Зоммеру пришлось с палкой в руках усесться перед палаткой, чтобы защитить аппаратуру от свиней. Можно было подумать, что духи острова сокровищ вознамерились прогнать чужака.

В гуще зарослей я набрел на ящик с динамитными шашками. Заржавелая плита, сгнившая кровать и остатки барака из волнистого железа указали мне место, где капитан Гислер прожил без малого 20 лет, одержимый страстью найти богатый клад, до сих пор скрывающийся в земле где-то поблизости. Стройные пальмы бросали тень на бывшее пристанище капитана. Их стволы сплошь заросли эпифитами, листья которых поворачивались к солнцу своей внутренней стороной, то красной, то желтой, то сине-зеленой.

Клад, за которым охотились многие, спрятан в надежном месте. Зарыл его в 1820 году Бенито, португальский офицер, долгое время угрожавший судам в Карибском море и на западном побережье Южной Америки. Вскоре после этого его поймали и казнили вместе с командой. Спастись удалось двоим - Томпсону и Чепеллу. Несколько лет спустя Томпсон стал капитаном английского шлюпа, стоявшего в порту Кальяо. Перу в то время отделилось от Испании; в стране вспыхнула гражданская война. Так как крепость находилась под угрозой, значительную часть многомиллионных сокровищ церкви и жителей Лимы погрузили на судно Томпсона. Соблазн был слишком велик. Ночью Томпсон и его матросы перебили перуанскую стражу, подняли якорь, ушли на Кокос и там закопали сокровища. Однако недалеко от Панамы их поймали, и опять же только Томпсону и одному его соучастнику удалось избежать кары. Их пощадили, чтобы они могли показать, где зарыт клад, но они бежали под покровом ночи и спрятались на английском китобое. Томпсон больше никогда не возвращался на Кокос, но поведал свою тайну некоему Китингу, а тот впоследствии с капитаном по имени Бог отправился за кладом. Беда их была в том, что они не умели держать язык за зубами. Матросы проведали о цели плавания, недалеко от Кокоса взбунтовались и потребовали себе долю сокровищ. Китинг и Бог согласились с их притязаниями, но ночью тайком спустили за борт большую лодку, нагрузили ее водой и провиантом и покинули судно. Они направились прямо к берегу, откопали клад и, сколько могли, захватили с собой. Материка, однако, достиг один Китинг. Он сообщил, что его друг перегрузил лодку золотом и вместе с ней пошел ко дну. Что случилось на самом деле, никому не известно. Китинг продавал золотые пластины и монеты, но это, конечно, могла быть только ничтожная часть клада, и многие кинулись на поиски оставшихся сокровищ. Самым терпеливым оказался

Август Гислер: он с женой прожил па острове 20 лет, но так ничего и не нашел.

Такое место окружено своеобразным очарованием, против которого не в силах устоять даже естествоиспытатель. Найдя на берегу ржавую лопату, я сел и попытался вообразить себе сцены, которые, наверное, разыгрывались на этом отдаленном острове. Следы кладоискателей мы встречали повсюду - даже под водой. В бухте Уофера на глубине 18 метров мы обнаружили останки большого трехмачтовика. Прибой разбил остов корабля, а его днище и палубные надстройки заросли изумительно красивыми кораллами. Еще сохранились каюты, и в них жили угрюмые Evoplites virides и красные Holocentrus.

Клада мы не нашли, но тем не менее уехали, уверившись в том, что остров порожден океаном. Именно бедность животного мира Кокоса убедила нас в этом.

Когда я уже возвращался к морю, остров окутали мрачные тучи, небо открыло свои шлюзы, и я в один миг промок до костей. Но я давно не слышал шума дождя, и поэтому теплый тропический ливень был мне только приятен. На самом берегу Кокос одарил меня еще одним маленьким открытием. На темной лавовой скале сидели, омываемые прибоем, большие плакофоры и сифонарии. Стоило дотронуться до них, и они так крепко присасывались ко дну, что я долгое время не мог оторвать одну из них от основы. Только после нескольких неудачных попыток я нашел способ, как овладеть ею. Надо выждать, пока она поползет, и тогда сильно сжать панцирь с боков. Присмотревшись к улиткам, я заметил, что на большинстве сидит еще по нескольку маленьких сифонарий, как выяснилось позднее - детенышей этого же вида. При дальнейшем наблюдении я обнаружил, к моему великому удивлению, что каждый из трех детенышей улитки занимал на ее панцире определенное спальное место, на которое неизменно возвращался. Эти ложа были немного углублены и соответствовали контурам туловища маленьких улиток так точно, что в каждом могла помещаться лишь та, для которой оно предназначалось. Малыши, очевидно, сами сделали себе углубления в раковине старой улитки. Можно было даже разглядеть слабый отпечаток ноги моллюска. По-видимому, они постоянно жили на панцире улитки, которая бескорыстно кормила их. Оставались верными своему месту и старые улитки. Правда, они не смогли выточить углубление в камне - думаю, им нелегко растворять лаву,-но очертания их панциря почти сливались с неровностями скалы, и казалось, будто они срослись с ней. Надо полагать, они всегда возвращались спать на постоянное место.

Коричневая птичка, изящная как эльф, парила так низко над пенистыми волнами, что я все время опасался, как бы ее не поглотил набегавший вал. Но крошечный комочек перьев поднимался и опускался точно в ритме волн. Я сидел на самом носу катера, наблюдал за резвыми забавами качурки (Oceanod- roma castra), а мыслями весь был обращен к галапагосскому котику, на розыски которого мы отправились сегодня утром.

Морские львы встречаются в большом количестве на всем архипелаге, котики же попадаются очень редко. Американский зоолог Таунсенд, обстоятельно изучивший животный мир Галапагосов, писал в 1930 году: "Своеобразный галапагосский котик, некогда изобиловавший на островах, теперь, наверное, почти истреблен. В последние годы мало кто видел это животное. По имеющимся у меня данным, с 1816 по 1897 г. с Галапагосов было вывезено 17 485 котиков. Их находили на большинстве островов и часто били прямо на лежках". В 1932 году экспедиция Аллена Хэнкока обнаружила маленькое стадо котиков на берегу Тауэра, а мы в 1954 году видели отдельных животных в бухте Дарвина. Неужели это последние и котиковых лежбищ здесь больше нет?

Мы осмотрели берега Чатама, Худа, Чарлза, Индефатигеб- ля, Баррингтона, Альбемарля, Дункана, Джервиса, Нарборо, но ни на одном не обнаружили котиков. От поселенцев я, однако, узнал, что они должны быть на Джемсе. Поэтому мы наняли небольшой рыболовецкий катер и снова пустились в путь. Я напряженно всматривался в приближавшийся остров. Его изломанный силуэт уже проглядывал сквозь голубоватую дымку. До бухты Джемса было еще несколько часов пути, но я не скучал.

Мимо меня волны несли целые стаи физалий. Изумительно красивые нежно-розовые воздушные пузыри поднимались над синей гладью моря. Каждый пузырь, имевший в диаметре около 10 сантиметров, слегка был сжат с боков. Обратившись широкой стороной к ветру, они без малейших усилий дрейфовали по морю. Под пузырем висели эластичные щупальца, вооруженные стрекательными органами. С их помощью физалии добывают пищу. Добычу оглушает яд, выделяемый стрекательными органами, который может причинить ожог даже человеку. Мальки лоцманов умело пользуются этим свойством физалпй. Они прячутся между щупальцами, где чувствуют себя в безопасности. Правда, насколько известно, лоцманы не обладают иммунитетом против яда физалпй и вынуждены проявлять всю свою ловкость, чтобы избежать соприкосновения со щупальцами.

Физалия с первого взгляда производит впечатление одного живого существа. Но изучение ее строения и истории развития показывает, что это скорее целая колония многочисленных живых организмов, каждый из которых специализируется на определенном занятии. В ее состав входят медузы, поглощенные делом продолжения рода,-полипы, вбирающие пищу, и даже воздушный пузырь есть не что иное, как видоизмененное самостоятельное животное. Но ни один из членов колонии уже не может существовать вне ее, и каждый выполняет только одну функцию. Они превратились как бы в органы животного, находящегося на более высокой ступени развития.