Итак, я уже закрывал дверцу экипажа, когда буквально прочел на Питеровом лбу вопрос: «О чем ты все время думаешь?» Я снова открыл дверцу.
– Нынче я видел похороны, – сообщил я в надежде объяснить свое непростительное поведение. – Понимаешь, Питер, мимо меня проехала похоронная процессия. Наверное, это выбило меня из колеи, хотя не представляю почему… – Но нет, я не умел оправдать странное воздействие, что произвели на меня похороны.
– Похороны он видел, подумаешь! – вскричал Питер. – Ты ведь не знал покойного. Какое значение могли иметь для тебя чужие похороны?
Жизненно важное значение; впрочем, тогда я об этом не догадывался. На следующее утро, еще в халате, я открыл газету – и что же увидел? Будь я даже предупрежден, я бы не сумел представить масштаба своего возбуждения; возбуждения, которое заставило меня позабыть обо всем на свете. Я вновь и вновь перечитывал заголовок некролога, размещенного на одной из последних страниц: «Смерть Эдгара А. По».
Я отбросил газету, затем поднял, принялся листать, читать другие статьи, не понимая смысла; наконец вернулся к заголовку «Смерть Эдгара А. По». «Выдающийся американский поэт, ученый, литературный критик умер на тридцать восьмом году жизни».
Нет! На тридцать девятом году, а мудрость его была такова, будто он прожил в сто раз больше… «Уроженец Балтимора…» Снова ложь! (Сколько несоответствий – и еще до того, как я стал наводить справки.)
И тут я добрался до четырех ключевых слов: «Умер в нашем городе».
В нашем городе? И никто ничего не знал? Это случилось здесь, в Балтиморе. Смерть Эдгара По в нашем городе; смерть, а может, и похороны. Неужели вчера на углу Грин-стрит и Файетт-стрит я наблюдал похороны Эдгара По? Не может быть! Скромная процессия, равнодушные провожающие, скомканная заупокойная служба, узкая могила возле церкви?
Днем, в адвокатской конторе, Питер продолжал корить меня за Хэтти, но я почти не слушал и вовсе не оправдывался, совершенно заинтригованный известием. Для подтверждения информации я отправил посыльного к кладбищенскому сторожу. «Бедняга По», – только и смог сказать сторож. Итак, По умер. Я бросился на почту узнать насчет письма.
Из головы не шли злосчастные похороны, безразличие провожающих покойного, небрежение священника. Так-то город Балтимор прощался с американским литературным Мессией, с моим любимым писателем, которого я, пожалуй, имел право назвать другом! В сердце нарастал гнев, прочие заботы отодвинулись на задний план. Я вовсе не хотел, чтобы Хэтти страдала из-за моего личного потрясения. Да, мой любимый автор умер в моем городе, но уже тогда я понимал – это далеко не все, дело не только в смерти Эдгара По. Пожалуй, в один прием я не сумею толково объяснить, почему эта смерть стала столь сильным потрясением для человека вроде меня – молодого, с перспективами выгодно жениться и сделать отличную карьеру, – словом, для человека, вызывавшего зависть многих в Балтиморе.
Возможно, дело было в том, что я последним видел Эдгара По, пусть и не осознавая этого факта. Или точнее, я смотрел, как безразличный гравий сыплется на крышку его гроба, словно прах, покоящийся под нею, принадлежал самому обычному человеку; смотрел, стало быть, в то время, как другие спешили прочь и мимо.
Моим клиентом стал покойник, а днем слушания дела, вероятно, должен стать Судный день.
Именно так выразился Питер несколько недель спустя, когда я начал роковое расследование. Мой партнер по бизнесу не мог похвастать остроумием, и по этой причине я слышал от него сардонические выражения не более трех-четырех раз за всю жизнь. Вообразите теперь степень его взволнованности. Питер, крупный широкоплечий мужчина, был старше меня всего на несколько лет, однако вздыхать имел привычку совсем по-стариковски, особенно при упоминании Эдгара По.
Что же касается меня, с отрочества в моей душе соседствовали два чувства, и оба казались предопределенными самой судьбой. Чувства эти были – восхищение стихами и прозой Эдгара По и, как я уже говорил, привязанность к Хэтти Блум.
Питер еще мальчиком говорил о нашей будущей свадьбе со сметкой, свойственной деловому человеку. Природная расчетливость выделяла Питера среди других детей; он всегда казался много старше своих ровесников. Отец Питера умер, оставив миссис Стюарт практически нищей и с огромными долгами; тогда мои родители через церковную общину, к которой принадлежал мой отец, стали всячески поддерживать бедную вдову, к самому же Питеру мой отец относился как к родному сыну. Питер испытывал столь сильную благодарность, что с готовностью и искренностью перенял взгляды моего отца на жизнь – взгляды, далеко не всегда разделявшиеся мной, родным сыном. Скажу больше: человек посторонний вполне мог счесть, что именно Питер – истинный Кларк, а я всего-навсего наследник второй категории.
Питер даже разделял неодобрение, которое отец питал к моим литературным пристрастиям. «Этот По, – обыкновенно говорили и отец, и Питер. – Этот По, которым ты, Квентин, зачитываешься, не выдерживает никакой критики с точки зрения хорошего вкуса. И вообще чтение с целью развеять скуку – занятие не более достойное, чем поиски наслаждений, и не более полезное для делового человека, чем послеобеденный сон. Литература призвана служить нравственности; нездоровые фантазии этого По нравственность калечат!»
Увы, большинство людей с готовностью подписались бы под этими высказываниями, поначалу не возражал и я. Первое произведение Эдгара По, «Вильям Вильсон», напечатанное в «Джентльмен мэгэзин», я прочел еще мальчишкой. Должен сознаться, я не много в нем понял. Не сообразил, где начало, а где конец, где пассажи, полные здравого смысла, а где – бред безумца. Я словно держал страницу перед зеркалом и пытался читать по отражению. Журналы, впрочем, обыкновенно не гоняются за гениальными литературными произведениями; вот я и решил, что мистер По не гений.
Но что с меня взять – я был почти ребенком. Мои взгляды кардинально изменило произведение, характерное исключительно для По, а именно рассказ о криминальном расследовании под названием «Убийство на улице Морг». Герой этого рассказа, Огюст Дюпен, молодой француз, раскрывает правду о шокирующей расправе над двумя женщинами. Действие происходит в Париже. Тело одной из женщин обнаруживают в дымоходе, причем убийца засунул его туда вверх ногами. Мать этой женщины получила такой ужасный удар бритвой по шее, что, когда жандармы попытались поднять ее тело, голова отвалилась. В комнате на самом виду валялись деньги и ценности, однако убийца, явно безумец, почему-то их не взял. Удивительные обстоятельства преступления совершенно сбили с толку парижскую полицию, равно как и прессу, и свидетелей, – словом, всех. Кроме Огюста Дюпена.
Дюпен все понял.
Дюпен понял, что именно за счет ужасной природы двух смертей это дело легко раскрыть, что именно жестокость убийцы выделяет это событие из череды преступлений, ежедневно совершаемых в Париже. Жандармам и газетчикам казалось, что убийства не мог совершить даже человек, находящийся не в своем уме, потому что совершил их вовсе и не человек. Дюпен применил метод, названный Эдгаром По «дедукцией», задействовал воображение для анализа фактов, а посредством анализа фактов достиг вершин воображения. Дюпен догадался, что женщин убил орангутанг, ярость же этого экзотического животного была спровоцирована угрозой наказания.
Обывателю подробности представляются чепухой, набором мелочей. Однако в тот самый миг, когда читатель восклицает: «Не верю!» – каждая нестыковка объясняется ему посредством прочнейшей логической цепочки. Эдгар По возбуждает любопытство до крайности и оставляет читателя в таком состоянии. Именно эти запечатленные на бумаге чудеса логики (а Эдгар По написал еще два рассказа об Огюсте Дюпене) приобрели наибольшую популярность; впрочем, полагаю, массовый читатель не уловил авторского посыла. Поверхностный читатель, читатель-зритель, радуется, когда загадка, казалось бы неразрешимая, вдруг бывает объяснена. Однако истинный смысл историй о Дюпене куда глубже. «Истина – вот моя конечная цель»[1], – говорит Дюпен своему товарищу. Я же уверен, что Эдгар По всего лишь вложил в уста Дюпена собственные свои убеждения. Истина и для него была единственной и высшей целью, поэтому-то его произведения смущают и отпугивают столь многих. Не таинственные обстоятельства ограбления или убийства являются настоящей загадкой, но человеческий разум. Во славу разума писал Эдгар По.
