— Она исчезла, не так ли? Пациентка доктора Фрейда исчезла?

Ошеломленный санитар лишь кивнул, не в силах от изумления вымолвить ни слова.

— Были ли вы на месте, когда ее увозили? — потребовал Холмс ответа от санитара, торопливо натягивая пальто и берясь за шляпу. Посланник лишь покачал головой и сказал, что нет, не был.

— В таком случае вы сведете нас с тем, кто был на дежурстве, коротко приказал ему детектив, водружая на голову дорожную шапку с наушниками. — Поторопитесь, джентльмены, — бросил он из-за плеча. — Мы не можем терять ни минуты. Ибо, хотя мы всего лишь идем по следам несчастной женщины, на другом конце Европы может заполыхать большой пожар!

На пути в больницу нашему экипажу пришлось пробираться среди оживленного послеполуденного движения. Никто не разговаривал, если не считать, что Холмс все время поторапливал кучера ехать быстрее. Все мы были погружены в свои мысли. Санитар переводил взгляд с одного на другого и испуганно моргал, когда наш экипаж обгоняли другие кебы, заставляя прохожих отскакивать с дороги. Густые брови Фрейда были нахмурены, а Холмс сидел, склонившись вперед, в мрачном и подавленном настроении, каждые полминуты приподнимаясь, чтобы поторопить кучера.

На одном из перекрестков нам пришлось остановиться. Улицу заполонил отряд венгерской гвардии, отправлявшийся нести караул у Гофбурга. Холмс мрачно воззрился на препятствие и с тяжелым вздохом откинулся на сиденье.

— Нет смысла, — резко бросил он. — Она потеряна, и мы потерпели поражение. — В отчаянии он скрипнул зубами.

— Почему же? — спросил Фрейд.

— Потому что, как только ему представится такая возможность, он ее прикончит. — Холмс вытащил часы и мрачно посмотрел на них. — И эта возможность им уже представилась. Ватсон, — повернулся он ко мне, вы поступили бы куда лучше, оставив меня наедине с кокаином.

 Я пережил пик своей славы и ни на что уже не гожусь.

— Разрешите мне не согласиться с вами в обоих случаях, — возразил Фрейд, прежде чем я успел ответить. — Я не думаю, что жизнь дамы подвергается опасности. Вперед, кучер! — крикнул он, как только дворцовая стража освободила нам дорогу. Холмс коротко взглянул на него, но ничего не сказал. Наш кеб, снявшись с места, стал набирать скорость.

 Надеюсь, что вы позволите мне высказать собственное мнение, — решившись, продолжил Фрейд. Пустив в ход тот же метод, который я использовал при оценке личности кайзера, я пришел к выводу, что, если даже баронесса в самом деле подвергается большой опасности, я не могу поверить в то, что пасынок решится убить ее.

— А почему бы и нет? — искренне заинтересовался его точкой зрения Холмс. — С его стороны это был бы весьма практичный ход.

— Куда практичнее было бы иметь ее в руках, пока еще не решен вопрос с делами после смерти отца, не так ли?

Это привлекло внимание Холмса, и он повернулся лицом к доктору, который тем временем продолжал свою мысль.

Конечно, он мог пойти и на самое простое решение.

Организовать дело таким образом, чтобы они, скажем, оба погибли в дорожной катастрофе, после чего он автоматически унаследовал бы все состояние. Так гласит завещание, и он должен был знать об этом.

Холмс нахмурился.

— Так почему же он этого не сделал? — вслух удивился он.

— Будет ли вам угодно выслушать мою теорию?

Холмс кивнул, и его глаза зажглись живым интересом, поскольку перед ним мелькнула слабая надежда, что доктор может быть прав.

— Не буду вдаваться в подробности моих размышлении, поскольку это потребовало бы слишком много времени, начал Фрейд. Вопрос в том, что молодой человек страстно ненавидит свою мачеху. И эти эмоции не могут быть объяснены лишь тем, что в ней он видит препятствие на пути воплощения своих планов политического и финансового характера.

— Но почему? — невольно прервал я его. — Он едва знал ее, а в таком случае каким образом у него могла развиться подобная ненависть?

Фрейд повернулся ко мне.

— Но вы признаете, что его поведение по отношению к своей мачехе было пронизано ненавистью?

— О, вполне.

— Такой ненавистью... — Резкий поворот кеба заставил Фрейда замолчать и ухватиться за петлю. — Такой ненавистью, что, хотя ему было бы куда проще избавиться от нее, он все же предпочел сохранить ей жизнь, наполненную страданиями и мучениями, хотя намерение заключить ее в тюрьму и терзать не может быть объяснено никакими соображениями здравого смысла.

Холмс кивнул, продолжая оценивать вырисовывающуюся ситуацию.

— Таким образом, — продолжал Фрейд, — используя вашу собственную методику, мы должны принять во внимание какой-то другой мотив. Что вы скажете, если я сообщу вам, что эта фанатичная ненависть существовала еще до того, как он встретил женщину, на которой женился его отец, и была бы обращена на любую из женщин, ставших его женой?

— Что?

Видите ли, из ряда вон выходящее отношение молодого человека к своей мачехе, которую он даже толком не знал, может быть объяснено только одним. Дело в том, что он был настолько предан памяти своей матери, что действия отца и поведение этой женщины вызвали к жизни взрыв ярости, который таился в глубинах его души. За предательство памяти матери отца настигла немедленная смерть. А вторая жена была обречена на мучительное существование — пусть даже с другой точки зрения это было и непрактично. Такова единственная теория, в которую укладываются все факты, и, как вы сами нередко утверждали, герр Холмс, когда все варианты объяснений отброшены, единственный оставшийся и является истинным. Надеюсь, я правильно использовал вашу методику, не так ли? В таком случае мы можем исходить из того, что женщина по-прежнему жива, хотя ей угрожает опасность. Вот к чему мы пришли.

Долю секунды Холмс смотрел на него, прежде чем вскочить и рвануться к воротам больницы, волоча за собой санитара. Доктор Фрейд и я, сказав кучеру, чтобы он обождал, последовали за ним.

Нас без промедления провели к швейцару, который сегодня днем выпустил пациентку доктора Фрейда. Раздраженный привратник изложил ход событий, отпустив несколько высокомерных замечаний по поводу беспорядочного поведения пациентов.

— Опишите тех, кто увез ее, — кратко и бесцеремонно вмешался Холмс. Швейцар, медленно повернувшись, осмотрел его с головы до ног. По манере разговора Холмса и беспорядку в одежде, не говоря уж о том, что она была иностранной, — мне стало ясно, что швейцар счел его потенциальным обитателем психиатрического отделения.

— И поскорее, пожалуйста, — поторопил я его, видя что он не изъявляет желания заговорить. — Это исключительно важно.

— Описать их? — неторопливо повторила эта глупая личность. — Да провалиться мне, если я смогу их описать. Вы же знали, кто они такие? — повернулся он к доктору Фрейду.

— Я? — удивленно переспросил Фрейд. — Если бы я их знал, зачем мне было бы нужно от вас их описание?

— Но они сказали, — вскипел этот тип, — что явились от вас! — И посмотрел на Фрейда с таким видом, словно прикидывал и его на роль возможного пациента.

Несколько мгновений они ошеломленно глядели друг на друга. Сухо хмыкнув, Холмс напомнил о себе.

— Хитры и невозмутимы! — воскликнул он, покачивая головой. — Мой утренний разговор с леди на Валленштейн-штрассе ясно подсказал им, где можно найти беглянку. А теперь, мой милый, опиши-ка нам их.

— Ну... — швейцар дал весьма смутное описание двух человек, один их которых был невысок, взволнован и с хитрыми глазками, а второй, высокий, наоборот, держался бесстрастно, с подчеркнутым достоинством.

— Это, должно быть, был дворецкий, — заметил Холмс. — Доктор, — повернулся он к Фрейду, — оставьте тут указание вызвать полицию. Скажите им, что из больницы была похищена женщина, и дайте адрес на Валленштейнштрассе. А мы отправимся туда.

Фрейд кивнул и уже был готов отдать соответствующее распоряжение, как нам улыбнулась судьба в виде доктора Шульца, спешащего навстречу.