– Извините, мосье. Разве не предпочтительнее для мосье Дюпона было бы сначала услышать доклад о посетителе?
Консьерж страшно оскорбился – то ли оттого, что я поставил под вопрос его профессионализм, то ли оттого, что просьба доложить о посетителе умаляла его роль, ведь с докладом ходят только лакеи. Жена консьержа пожала плечами и с сочувственным взором, адресованным не то Господу Богу, не то жильцам на втором этаже, произнесла:
– У него не слишком много визитеров.
Конечно, этими странными фразами супруги отнюдь не добавили связности моей речи; и без того взволнованный, при появлении Дюпона в дверном проеме я пробормотал нечто невразумительное. Выяснилось, что Дюпон задействует свои уникальные способности еще реже, чем я воображал. Парижане, судя по ремарке жены консьержа, не видели смысла даже в попытках просить Дюпона о помощи!
Итак, едва Дюпон распахнул дверь своей комнаты, как я обрушил на него столько информации, на сколько хватило дыхания.
– Я отправил вам несколько писем – точнее, три письма – из Соединенных Штатов, а еще телеграфировал на ваш старый адрес. В письмах говорилось об американском писателе Эдгаре По. Крайне важно выяснить причину его смерти. Поэтому я и пришел к вам, сударь.
– Я смотрю, – Дюпон скривился и устремил взгляд куда-то за мою спину, – эта лампа опять не горит. Сколько уже ее меняли, а огня нет, хоть тресни.
– Что-что? Лампа?
Вот как начался наш разговор. Оказавшись в жилище Дюпона, я повторил все изложенное в письмах, подчеркнул, насколько важно тотчас приняться за дело, и выразил надежду, что Дюпон отплывет со мной в Америку, когда ему будет удобно.
Дюпон нанимал самую обычную квартиру; правда, практически лишенную обстановки – нельзя же считать обстановкой кресло, диван да полдюжины пустых книжек! У Дюпона царил промозглый холод, даром что на дворе был июль. Дюпон уселся в кресло, откинулся на спинку и внезапно, словно только теперь понял, что я обращаюсь к нему, а не к стене за его спиной, произнес:
– Зачем вы все это рассказали мне, сударь?
– Мосье Дюпон, – отвечал я как громом пораженный, – вы ведь являетесь общепризнанным гением логического рассуждения. Вы единственный, кого я знаю, а может, и единственный человек в мире, способный разгадать эту загадку!
– Вы глубоко заблуждаетесь, – сообщил Дюпон. – Вы сумасшедший, – предположил он в следующую секунду.
– Я? Но вы ведь Огюст Дюпон? – возмутился я.
– По-видимому, вы начитались газет. Дело в том, что несколько лет назад полиция действительно обращалась ко мне на предмет просмотра документов. Боюсь, парижская пресса выдавала желаемое за действительное, а в отдельных случаях шла на поводу у читательских аппетитов и приписывала мне соответствующие качества. Подобные сказки рассказывались… – Тут в глазах Дюпона мелькнуло нечто похожее на гордость, или мне почудилось? Без какого-либо логического перехода, все на том же выдохе Дюпон кардинально поменял тему: – А вот что вам не худо бы знать, так это следующее: летом в Париже полно развлечений. Вам не помешало бы сходить на концерт в Люксембургский сад. Пожалуй, я бы мог сообщить, где нынче самые лучшие выставки цветов. А в Версальском дворце вы бывали? Обязательно посетите Версальский дворец – он вас не разочарует…
– Версальский дворец? Мосье Дюпон, мне не до Версаля! Дело не терпит отлагательств! Я в Париже не для того, чтоб развлекаться! Я полмира проехал, пока вас нашел!
Дюпон сочувственно кивнул:
– После столь долгой дороги вам необходимо выспаться.
На следующее утро я с трудом очнулся от глубокого, богатого на полновесные образы летнего сна. Я возвратился в гостиницу «Корнель» в шоке от приема, оказанного Дюпоном. Однако при утреннем свете мое разочарование как бы рассеялось. «Возможно, всему виной усталость, – думал я, – возможно, это она омрачила мой первый разговор с великим детективом». Конечно, неразумно и даже невежливо было вламываться к нему вот так – усталым и взвинченным, с бухты-барахты, не предварив визит хотя бы запиской.
На сей раз я обстоятельно позавтракал. Надо сказать, парижский завтрак – это, по сути, обед, только без супа; в качестве закуски идут устрицы. Правда, сам естествоиспытатель Жорж Кювье не дерзнул бы отнести этих крохотных синюшных водянистых созданий ни к одному виду славного класса устриц – тем более не мог сделать этого я, человек, родившийся на берегах Чесапикского залива.
Я вновь пошел на квартиру к Дюпону и стал околачиваться возле двери консьержа. К моей радости, сам консьерж отлучился по делам. Его сравнительно разговорчивая жена и хорошенькая пухленькая дочка чинили ковер.
Супруга консьержа предложила мне сесть, на мою улыбку густо покраснела. С этого момента я отчаянно улыбался после каждой своей фразы, надеясь на помощь.
– Мадам, вчера вы упомянули, что у Дюпона мало визитеров. Скажите, а те, что бывают у него, заходят по делу?
– Нет, за все время, что он тут живет, никто ни разу не заходил по делу.
– А вы слыхали прежде об Огюсте Дюпоне?
– Конечно, сударь! – отвечала она с таким выражением, будто я поставил под вопрос ее здравый смысл. – Только, сдается мне, наш постоялец никакой не сыщик. Говорят, Огюст Дюпон в полиции был нарасхват; а наш мосье Дюпон – человек безобидный. Да что там безобидный – он в оцепенении все время, вроде как и не живет, даром что дышит, пьет да ест. Не иначе, он брат либо какой другой сродственник тому Дюпону. Нет, к нему, почитай, никто не заходит.
– И женщин у него тоже не бывает, – зевнув, добавила дочка консьержа. Замечу, что за два месяца в Париже я слышал ее голос в первый и последний раз.
– Понятно, – протянул я, поблагодарил обеих женщин и пошел наверх, к Дюпону. И жена, и дочь консьержа очень мило покраснели в ответ на мой учтивый поклон.
В то утро, еще у себя в гостинице, я размышлял над рассказами об Огюсте Дюпене. В первом рассказе Дюпен неожиданно объявляет, что сумеет расследовать кошмарное двойное убийство на улице Морг. «Расследование нас позабавит, – говорит Дюпен своему озадаченному приятелю. – Давайте учиним самостоятельный розыск». Дюпен хотел развлечься, «позабавиться». А я вчера, обрушив на Дюпона поток подробностей смерти Эдгара По, не привел в качестве аргумента заняться этим делом первейший факт – что дело По способно доставить развлечение! Возможно, Дюпон в последние годы потому и раскис, что дел занятных не попадалось, что ни одно происшествие не стоило усилий его уникального ума; вот обывателям и кажется, что он «в оцепенении все время, вроде как и не живет».
Дюпон не отослал меня в тот день, но пригласил вместе прогуляться. Погода была теплая, Латинский квартал – полон народу. Я держался чуть поодаль от Дюпона. Я сказал «поодаль», хотя правильнее было бы выразиться «делал шаг вперед и два назад», ибо Дюпон шел невыносимо медленно, еле ноги передвигал, что казалось ненормально. Как и накануне, он говорил о вещах самых банальных. Я терпеливо поддерживал беседу, приберегая драгоценный аргумент напоследок.
– Мосье Дюпон, а вам не хотелось бы заняться делом, которое больше никому не по плечу и вдобавок принесет много пользы? Видите ли, покуда я собирал сведения о смерти мистера По, дурные люди задействовали беспорядочные факты его жизни, чтобы опорочить поэта в глазах общественности; по сути, они плюнули на могилу гения. Это дело нужно распутать в ближайшее время; полагаю, «расследование нас позабавит».
Сию продуманную фразу пришлось повторить, ибо в первый раз она была заглушена грохотом тяжелой повозки, которой случилось проехать мимо нас. Однако Дюпон и бровью не повел. Похоже, сам он не считал свою жизнь скучной и не желал дополнительных развлечений. Я отступил до времени.
В следующий визит к Дюпону я застал его в постели и с сигарой. Кажется, он использовал постель исключительно для курения и для письма; правда, по его словам, он не терпел «писанины», ибо «несносная заданная последовательность» затормаживала мышление. К третьему визиту я подготовился – перечитал второй рассказ из цикла об Огюсте Дюпене под названием «Тайна Мари Роже», особо остановившись на словах «щедрое предложение», с которым к Дюпену обратился префект парижской жандармерии. Префекту необходимо было раскрыть убийство молодой продавщицы. Труп девушки нашли в лесу. Конечно, весьма прозрачные намеки на вполне недурное вознаграждение уже имелись в моих письмах к Дюпону, но теперь я с жаром заверил его, причем цитатой из рассказа, что «нет жертвы, которую я не принес бы ради раскрытия тайны». С этими словами я слегка помахал чековой книжкой. Я и начал-то с кругленькой суммы, а затем назвал еще две-три, куда как серьезные.
