а еще Энни с дочерьми… И всех необходимо кормить и одевать.
– Наверное, к вашему кошельку часто обращаются, – заметила я.
Нед не ответил. Обернувшись к нему, я обнаружила, что он смотрит на мужчину, сидящего перед мольбертом на траве, неподалеку от «Какао-хауса» – на моем недавнем наблюдательном пункте. Судя по всему, художник – коренастый лысеющий тип – рисовал толпу людей у дворца. От солнца его закрывал белый зонт. Несколько зрителей наблюдали за работой на почтительном расстоянии.
Нед сердито взглянул на художника.
– Это мистер Гамильтон? – несмело спросила я.
– Нет, – пробормотал Нед. – Это Лавери – вот досада.
Он зашагал по газону с такой яростной решимостью, будто собирался ударить художника и растоптать его мольберт. Я испуганно бросилась вдогонку, но ничего страшного не произошло (да и не могло произойти – Нед всегда был миролюбив). Он всего лишь смерил художника ледяным взглядом, фыркнул и сухо сказал:
– Добрый день, Джон.
Лавери приветственно помахал угольком и продолжил рисовать, по-видимому, не заметив колючего тона. Нед не представил нас друг другу и, не оборачиваясь, двинулся дальше. У мостов он остановился и принялся напряженно разглядывать проходящих мимо людей. Причина внезапной смены настроения легко угадывалась: Неду было досадно, что он не единственный рисует Выставку. Как я потом узнала, несколькими неделями раньше Нед делал наброски, наблюдая, как девушки с фабрики «Муратти» ловко сворачивают сигареты, а Лавери – которого до тех пор ни разу не видели в парке даже с карандашом в руках – проходил мимо и, заметив Неда, прокомментировал его работу. Именно тогда (по крайней мере, так подозревал Нед) Лавери позаимствовал идею рисовать Выставку.
В надежде подбодрить нового друга я предложила:
– Давайте зайдем во Дворец, мистер Гиллеспи. Я бы с радостью послушала ваше мнение об экспонатах. А вы показали бы мне место, куда хотите переместить свою картину.
Нед взглянул на часы и помрачнел.
– Боюсь, сегодня не получится. Как вы знаете, я должен разыскать Гамильтона – а потом обещал встретиться с другом. С радостью составлю вам компанию в другой раз.
Неожиданно среди посетителей, толпящихся у Секции женских ремесел, я заметила призрачную фигурку Мейбл. Девушка направлялась к нам; чуть позади шли Элспет и Энни с девочками. Хотя их появление было неизбежным, я огорчилась, что наш разговор с художником прервали, – меня очень увлекало общение «с глазу на глаз». Внезапно мне пришла в голову отличная мысль: что, если купить картину Неда? Это наверняка будет серьезной помощью семье. Поразмыслив о том, как лучше преподнести идею, я сказала:
– Знаете, я бы с радостью приобрела картину перспективного шотландского художника – а может, и не одну.
Нед задумчиво кивнул.
– Попытаюсь вам помочь. Я близко знаю Лавери – он, в сущности, славный малый. Конечно, есть еще Гутри и Макгрегор, да и среди моих друзей найдутся способные художники: например, Уолтер Педен. Но лучше начните с Гутри и Макгрегора. Если угодно, я вас представлю.
– О, боюсь, вы меня не поняли. Прежде всего меня интересуют ваши работы.
Нед снял шляпу и запустил пальцы в волосы, снова демонстрируя набросок на манжете.
– Господи помилуй, – сказал он. – Что ж, я чрезвычайно польщен.
Мы договорились, что на неделе я зайду к нему в мастерскую. Пока мы обсуждали подробности, подошла Мейбл. Заключив брата в объятия, она что-то шепнула ему на ухо и обернулась ко мне.
– Добрый день, Гарриет. Развлекаетесь?
– Да, благодарю вас.
– По-моему, иногда развлекаться необходимо, правда, Нед? – Мейбл подергала его за локоть. – Как думаешь, братец? А?
Она подшучивала – возможно, на мой счет. Совершенно не представляя, что сказать в ответ, я почувствовала себя неуютно. Нед рассмеялся – он наверняка не уловил насмешки в тоне Мейбл, как всегда, не замечая ее дурных манер. Милый Нед всегда видел в людях только хорошее и был абсолютно слеп к недостаткам.
В конце концов, я решила прибегнуть к старому проверенному способу – лести.
– Мейбл, какое у вас красивое платье.
– Благодарю, – безучастно проворковала она и, оглядев меня с ног до головы, не нашла слов для ответной любезности.
К нам подошли остальные, и Элспет что-то бодро заверещала мне в ухо. Опустив глаза, я поймала на себе недобрый взгляд Сибил. При виде детского лица, искаженного злобой, мне стало не по себе. К тому же я начала понимать, что рядом с Элспет чувствую себя мухой, загнанной в угол пауком: бесконечно жизнерадостным и словоохотливым, но все же хищником. Завороженно следя за движениями ее губ, я почти смирилась, что вскоре меня опутают шелковистой паутиной и подвесят, чтобы полакомиться позже, но тут к нам подскочила Энни.
– Где Роуз?
– Не знаю, – ответила та. – Разве она не с Сибил?
Все дружно обернулись к девочке. Злоба на ее лице сменилась оскорбленной невинностью.
– Где твоя сестра? – спросила Энни.
Сибил обиженно выпучила глаза.
– Не знаю.
Я посмотрела на главное здание. У входа Нед и Мейбл беседовали с респектабельным господином – видимо, с тем, кого искали. Элспет проследила за моим взглядом и словно в подтверждение этой мысли устремилась на помощь сыну и дочери с возгласом «Гамильтон». Я наблюдала за ними, надеясь, что Нед договорится о новом месте для своего полотна. Владелец галереи внимательно слушал бывшего ученика. К несчастью, Мейбл не хватило ума держаться скромнее: она встала в горделивую позу – глаза прищурены, подбородок вздернут, взгляд заносчивый и дерзкий. Только бы Гамильтон не нашел ее поведение слишком вызывающим. Рядом со мной Энни отчитывала Сибил:
– Сколько можно повторять – никогда не упускай ее из виду?
Девочка надула губы и стала ковырять носком землю.
В этот миг где-то у каменного моста послышался слабый детский плач. Энни завертела головой и громко закричала: