Что же открылось моим глазам на Файетт-стрит? Черный обугленный остов деревянного дома, почему-то устоявший при пожаре…
Я желал только одного – чтобы кучер ошибся адресом, чтобы это был какой угодно номер по Файетт-стрит; какой угодно, только не двести семидесятый. Зря я не прихватил с собой адресную книгу; впрочем, адрес доктора Брукса был выписан мной на два клочка бумаги, что лежали сейчас в двух жилетных карманах. Я достал первый клочок и прочел: «Доктор Натан К. Брукс, Файетт-стрит, 270». Достал второй из другого кармана: «Доктор Н.К. Брукс, Файетт, 270». Никакой ошибки. Это его дом. Был.
От запаха гари и сырой древесины я раскашлялся. Битый фарфор и обугленные обрывки гобеленов устилали пепелище толстым слоем. Казалось, прямо под домом разверзлась бездна и поглотила все живое.
– Что здесь произошло? – спросил я хриплым после кашля голосом.
– Слава Богу, – как бы разговаривая сам с собой, отвечал плотник, трудившийся на пепелище. – Слава Богу, пожарные не дали загореться соседним домам. Если бы доктор Брукс сразу обратился к специалисту, – сообщил плотник уже в мой адрес, – да еще если бы не треклятый дождь, этот дом был бы сейчас как новенький.
Владелец дома временно живет у родственников, продолжал плотник; к сожалению, адрес ему неизвестен. А пожар случился месяца два назад. Я мысленно сопоставил даты и застыл как громом пораженный. Пожар имел место как раз в то время, когда Эдгар По прибыл в Балтимор и занялся поисками доктора Брукса.
– Так о чем вы хотели заявить?
– Я уже сказал: позовите вашего начальника, и я сообщу все, что мне известно.
Разговор происходил в полицейском участке района Миддл. После серии аналогичных диалогов клерк наконец позвал из соседней комнаты служащего с умным, внимательным взглядом. В моем стремлении к немедленным действиям сместился акцент, причем сместился кардинально. Итак, я стоял перед сотрудником полиции и по порядку излагал события последних недель, чувствуя изрядное облегчение. Ибо, вдохнув запах разрушения и обозрев пустые глазницы окон и обгорелые древесные стволы возле дома доктора Брукса, я понял: расследование мне не по плечу.
Полицейский внимательно прочел заголовки статей, что я принес ему, выслушал мои комментарии относительно моментов, проигнорированных либо неправильно понятых газетчиками.
– Даже не знаю, мистер Кларк, что тут можно сделать. Если бы была причина полагать, будто имели место некие противоправные действия…
При этих словах я вцепился ему в плечо. Со стороны могло показаться, что я неожиданно обрел потерянного друга.
– Вы думаете, тогда…
Страж порядка отвел глаза.
– Вы же сказали: если имели место противоправные действия, – повторил я его формулировку. – Но ведь как раз на этот вопрос – о наличии либо отсутствии противоправных действий – вы и должны найти ответ! Послушайте меня! Он был обнаружен в скверной одежде с чужого плеча. Он звал некоего Рейнольдса. Не представляю, кто бы это мог быть. А дом, который он искал, сгорел дотла – не исключено, что он еще застал пожар. Вдобавок неизвестный пытался угрозой заставить меня отказаться от расследования. По-моему, очевидно – медлить нельзя, тайна требует раскрытия!
– В этой статье, – раздумчиво проговорил полицейский, – сказано, что По был писателем.
«Уже прогресс», – мысленно обрадовался я, а вслух подтвердил:
– Да, причем моим любимым писателем. Если вы выписываете журналы, держу пари, вам попадались его произведения; должны были попадаться! – И я перечислил самые известные рассказы, напечатанные в журналах: «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже», «Похищенное письмо», «Это ты!», «Золотой жук»… Я думал, общий для этих рассказов посыл, состоящий в раскрытии преступления, должен вызвать профессиональный интерес у сотрудника полиции.
– Как, вы говорите, его фамилия? – перебил вдруг клерк. – По?
– По, – пожалуй, слишком резко подтвердил я.
Этот феномен всегда ставил меня в тупик. Многие рассказы и стихи Эдгара По снискали огромную славу сами по себе, однако странным образом затенили автора, лишив его заслуженного признания. Сколько людей, с удовольствием декламировавших поэму «Ворон» целиком, а заодно и пародии на нее (например, «Индюк»), не могли назвать имени автора! Эдгар По привлекал читателей, которые находили удовольствие в его произведениях, однако отказывались это признать; произведения как бы поглотили автора.
Вот и сейчас клерк повторял фамилию По и посмеивался, будто в этом слове было нечто соблазнительное и запретное.
– А ведь вы, мистер Уайт, – обратился он к своему начальнику, – и впрямь кое-что читали. Помните рассказ про изуродованные трупы, обнаруженные в запертой комнате? Парижская полиция терялась в догадках, а потом выяснилось, что женщин – кто бы мог подумать! – убила обезьяна, которая сбежала от матроса! – И клерк ссутулился по-обезьяньи.
Уайт нахмурил брови.
– Там еще действует этот чудак-француз, – продолжал клерк. – Он любое преступление раскрывает с помощью своей удивительной логики, сразу ему все понятно, что да как происходило.
– А зовут его мосье Дюпен, – добавил я.
– Да-да, припоминаю, – сказал Уайт. – И знаете что, мистер Кларк? Все эти логические рассуждения, вместе взятые, не годятся даже на то, чтобы изловить самого пошлого балтиморского карманника. – Свой комментарий Уайт сопроводил усмешкой. Клерк, поначалу растерявшийся, быстро сориентировался и последовал примеру начальника. У него смешок получился несколько визгливый. Таким образом, двое – клерк и полицейский – смеялись, я же глядел мрачно, как гробовщик.
Я почти не сомневался: из произведений По эти люди могли – или пытались – почерпнуть немало полезных навыков, однако префект парижской жандармерии (над которым Дюпен неизменно одерживал верх) – и тот скорее, чем мои собеседники, понял бы, что нынешний случай принадлежит к разряду загадочных, необъяснимых, роковых.
– А что, мистер Кларк, газетчики тоже полагают, будто в деле могут обнаружиться неожиданные подробности?
– Увы, нет. Я говорил с редакторами, убеждал их, но пока безрезультатно. Разумеется, я и впредь намерен задействовать все свои связи для раскрытия дела, – заверил я.
Пока я излагал остальные детали, взгляд Уайта оставался скептическим. Впрочем, поразмыслив, Уайт, к моему удивлению, признал, что дело подлежит полицейскому расследованию. Мне он посоветовал положиться на его профессионализм и ни с кем не обсуждать обстоятельства смерти Эдгара По.
В течение нескольких дней ничего примечательного не произошло. Наши с Питером услуги понадобились весьма состоятельным гражданам. С Хэтти я виделся на званых обедах, а также на Балтимор-стрит, где она прогуливалась с тетей Блум; мы обменивались новостями. Как всегда, само звучание голоса Хэтти действовало на меня успокаивающе. А потом я получил записку от Уайта. Позабыв обо всех делах, я помчался в полицейский участок.
На сей раз не пришлось требовать, чтобы позвали Уайта, – он вышел сам. По странной судороге, что кривила его рот, я сделал заключение: Уайт имеет сообщить нечто важное. Я спросил, каких успехов добилось следствие.
– О, как вы удачно выразились – успехов! Именно это слово я и сам хотел употребить! – Уайт пошарил в ящике бюро, извлек стопку газетных вырезок и вручил мне.
– Но, мистер Уайт, эти материалы могут вам понадобиться в ходе дальнейшего расследования!
– Дальнейшего расследования не будет, мистер Кларк, – отрезал Уайт, усевшись на стул.
Лишь теперь я заметил, что мы не одни в комнате – некто протянул к бюро руку, желая взять шляпу и трость. И в этом жесте повернулся ко мне лицом.
– Мистер Кларк, – произнес Нельсон По, предварительно поморгав, как бы в усилии вспомнить мое имя.
– Я нарочно послал за мистером Нельсоном По, – обронил Уайт, удовлетворенно взглянув на своего гостя. – Мы с ним знакомы по судебным процессам. Мистер Нельсон По известен как один из самых уважаемых граждан Балтимора. Вдобавок он кузен покойного. О, я смотрю, джентльмены, вас не нужно представлять друг другу! Вот и славно. Мистер По был так любезен, что обсудил со мной ваше дело, мистер Кларк, – продолжал Уайт. (Мог бы и не продолжать – я и сам догадался, к чему он клонит.) – Мистер По полагает, что нужды в расследовании нет никакой. Он считает факты, известные о безвременной кончине своего кузена, вполне достаточными.
