Целую неделю Фуллер гонял меня без передышки. Он переезжал с места на место — все дальше и дальше на запад, но с первого же дня уже в мужском костюме. Он выдавал себя за рудокопа-поденщика, как и я, и приклеивал густые усы и бороду. Это была отличная маскировка, и он играл свою роль без всякого напряжения — ведь у него же опыт в этой профессии. Близкий друг, и тот не узнал бы его. Наконец он остановился здесь, в самом неприметном, маленьком приисковом поселке Монтаны. У него есть хибарка, ежедневно он отправляется разведывать жилу. Возвращается он только вечером, держится особняком. Я живу в бараке рудокопов; это страшная берлога: нары, отвратительная пища, грязь...

Мы живем здесь уже месяц, и за это время я встретил его только раз, но каждую ночь я хожу по его следам, а потом стою на сторожевом посту. Как только он снял здесь хижину, я отправился в город, расположенный в пятидесяти милях отсюда и телеграфировал в Денвер, чтобы в гостинице хранили мой багаж, пока я за ним не пришлю. Мне здесь ничего не нужно, кроме смены рабочих рубах, а они у меня есть.

Серебряное Ущелье, 12 июня

Слухи о происшествии в Денвере сюда, как видно, не дошли. Я знаком почти со всеми жителями поселка, и никто ни разу не упоминал об этом, во всяком случае в моем присутствии. Фуллер наверняка чувствует себя здесь в безопасности. Он застолбил участок в двух милях от поселка, в укромном месте в горах. Участок обещает быть богатым, и Фуллер усердно трудится. Но если бы ты видела, как он изменился! Он никогда не улыбается, держится замкнуто, ни с кем не разговаривает. И это он, который всего лишь два месяца тому назад так любил общество, был таким весельчаком!

Несколько раз я видел, как он проходил мимо, тяжело ступая, поникший, одинокий; •— трагически жалкая фигура. Здесь он назвался Дэвидом Уилсоном.

Я могу быть уверен, что он останется здесь, пока мы его не потревожим. Если ты настаиваешь, я погоню его дальше. Но, право, не понимаю, как он может стать несчастнее, чем теперь? Я вернусь в Денвер и побалую себя небольшой дозой комфорта; съедобной пищей, хорошей кроватью, чистотой; затем я захвачу свой багаж и уведомлю бедного папу Уилсона о том, что ему пора в путь.

Денвер, 19 июня

В городе о нем скучают. Все друзья, надеются, что он преуспевает в Мексике, и желают этого не только на словах, но и от всего сердца. Это же всегда можно почувствовать! Признаюсь, я слишком долго прохлаждаюсь в городе, но будь ты на моем месте, ты была бы снисходительней. Знаю, что ты ответишь мне, и ты права: «Будь я на твоем месте, и если б мое сердце жгли воспоминания...» Завтра же ночным поездом отравляюсь обратно.

Денвер, 20 июня

Да простит нас господь, мама, мы идем по ложному следу! Этой ночью я не сомкнул глаз. Сейчас, на рассвете, я дожидаюсь утреннего поезда. И медленно, ах, как медленно тянутся минуты...

Этот Джейкоб Фуллер — двоюродный брат того, преступника. До чего же с нашей стороны было глупо не подумать о том, что преступник никогда бы не стал жить под своим именем после столь зверского злодеяния! Денверский Фуллер на четыре года моложе нашего, он приехал в Денвер в семьдесят девятом, будучи молодым вдовцом двадцати одного года, — стало быть, за целых двенадцать месяцев до твоего замужества. Это: можно доказать бесчисленными документами. Вчера вечером я беседовал с его близкими друзьями, которые знакомы с ним со дня его приезда. Я ни о чем не рассказал им, но через несколько дней я доставлю Фуллера обратно и возмещу убытки, которые он потерпел : после продажи рудника. А потом я устрою банкет и факельное шествие, и все это — за мой счет. Ты назовешь это безрассудством юности, но ведь я, как ты знаешь, еще юнец, не суди меня слишком строго. Со временем я образумлюсь.

Серебряное Ущелье, 3 июля

Мама, он исчез! Исчез, не оставив и следа. Когда я приехал, запах его уже пропал. Сегодня я впервые поднялся с постели. О, если б я не был так молод, я бы легче переносил удары судьбы. В поселке думают, что он отправился дальше, на запад. Сегодня вечером я выезжаю. До станции два-три часа на лошадях, потом — поездом. Куда поеду, еще не знаю, но я должен ехать. Сидеть на месте было бы пыткой.

Он, разумеется, изменил имя и внешность. Это значит, что _мне, быть может, придется обыскать весь земной шар._ Право же, мама, я это предвижу. Теперь я сам стал вторым Агасфером. О, ирония судьбы! Мы готовили эту участь для другого!

Подумай, как все теперь осложнилось! И как все было бы просто, если бы его можно было оповестить объявлением в газете! Но если есть способ, как уведомить его, не спугнув, то я такого не нашел, хотя и думал до полного отупения. «Если джентльмен, недавно купивший рудник в Мексике и продавший свой рудник в Денвере, сообщит адрес... (кому, мама?)... то ему расскажут, что произошла ошибка; у него попросят извинения и возместят убытки, которые он потерпел в связи с одним делом». Понимаешь? Он же подумает, что это ловушка; да и каждый бы так подумал. А' что если написать: «Выяснилось, что он не тот человек, которого разыскивали, и что он его однофамилец, изменивший свое имя по вполне убедительным причинам». Так годится? Но ведь тогда жители Денвера всполошатся, скажут: «Ага!» — и вспомнят о подозрительных ассигнациях. «Почему же Фуллер сбежал, если он не тот человек?» — спросят они. Нет, все это шито белыми нитками. Если же мне удастся найти Фуллера, то его репутация в Денвере погибнет, а сейчас она незапятнана. Ты умнее меня, мама, помоги мне.

У меня есть только одна нить в руках, всего лишь одна: я знаю его почерк. Если он запишет свое вымышленное имя в регистрационной книге гостиницы и не слишком изменит почерк, то было бы очень удачно, если бы оно мне попалось на глаза.

Сан-Франциско, 28 июня 1898 г.

Ты уже знаешь, что в поисках Фуллера я объездил штаты от Колорадо до Тихого океана и что однажды чуть-чуть не настиг его. А теперь еще одна неудача. Это произошло здесь, вчера. Я учуял его след, свежий след, и бегом помчался по этому следу, который привел меня к дешевой гостинице. Это был жестокий промах — собака свернула бы в другую сторону, но я ведь только отчасти собака и имею право проявить вполне человеческую бестолковость. Фуллер прожил в этой гостинице десять дней. Теперь я почти уверен, что он в течение последних шести или восьми месяцев нигде не останавливался подолгу,— что-то все время побуждает еш переезжать с места на место; Я понимаю это чувство и знак), что значит его испытывать. Он все еще носит имя, которое записал в книге гостиницы, когда я почти настиг его девять месяцев тому назад, —- Джеймс Уокер. Он, должно быть, назвался так после того, как скрылся из Серебряного Ущелья. Человек Он простой и равнодушен к пышным именам, Я узнал его слегка измененный почерк без труда, г—ведь он натура прямая, честная, не привыкшая к фальши и обману.

Мне сказали, что он только что уехал, не оставив адреса. Он не сообщил, куда едет, и когда его попросили оставить адрес, явно испугался, У него не было с собой багажа, кроме дешевого саквояжа, который он и унес с собой. «Старый скряга — небольшая потеря для гостиницы!..» Старый! Должно быть, теперь он стал таким. Я едва дослушал то, что мне говорили. В гостинице я пробыл всего лишь минуту и помчался по следу, который привел меня к пристани. О мама! Дымок парохода, на котором он отплыл, еще таял на горизонте. Я выиграл бы целых полчаса, если бы с самого начала побежал в ту сторону. Я мог бы нанять мощный катер и постарался бы нагнать судно, — оно держит курс на Мельбурн.

Каньон Надежды.

Калифорния, 3 октября 1900 г.

У тебя есть все основания сетовать: «по одному письму в год!». Это, конечно, ничтожно мало, согласен, но как можно писать тебе, если, кроме как о неудачах, сообщать не о чем? Это у всякого бы отбило охоту, так можно дойти до отчаяния.