Молодые инструкторы время от времени выуживали из этой трясины прирожденных бойцов, примерно одного на два-три десятка; еще кое-кого удавалось пристроить в охранные агентства и «телохранители для дураков». Короче, «отстойник» себя окупал дважды.

После «отстойника» тренировались «сборники», профессионалы, знающие цену поту, крови и деньгам.

Элита.

Шемет сейчас не шутил. Просто он с детства ненавидел слово «элита».

…Припарковав машину на стоянке и сунув парнишке-мытарю мятую купюру, Шемет неторопливо пошел ко входу с колоннами.

На ходу он привычно отключался от дел дневных. Научиться отдыхать при его образе жизни было самым трудным, но иначе быстро перегораешь.

Как лампочка при скачках напряжения.

— Извините… вы не подскажете, который час?

Временем интересовался плешивый гражданинчик в куртке-болонье. Он топтался, переминался с ноги на ногу, бродя между колоннами. Фетровую шляпу в руках мял; руки грелись в зимних перчатках из эрзац-кожи. Мерзнет, плешивец. Холодно ему по весне. Наверное, папаша кого-то из намечающейся абитуры; пришел за сынулю похлопотать, а нужного человечка и след простыл. Вот, ждет. Или нет: просто преподаватель физики, боится идти домой, сообщить лютой злыдне-супружнице, что зарплата в очередной раз откладывается до лучших времен.

— Полседьмого.

— Спасибо.

Шемет кивнул и вошел в холл.

Со второго этажа в спортзал вели семь скрипучих ступенек, и каждая скрипела на свой манер. Шемет прозвал их «гаммой», полюбив взбегать к двери легко, выбивая каблуками четкую последовательность нот.

Увы, сейчас ему это не удалось.

На ступеньке «соль» сидел, угрюмо набычась, Отбитыч, второй тренер «сборников».

Их было двое, Отбитыч и Оторвыч. За глаза их так звали все, а частенько, забывшись или в порыве веселья, называли и в лицо. Они не обижались, не умели. Или не так: не умели обижаться по мелочам. Обидеться для любого из них означало искалечить обидчика, а когда все свои… особенно когда своим скоро выступать. Тренеры знали цену выступлениям. Отбитыч, боксер-полутяж, успешно дрался еще на чемпионатах Союза, а потом, поскулив с кем-то из «федерастов», в Прибалтике дважды срубил хороший куш на «махаловке» в рижском цирке. Оторвыч, серебряный призер Европы по вольной борьбе, выйдя в тираж, успел прославиться на подпольных схватках в маленьком городишке под Алма-Атой, где «без правил» означало действительно «без правил»; похороны шли за счет устроителей, а калек до конца их дней обеспечивали хорошей работой, без обмана.

Обоим повезло: их обеспечил работой Большой Босс, именно потому, что калеками они не стали.

Вдвойне повезло.

— Отбитыч, ты чего? С похмела маешься?!

Взяв с ходу веселый тон, Шемет хотел показать: все в порядке. Наверное, потому что сразу почувствовал: вряд ли. Эту политику он предпочитал другим — хорошая мина при плохой игре.

Глядишь, и игра получшает.

— Шурку в больницу увезли. — Отбитыч не принял тона, еще больше свесив тяжелые, литые плечи. — Парни звонили, сказали: ништяк, живой. Но дней пять проваляется. Понял, Костя?

Костя понял.

— Сердце прихватило? При его-то весе…

— Да какое сердце!.. Вмазали Шурке, он и спекся. После первого удара.

Костя понял, что он ничего не понял. Шурка, он же Оторвыч, собой более всего напоминал бабушкин комод. Единственной выдающейся приметой являлись уши — сизые, распухшие, не уши, чернобыльские лопухи-мутанты.

Свалить Оторвыча с одного удара, пусть даже били кувалдой…

Шемет вздохнул. Присел чуть ниже Отбитыча, на ступеньку «фа».

Помолчал.

— Излагай, — наконец бросил он. — Излагай, Феликс Германович.

Никто никогда ни за что не верил, что этого варнака могут звать столь изысканно — Феликс Германович; тем паче что фамилия у отставного боксера была самая обыкновенная, можно сказать, вульгарная — Ворона.

Феликс Германович Ворона грузно заворочался, щелкая клювом.

— Да тут дела, Костя… дрянь дела.

Дела и впрямь оказались — дрянь.

Оказывается, когда оба тренера со «сборниками» явились в зал — «отстой» еще бурлил. В дальнем углу зала махались два придурка (кто и как — вглядываться было лениво), а молодой инструктор Арик ржал сивым мерином и хватался за животик.

— Закругляйся, Арька, — буркнул ему Отбитыч, а Оторвыч и вовсе кулак показал, ибо молчание — золото.

— Эй, заканчивайте! — сквозь хохот выдавил Арик, но драчуны в увлечении его не расслышали.

Вокруг веселился «отстой», блистая остроумием.

Тогда Арька огреб подзатыльник от Отбитыча, после чего увял гиацинтом в холодильнике; «сборники» пинками принялись выпроваживать молодняк, а Оторвыч враскоряку зашлепал к драчунам. Тот, что помоложе и повыше, был ухвачен карающей дланью за кудри и отправлен на маты — отдыхать. Зато маленький в порыве здорового негодования успел ткнуть Оторвыча под ребра кулаком в перчатке. Бывший «вольник», которому этот кулак был, что слону — дробина, в недоумении покосился на маленького и отвесил ему легкую плюху.

После чего обождал: пусть два «сборника» под локотки выведут обеспамятевшего героя.

Зато когда Оторвыч упал сперва на колени, а там и вовсе мордой в пол, взвыв резаной белугой, никто не решил, что тренер шутит. Поскольку шутил он в последний раз при собственном рождении, выходя задницей вперед. Оторвыч катался по полу, рев его мало-помалу переходил в хрип, могучее тело сотрясали конвульсии, и еще слава богу, что расторопный Арька кинулся к телефону в подсобке — вызвать «Скорую». Там же, в подсобке, нашлась аптечка, в аптечке нашелся баралгин и прочая пакость; засосав груду «колес», Оторвыч наконец скорчился в углу, тихонько поскуливая… короче, врачей решили не ждать. За ними как за смертью посылать! Арька сел за руль машины Оторвыча, несколько парней поздоровее снесли отставного борца и с трудом погрузили в салон. Машина умчалась вихрем, а Отбитыч отловил самого языкатого из «отстоя» за шиворот и учинил допрос.

Выяснилось, что маленький явился сегодня во второй раз. В первый Арька его сразу наладил вон. Старичок, сказал Арька, ты это… ты записывайся и плати, а там будем поглядеть. Глядеть, в общем, было не на что, но Большой Босс дал установку: любой, кто платит, может заниматься. «А посмотреть?» — спросил старичок. «Бесплатно?» — в ответ спросил Арька. И объяснил, что бесплатно старичок может посмотреть только на одну штуку, которая телепается в Арькиных штанах с красивой надписью «Adidas». Никто так и не понял, что с надписью: штаны или штука? Старичок еще что-то повякал и обиженно выветрился, чтобы в следующий раз явиться по новой. «Это опять ты?» — спросил Арька. Это опять я, сказал старичок, давайте поработаем, если вы такие крутые. Мы очень крутые, сообщил Арька и позвал Дровосека. Ты смотри, Дровосек, сказал Арька, ты смотри у меня… Дровосек все понял и обещал смотреть.

А старичок пошел переодеваться.

Потом они с Дровосеком долго веселили народ: старичок бычком кидался вперед, суча ручонками, а Дровосек отходил в сторону и пинал старичка пяткой в задницу. Или мазал перчаткой по мордашке.

Короче, веселуха.

А потом пришел Отбитыч… то есть Феликс Германович.

Все.

Шемет пожал плечами.

История была совершенно дурацкая. Как и все истории, от которых отчетливо пахнет жареным.

— Пошли, Феликс, — решил он, вставая. — В больницу съездим, что ли…

На улице к ним кинулся знакомый плешивец. Шемет уже машинально поддернул рукав кожаного плаща, глядя на часы, но гражданинчик, как выяснилось, временем не интересовался.

— Прошу прощения… Извините, там сумка… сумка моя осталась! В зале. Можно, я заберу? И это… как там ваш товарищ?

Шемет с удивлением посмотрел на Отбитыча и обнаружил: распухшая по жизни физиономия боксера наливается дурной кровью.

Вот-вот закипит.

В эту минуту, потемнев лицом, второй тренер был чудовищно, невозможно похож на своего кумира — знаменитого «ухогрыза» Майка Тайсона.

— Костя… — Глухой рык заставил дернуться хрящеватый кадык Отбитыча. — Костя… С-сука!