Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Нет, не может быть!

Он покачал головой, словно хотел отделаться от наваждения. Нет, такого просто не может быть!..

Но чем больше он говорил себе о невозможности, немыслимости этого, тем сильнее становилось ощущение...

Не думая уже ни о чем, он хлопнул Люка по плечу и бросил:

– Подмени.

Люк с улыбкой глянул в сторону дверей. Оценивающе поджал губы, затем ответил:

– Понимаю. Губа не дура.

Деккер уже шел навстречу японке, которая теперь открыто улыбалась ему. Да, ошибки быть не могло, это она... Но если это она, что же тогда случилось с ним?!

Посетители, сидевшие на лавках, глядели на сближающуюся пару с изумлением и любопытством. Что может притягивать инструктора по карате столь неудержимо к загадочной, богатой японке?

Разум Деккера затуманился. Глаза видели то, чего не могло быть. Глаза побеждали. Разум стал сдаваться. Он понимал, что грезит, но не знал, как у него так получилось... Объемно... Живо... Как в стереозале. Тут ему помогали и глаза, которые видели призрака. И сознание, которое до сих пор любило ее.

Но как можно любить мертвую?..

Он подошел к ней и протянул руки, чтобы обнять это видение и вернуться к реальности.

– Мичи?

– Манни.

Она произнесла его имя шепотом, но оно отозвалось внутри него, словно шум урагана. Ее голос потряс его до самого основания. Он уже стал бояться за свой рассудок.

Она протянула к нему руки, но он только стоял перед ней и беззвучно рыдал.

Это была Мичи. Живая.

Часть вторая

Кай-кен

Нож, который использовался женщинами в феодальной Японии для самозащиты.

Спустя два часа после того как они вместе покинули доджо, Деккер и Мичи уже сидели перед токонома, – альковом, – в затененной гостиной ее квартиры, расположенной в доме на Ист-Энд Авеню.

На них были черные шелковые кимоно с монс, геральдическими украшениями, гербами семейного клана Чихары. Гербы были вышиты золотыми, серебряными и белыми нитками на задней стороне каждого рукава кимоно и представляли собой средневекового лучника, который целится своей последней стрелой в орла, парящего высоко в небе. Герб символизировал происхождение семейной ветви Чихары из древнего рода Минамото, представители которого славились по всей феодальной Японии, как наиболее искусные мастера стрельбы из лука.

На голой стене алькова висел развернутый свиток, от руки расписанный золотыми, синими, зелеными и белыми красками. На нем также был изображен лучник, только на этот раз он неподвижно сидел, – очевидно, медитировал, – на берегу затененного листвой деревьев ручья. Это был представитель клана Минамото Йошийе, первый выдающийся лучник, на которого указывали японские исторические книги. Его способность обращаться с этим видом средневекового оружия, а также талант военного стратега снискали ему славу и великую честь называться Хачиман Таро, то есть старшим сыном бога войны.

На полу узкого алькова стояли две бронзовые вазы, в каждой из которой было по красивому букету. Это была икебана, японское искусство букетосложения. Красота может достигаться даже при самом минимуме материала. Имея в своем распоряжении лишь несколько желтых роз и веток вечнозеленых растений, Мичи составила рисунок шока, олицетворение и символ триединства, – небо, человек, земля, – впервые донесенного до японцев в шестом веке буддистскими священниками из Китая.

Деккер без труда смог заметить, что у одной розы из каждой вазы Мичи оторвала по лепестку.

Фириу.

Напоминание о несовершенности в совершенном. Напоминание о том, что в природе все преходяще.

В доджо они почти не говорили между собой.

Японцы называют это – ма. Способность наслаждаться обществом друга или любимого в молчании. Способность изобретать паузы и минуты тишины во время разговора. Это умение очень помогает влюбленным на ранней стадии развития их отношений, когда они еще на рискуют высказать прямо то, что чувствуют. Порой ма – всего лишь проявление вежливости. Или защитная оболочка, слой внешней невозмутимости и самоконтроля. Это можно назвать также регулированием времени, искусством передачи мыслей без применения речи.

В такси Мичи сказала:

– Я люблю тебя. Манни. Я всегда тебя любила. Мое чувство никогда не угасало. Я... Это главное, а остальное можно сказать после.

Деккер даже представить себе не мог границы своего счастья. Никаких условий ее возвращения он не ставил и не думал ставить. Она даже не обязана была признаваться ему в любви. Главное, что она была рядом, что он мог дотронуться до нее рукой, не боясь, что ударит пустоту. Он ничего не требовал и не просил.

Очень быстро пришло осознание, что она действительно вернулась. Деккер даже удивился тому, как скоро оно пришло.

Он также не забыл сказать ей о том, что любит и все эти годы любил.

– В Сайгоне погибли моя мама и сестра, – сказала Мичи. – Но не отец. Он попал в руки северных вьетнамцев. Все эти годы я была далеко от тебя, потому что пыталась спасти его из плена. С самого начала было ясно, что это бесполезное занятие, но... У меня ведь не было выбора...

Деккер хорошо понимал ее.

Гири.

Семья Чихары был связана жесткими и требовательными японскими традициями кровности. Крепость им добавляло само консервативное японское общество. Род Чихары уходил корнями в первое тысячелетие нашей эры. Это был род самураев, которые служили императорам, сегунам, принцам и главам основных японских кланов. Постепенно сами самураи приобрели самостоятельность и выделились в отдельную элиту.

Представители рода Чихары издавна были привилегированными членами правящей военной касты Японии. Во время Второй Мировой войны отец Мичи Джордж Чихара стал «абсолютным» самураем, членом «Джинраи Бугаи» или «Войск Небесного Грома». Так называли солдат Токко-таи, японского спецназа. Костяк этого подразделения вооруженных сил составляли пилоты-камикадзе.

Из-за плохой погоды пришлось отменить смертельный полет Джорджа Чихары на небольшом реактивном самолете, нагруженном двумя тысячами восьмьюстами фунтами взрывчатки. Целью был американский транспортный эсминец, который крутился возле островов Окинавы.

Камикадзе многими в Японии рассматривались, как «самураи от неба». Деккер всегда опасался Чихары. Этот человек, хоть и был связан самурайскими традициями преданности и чести, пал жертвой страшного недуга, название которому – жадность.

* * *

Сайгон, 1974 год.

Тогда Деккер впервые увидел Джорджа Чихару и запомнил тот день до конца жизни. Сама внешность Чихары говорила о том, что это профессиональный убийца. Он был приземист, мускулист, а голова его по форме чем-то напоминала жабью. Он вызвал у американца отвращение и даже что-то вроде испуга.

Да, этот человек был рожден для убийства. И не для одного, а для многих.

Чихара не знал, что его дочь и ее знакомый американец наблюдают за ним из окна их виллы.

Японец отдал короткую команду. Через пару минут его слуги пинками и палками загнали несколько десятков изувеченных, голодных и оттого озверевших псов, собранных специально для забавы на улицах Сайгона, в огороженное место. Вокруг площадки-загона поднимался толстый деревянный забор высотой не менее шести футов.

Деккер и Мичи, прижавшаяся к его плечу, посмотрели вправо. Чихара, – у него было на редкость суровое, неулыбчивое лицо и тяжелый взгляд – неподвижно стоял на платформе, возвышавшейся над загоном. Он смотрел остекленевшими глазами на беснующихся и воющих за забором собак. В одной руке у японца был лук длиной в шесть футов с лишним. Колчан со стрелами был закреплен на его спине. На нем было кроваво-красное кимоно, отороченное золотом. На спине и рукавах красовался фамильный герб. На нем была также хачимаки – головная повязка, довольно широкая, с обозначением «Джинраи Бутаи» и красным кружком, символизировавшим восходящее солнце. Когда человек надевал хачимаки, это означало, что он готовится к серьезному физическому и психологическому испытанию, к бою.

22
{"b":"21107","o":1}