Самсоныч привалился к кирпичной стене. Смокинг жмет. Во рту гадкий привкус, будто трое суток кряду не ковырял резцов зубочисткой… Безногий давно заметил коллегу по ремеслу, но виду не подал, не поздоровался. И пусть. Пусть тратит силы на бездарные поделки, вымышленные и воплощенные за жалкие гроши, а то и бесплатно.

Джимми, вихрастый мальчуган лет семи, роняет монетку в замызганную кепи с кокардой – ведь дирижабль действительно летает. Самсоныч сглатывает. С утра не ел, а тут еще смокинг… последнее ушло, чем за аренду… где ночевать… не иначе как под мостом… Взгляд натыкается на плакат в витрине через мощенную булыжником дорогу – мощный детина-йомен в пятнистом цилиндре предлагает схватить шпагу и атаковать врага: «Ты записался добровольцем?!»

Мимо проезжают кареты на паровом ходу. Парокары – так их называют; столько разных, грузовых и сверхбыстрых, названия фирм-производителей запоминать бессмысленно, не получится. И кажется, совсем недавно было: тройка драконов в упряжке, кучер семихвосткой охаживает чешуйчатые бока, парочка, развалившись на подушках, смеется, обнимается, поцелуи. Амурчики рядом вьются… Эх, зачем ушло все, где спряталось? Самсоныч направляется по адресу, указанному на плакате. Желает записаться добровольцем.

Петли тяжелой двери скрипят, внутри пахнет жевательным табаком, воздух пропитан пылью и тяжелым мужским духом.

– Куда прешь?! – не голос, я лязг затвора.

– Плакат, добрый человек. Видел. Я хочу…

Оценивающий взгляд – Самсоныч точно под прицелом.

Наконец человек-оружие вздыхает:

– Чего тебе надо, а? Дома не сидится, жена не ласкает?

– У меня нет… и жены тоже…

– Так заведи, – щелкает второй затвор. – Собачку хотя бы. Клыкана. И муштруй с утра до вечера. А в армии такая кучка крысиного помета, как ты, ни к чему. Ты ж стрелять, поди, не обучен и штурмовую шпагу о трех клинках с зацепом и кишкодером только на картинках видал!

Короче говоря, Самсонычу отказывают в грубой форме. Лишают надежды, смеются. Двое. Один крупный такой, что абиссинский элефант Джамбо в зоопарке. А второй – ну вылитый капрал с плаката: цилиндр пятнистый на затылок съехал, рукава камуфлированного смокинга обрезаны, татуировка виднеется: череп под дирижаблем.

– Ну что ты, дурак старый, приперся? Иди-ка… добровольно!

И Самсоныч с обидой выходит, напоследок громко хлопнув дверью.

Смех ему вдогонку.

И яблочный огрызок в спину.

Отборная мощь. Рафинированная сила. Десантные пароходы, вращая колесами, подплывают чуть ли не к самой кромке берега. Над морем бушует гроза, но волн нет. Ни дуновения ветерка над флотилией. Весна, от берега к задымленному железу тянет ароматом цветения.

Враги безупречны, одеты с иголочки. Стеки налакированы, пенсне прозрачны. Стеки – чтобы направлять. Пенсне – по уставу положено, зрение у врагов без прищура.

Буры-якоря вгрызаются в дно. Понтоны складываются в мосты. Стравливая пар, лязгают траками танки. Из трюма эсминца, обвешанного щитами (на носу отлитый из бронзы дракон), поднимают клетку, тросы гудят от напряжения. За прутьями толщиной в руку беснуется грязный мужичонка, замотанный в вонючие шкуры.

– Что это? – вопрошает старший офицер. Для удобства назовем его генерал.

– Это шаман. Пленник. Его специально изловили наши лазутчики, доставили из резервации.

Враги – прирожденные командиры, отблески пенсне, голубые глаза, – покуривая трубки, смеются над шаманом, предлагая показать колдовскую силу, сглазить, приворожить.

Шаман скалится, молчит.

Плюет.

Ком слюны на фуражке генерала.

Найти работу оказалось легко. Всего ведь надо опять смириться, забыть о назначении, образовании, дипломе и… Второй день уже Самсоныч оформлен грузчиком в порту. Проявляет чудеса выносливости. Остальные носильщики, изламываясь под тяжестью бочек с машинным маслом, завидуют Самсонычу, уважают его. Так и говорят: «Самсоныч, мы тебя уважаем, ты правильный мужик». И наливают дрянного виски. И бекона на черную, как грязь под ногтями, лепешку. И лучком похрустеть. Благодать!..

Но обеденный перерыв заканчивается: пора круглое носить, квадратное катать. Аккуратно, осторожно, чтобы никто не понял, что мешки не плечи нагружают, но укладываются на костяк отборной магии.

Вечереет.

Самсоныч на крановой вышке, нравится ему здесь: весь порт как на ладони. И море. Ветер пахнет яблоневым цветом, а не гнилой рыбой, солярой и мочой. Выдернув бутылку из кармана грязного смокинга, Самсоныч жадно глотает из горла. Случайно роняет опустевшее стекло, брызги осколков внизу. И ладно. Бывает.

Взгляд мутнеет, погода над гаванью портится, но Самсоныч видит на горизонте дымы. Цокает языком, улыбается, обнажая прорехи в зубах. Началось. Суета внизу. Объявлена тревога. Гарнизон в ружье, свистать всех наверх.

Враг приплыл.

Армия штурмует город. Враги почему-то всегда желают разграбить город. Привычка? Традиция? Зов крови?..

Сотрясается громада стен – дюралевая сталь принимает удары таранов. Тут и там стартуют дирижабли-бомбардировщики. Часть из них вспыхивает, едва успев взлететь, – команды снайперов действуют слаженно, фугасные патроны к зенитным ружьям подносятся регулярно. Пахнет порохом. В небе – прожекторы молний. Порт – в стороне, вне стен – горит вторые сутки. Горы трупов, смрад. Огромные танки, пыхтя паром, ползут к стенам, подрываются на минах, а вслед уже спешат следующие. Сверху льется смола, летят снаряды и ядра, металлические стрелы прошибают броню…

Вражеские офицеры подрастеряли свой лоск: испачканы, небриты, сквернословят и уже не верят в победу. Спускаются в землянку. Пьют шнапс. Лица краснеют с каждой опустевшей жестяной кружкой. Генерал пьян, его шатает. Он приказывает принести клетку с шаманом. И так тихие разговоры вовсе смолкают. Шаман… Уже никто не смеется, поминая пленного уродца.

Разболтанный тягач – котел грозит вот-вот взорваться, из-под заклепок сквозит пар, – сдирая дерн, тащит клетку. Клыканы, особая порода, рвутся с поводков, захлебываясь лаем.

– Эй, я обещаю… Выпить хочешь? Отличный шнапс! Клянусь, если сумеешь, я…

Звенят цепи, шаман презрительно плюет.

Ком зеленой слизи на пропаленной фуражке генерала.

Свист снарядов. Взрывами вспахана брусчатка. Город плавится, выгорает изнутри, окруженный дюралевым кольцом. Пылают яблони в парке. Самсоныч едва не плачет. Он поднимает белый лепесток, изо всех сил напрягается: струйка магии вливается в затоптанный сапогами цвет… Но вместо пышного яблока на ладони появляется червивый огрызок. Что за напасть! Почему так? Почему?..

Самсоныча бьют прикладом в поясницу. Больно. Капрал в пятнистом цилиндре, точная копия того, с плаката, велит идти на стены, защищать родной город. Мол, кончай сопли жевать, воин, ты нужен королеве.

– Все мы как один… дезертиров на месте… Hip hip hooray!!!

И вот Самсоныч на стене. То и дело оскальзывается на лужах крови. Выдали тупую шпагу, учебную гранату да флягу спирта. Приказали гордо сражаться, победа за нами, ни шагу назад.

Самсоныч смотрит вниз. Танки, танки, танки… И вдруг вместо брони он видит сотни прекрасных боевых драконов, вместо пехоты – василиска.

Что за?!.. – немой вопрос прокатывается эхом среди защитников.

Что?!

Драконы расправляют крылья, взлетают.

Молнии ласкают чешуи гибких тел.

Клыканы воют, офицеры онемели. Это шок: расширенные зрачки, учащенный пульс.

Армия превратилось в нечто… непонятное.

Погнуты прутья клетки. Шаман на воле: танцует, бьет в бубен (откуда взялся?), жует шляпки мухоморов. Не шаман – бог войны. На шее ожерелье из черепов, ушей и скальпов. Под грязной волчьей шкурой – крепкая кольчуга. Крупными стежками к шкуре приметаны нашивки сотен армий прошлого, теперешнего и запредельного. Берет морской пехоты на голове сменяется рогатым шлемом, шишаком и треуголкой…