Маньчжурия стала крупным районом российской эмиграции в Китае. Остатки белых армий пополнили русское население, которое проживало на этой территории еще с конца XIX в. и было связано с Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД). По некоторым данным, в середине 20-х гг. численность русского населения в Маньчжурии достигала 150 тыс. человек, и около 100 тыс. проживало в Китае, в районах, прилегающих к Маньчжурии. К 1935— 1936 гг. численность русских в этих районах в связи с продажей Советским Союзом КВЖД и оккупацией территории японцами сократилась. Так, если в 1926 г. в г. Маньчжурии проживало 18 тыс. русских, то к 1936 г. их число сократилось до 800 человек^{50}. По выражению американского ориентолога Оуэна Лэттимора, Маньчжурия в 1920-е гг. была «колыбелью конфликта». Ее стратегическое положение, богатые природные ресурсы привлекали внимание как Японии, так и Советской России. Формально входившая в состав Китая, Маньчжурия фактически находилась под властью военного правителя Чжан Цзолиня, получившего в народе прозвище Старый Маршал[28]. В его владениях обосновалось значительное количество русских беженцев. Десять тысяч забайкальских казаков получили от Старого Маршала обширную территорию вдоль реки Аргунь в Северной Маньчжурии. Тысячи русских работали в его правительственных учреждениях, армии и полиции, причем им часто отдавалось предпочтение перед китайцами^{51}. Многие русские эмигранты поступили на китайскую военную службу и приняли впоследствии участие в войне между китайскими провинциальными правителями. Заметим, что последний факт вызвал в среде европейской (особенно парижской) эмиграции разделение на два противоборствующих лагеря. Одни возмущались, что русские воины превратились в ландскнехтов, другие рассматривали ситуацию с политической точки зрения — продолжение во что бы то ни стало борьбы с коммунизмом, хотя бы и на китайской службе^{52}. Причем обе стороны не учитывали (или не хотели учитывать) обычный жизненный фактор, на наш взгляд немаловажный. Он был связан с тяготами жизни в «русских губерниях» Китая и порой с невозможностью заработать другими средствами кусок хлеба на пропитание. Так, по словам Генерального штаба генерал-лейтенанта Д. Филатьева, на черновой работе русские эмигранты не могли конкурировать с китайцами, кули которых довольствовались платой в 20—30 сантимов в день. Работа же в виде личных услуг — шоферы, повара и т.п. — по традициям была запрещена белым^{53}.

В качестве иллюстрации приведем свидетельство очевидца жизни русских эмигрантов — казаков Трехречья, епископа Нестора.

«До недавнего времени условия жизни для русских в Трехречье были чрезвычайно тяжелы. Русское население было задавлено тяжестью налогового пресса, выдавливались налоги за все, буквально даже за воздух, которым дышали русские изгнанники.

Запрещено было в Трехречье строить церкви с колокольнями: храмы ютились в обычных домах, над которыми не позволяли даже креста поставить, нельзя было открывать школы, за переезд из одной деревни в другую приходилось платить налог, так что объезды священниками своих приходов были сопряжены с большими расходами и затруднениями. Отбирали скот — коров, лошадей.

Огромный, тяжелый налог — семнадцать долларов с десятины земли — чиновники старались получить по несколько раз в год и никаких квитанций в получении его русским не оставляли. Торговцы и ростовщики угнетали тех, кто задолжал им, и даже принуждали дочерей неуплатных должников отрабатывать долг отца позорным ремеслом.

Наконец, вновь приходивших в Трехречье русских крестьян и казаков из Забайкалья местные власти попросту продавали большевикам на расправу обратно. Была даже строго установлена плата за голову — пятнадцать долларов с человека за возвращение его в пределы СССР.

Особенно тяжело пострадало Трехречье в 1929 г., когда почти все поселки его были разграблены красными партизанскими отрядами. Население, у которого китайцами было отобрано все оружие, не могло оказать никакого сопротивления, и множество людей в Трехречье было убито, ограблено, разорено. Целыми семьями, целыми поселками поднимались тогда трехреченцы и убегали из родных селений, от страшного кровавого ужаса». И все же, несмотря на тяжесть жизни, по словам Нестора, русское население с начала 1930-х гг. смогло наладить свою жизнь: «Они своей кипучей энергией, трудолюбием, опытностью в хозяйстве создали богатый край, поставили большое образцовое хозяйство в стране, где доселе паслись только монгольские стада»^{54}.

Крупнейшим городом русского расселения в Маньчжурии был Харбин, существование которого было связано с Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД) — частичной зоной российского влияния еще с XIX в. В 1916 г. в Харбине постоянно проживало 34 200 русских (рабочие, инженеры, служащие, военные, купцы). В 1922 г. из 485 000 жителей Харбина русских было 120 000. В 1932 г. из-за японского вторжения численность русской диаспоры снизилась до 55 000 человек^{55}.

В отличие от других городов Китая в Харбине существовало наибольшее число антисоветских военизированных эмигрантских организаций. Главенствующее положение среди них занимали: «Союз легитимистов» (рук. — ген. В.А. Кислицын), поддерживавший великого князя Кирилла Владимировича; маньчжурское отделение РОВС (рук. — генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий), ратовавшее за великого князя Николая Николаевича; маньчжурское отделение «Братства Русской Правды» (генерал В.Д. Косьмин); казачьи группы, подчиненные атаману Семенову и его наместникам в Харбине генералам А.П. Бакшееву и Л.Ф. Власьевскому.

Согласно данным епископа Нестора, в 1933 г. в Харбине функционировали 8 высших русских учебных заведения, 20 эмигрантских и 13 советских гимназий и училищ, 19 эмигрантских и 7 советских низших школ, 25 специальных технических и ремесленных школ, а также Русский университет имени св. кн. Владимира (всего обучающихся — 15 833 чел.). Было официально зарегистрировано 139 русских эмигрантских общественных, политических, военных и благотворительных организаций. В числе крупнейших он отмечает, кроме РОВС и Казачьего союза, Беженский комитет и Общественный комитет. Среди молодежных: фашистов, мушкетеров, соколов и крестоносцев. Нестор отмечает, что между организациями существовала «нездоровая, мешающая делу конкуренция» и в то же время отсутствовала «непримиримая вражда». Несмотря на существующие разногласия, организации находили пути объединения в ответственные моменты и в критических ситуациях. Так, по словам Нестора, эмиграция была единодушна в 1929 г. в оказании помощи пострадавшим жителям Трехречья, в 1932 г. — в спасении жертв наводнения и т.д.^{56}

История формирования первых антикоммунистических групп в Маньчжурии относится к началу 1920-х гг. Сначала это были небольшие — по 20—30 человек отряды, состоявшие из крестьян, живших до революции в районе Владивостока и перебравшихся в Маньчжурию, солдат и казаков, служивших у Колчака и Семенова. В большинстве своем эти группы ориентировались на партизанские и диверсионные действия. Они формировались из хорошо вооруженных и знающих местность жителей приграничных советских районов. Наиболее активными среди них, в разное время, были отряды подполковника Емлина[29], капитана Петрова, действовавшего главным образом в районах станции Пограничной, Никольска-Уссурийского, Владивостока и Сучана. На западной линии КВЖД действовали отряды Гордеевых, Мыльникова и полковника Г. Почекунина, сформированные из казаков казачьих постов, созданных в пограничной зоне Забайкалья по реке Аргунь атаманом Забайкальского войска генералом И.Ф. Шильниковым[30]. Деятельность белых отрядов была поддержана европейскими эмигрантскими организациями. Так, для оказания финансовой помощи партизанам Высшим монархическим советом в Париже в Харбин была послана особая группа во главе с капитаном 1-го ранга К.К. Шубертом, в составе которой находились также капитан 2-го ранга Б.П. Апрелев[31], полковники Г.П. Апрелев[32], Н.Ф. Фролов и другие. В распоряжение Шуберта было передано 40 тыс. иен для ведения партизанских операций. 2 тысячи американских долларов было выделено и из кассы «Братства Русской Правды». Незадолго до советско-китайского конфликта в Харбин из Америки в целях активного формирования партизанских отрядов был отправлен представитель великого князя Николая Николаевича генерал Н.П. Сахаров^{57}.