А дни неумолимо шли и шли, по-прежнему оставаясь лишь бессмысленным ожиданием летящего мимо поезда, очередной попыткой помечтать о том, как заходишь в вагон и становишься частью другого мира или мира, где все по-другому. Он должен был когда-то решиться. И он решился.

– Вы так редко навещаете свою маму! Вы, наверно, равнодушный человек, но поймите, у нее никого нет, кроме вас, – увещевала Макса слишком молоденькая и потому слишком чувствительная докторша.

Конечно, она ничего не знала о ранах, которые не заживут никогда. Для нее мир был добром, о зле она только читала в газетах. Макса ее мольбы не трогали. Он редко навещал мать и не чувствовал себя виноватым. Он не любил эту маленькую страну, где все впали в детство, собирая цветные картинки из паззлов, играя в куклы и посасывая леденцы. В забытье и забвении они были счастливы. Но Макс не мог забыть. Каждый визит для него превращался в лестницу на эшафот, по краям которой развешаны сверкающие на солнце красные воздушные шары.

Во дворе больницы рос огромный тополь, и они с матерью частенько сидели под ним и ели сладкое. Конфеты она любила, будто ребенком была она, а не Макс. Она даже ни разу не взглянула на него.

«Она не вернется больше, впала в детство, оттуда не возвращаются», – говорили врачи.

И вскоре Макс совсем перестал навещать ее. Он надеялся, что она – счастлива, в детстве все счастливы, по-другому не бывает.

Однажды он принес деньги за лечение, но ему сказали, что платить больше не нужно. Она разбила окно и сбежала. Куда? Никто не знал. Ее искали долго, а потом объявили пропавшей без вести. Уходя, Макс заметил, что тополь срубили, и его почерневшие останки свалены у стены во дворе. Наверно, разбив окно, она спустилась вниз именно по его стволу.

Он ничего не чувствовал больше, внутри все онемело. Он работал ради матери. Но зарабатывать деньги на ее содержание в больнице уже не нужно. Ничего не нужно. Бессмысленные, бесконечно долгие дни.

Надежда вернулась вновь прошлой осенью. Поздним вечером Макс устало брел домой с работы. На платформе в метро он увидел женщину с белыми волосами, лежащую на полу без движения. И словно что-то перевернулось внутри. Он схватил ее, начал трясти, а она вцепилась ему в воротник, дохнула в лицо перегаром, и по перрону разнеслось:

– Жизнь – это мост между прошлым и вечностью, только он – без перил. Вы идете над бездной и не видите ее! А она под вами! Один неверный шаг – и все кончится, никто не поддержит Вас, глупые люди!

Вокруг них стали собираться любопытные, потом ее увел милиционер. А Макс лишь повторял все время: «мама, мама, мама…», лишь по лицу текли струи соленой жидкости, мешающие смотреть вслед обманутой надежде.

Нет, это не его мать. Ей подобное и в голову не могло прийти, слишком она была приземленной. Даже потеряв рассудок, она умело выбирала самые сладкие конфеты с его раскрытой ладони. Ее никогда не волновала вечность, только то, что происходит здесь и сейчас. Она не доверяла времени, логично рассуждая, что вчерашнего дня больше нет, а завтрашний может и не случиться.

И Макс продолжил свой путь по мосту без перил. Ее никогда не было рядом, а теперь нет даже вдалеке. У него ничего не осталось. Но он ничего и не хотел: ни успеха, ни богатства, ни любви. Зарабатывать деньги ради денег – бессмысленно, встретить любовь среди тех, кого ненавидишь с детства, – невозможно. Он исключил из своей жизни все красное, всех, кто предпочитает алкоголь, и всех, кто за рулем. Макс понял, что одиночество не проходит, как время, и не излечивается, как болезнь. В нашей жизни все либо пьют, либо за рулем, либо красят губы красной помадой. Но об этом он уже давно не задумывался, так же как о том, какой был день недели, просто продавал им машины и все.

А потом у него появилось новое развлечение. Макс, коренной москвич, ездил на обзорные экскурсии. Не Москву смотреть, разумеется, а приезжих. От них шла особая энергия восхищения происходящим, вера в приключение и в то, что жизнь только начинается. Некоторые из них не то, что Воробьевых гор, даже больших домов не видели. Макс, как вампир, питался их восторгами, радостью, счастьем. А еще там были семьи – точь-в-точь, как у него: папа, мама и маленький мальчик с воздушным шариком, и конечно, они любили друг друга. Возвращение в детство, в то время, пока Макс еще не тосковал по отцу и не презирал мать. Ему так хотелось с ними заговорить! Но он никогда не решался.

Солнечная площадь Трех вокзалов могла бы стать шедевром архитектуры, если бы не привокзальная грязь и не вечная потасовка бомжей, рвущих друг у друга из рук очередной кусок.

Самостоятельная собака прилегла сразу у выхода из метро, зажав меж лап чью-то потасканную шапку для подаяний. И люди, улыбаясь, кидали ей кто мелочь, кто куски хлеба. Макс хотел пройти мимо, но она подняла голову. Пронзительный взгляд, как отражение ясного осеннего неба.

«Если даже собаки в этом мире и те – сами по себе, значит, мы все обречены на одиночество», – подумал Макс и кинул в шапку десятку.

Собака зевнула и сладко зажмурилась, как будто кивнула с благодарностью. Макс отправился по знакомому маршруту в экскурсионный автобус.

Он сел, отвернувшись к окну. Ему было неловко, гиды и водители автобусов его уже узнавали в лицо. Интересно, что они думали о нем? Что он каждые выходные в Москве проездом, и ему негде выспаться? Но он не спал в автобусе. Хотя на самом деле на него никто не обращал внимания. В таком потоке, где все лица сливаются в одно, все встречные кажутся знакомыми.

Радостный смех мальчишки прервал его размышления. Счастливая семья: папа, мама и маленький мальчик. Мальчишка держал в руках красный шар. Они устроились на сиденьях прямо перед Максом, и мальчишка сразу же высунул голову в проем между ними, улыбнувшись ему. Макс улыбнулся в ответ. Мальчишка подергал за веревочку свой воздушный шарик, и тот заплясал под потолком. Макс протянул ему руку в проем, но мальчишка, смутившись, спрятался за спинкой своего сиденья. Потом снова выглянул, озорно улыбаясь ему. Макс подмигнул ему.

Автобус тронулся с места. Гид затянул хвалебные гимны столице.

– Свободно? – Вадим внимательно рассматривал Макса, не решаясь сесть рядом. Все остальные места в автобусе были уже заняты.

– Свободно, – буркнул Макс, отвернувшись к окну. Но Вадим не спешил садиться, покачиваясь в проходе. Автобус пытался свернуть, и только акробат смог бы устоять на ногах.

– Что-то не так? Почему вы так смотрите? – Макс почувствовал легкое раздражение. Лучше бы его не было, этого непонятно откуда взявшегося попутчика, лучше бы он оставил их с мальчишкой наедине.

– Все в порядке, не волнуйтесь! Мне вдруг показалось, что мы очень похожи! – окончательно смутился Вадим, разглядывая дорогой костюм Макса. – Вернее, мне бы хотелось быть таким, как вы, – тут же попытался он уточнить и пошатнулся, хватаясь за поручень.

– Да? – усмехнулся Макс. – Садитесь уже, а то упадете.

Вадим плюхнулся рядом, а Макс уставился в окно, откровенно демонстрируя, что разговора в дороге не будет.

Мальчишка с красным шаром снова выглянул в проем между сиденьями и протянул руку. Макс легко одними пальцами пожал ее.

– Какой хорошенький мальчик! – не удержался Вадим. – Это ваши родные?

«А почему нет? Почему не продлить иллюзию?» – вдруг подумал Макс.

– Да, родные… Приехали в столицу на выходные. Вот выгуливаю, показываю достопримечательности, – с удовольствием солгал он, слегка понизив голос, чтоб впереди сидящие его не услышали.

– Вы, наверно, и не цените, что живете здесь? Такой красивый город, дома! Здесь все дышит историей! – с восторгом продолжил Вадим.

– Не знаю, кто или что здесь дышит. Воздух отравлен, – мрачно отозвался Макс.

Вадим замолк в нерешительности, не зная, что ответить своему собеседнику.

Пока ему нравилась столица. Он приехал на разведку.