– Я думал, это укрепит наш брак.
Мои оправдания умирали, как только срывались с языка.
– Что ж, получилось у тебя здорово.
Катерина встала и объявила, что возвращается к маме. И тогда – то ли от безнадежности, то ли от отчаяния – я сказал:
– Тебе повезло, что у тебя есть мама.
Она с презрением оглянулась на меня. Я ненавидел себя за эти слова почти так же сильно, как ненавидела меня за них Катерина. Но когда она с детьми скрылись из виду, я подумал: «Ну что ж, если мы оба считаем меня жалким червяком, значит, у нас есть что-то общее. Быть может, на этом фундаменте и удастся что-то построить».
После их ухода я еще какое-то время сидел на детской площадке. Подошла молодая мамаша с двумя детьми и посмотрела на меня так, будто я – растлитель малолетних, скрывающийся от правосудия. Услышав, как она шепотом велит детям не подходить ко мне, я встал и поплелся домой.
На крыльце валялся хорошо знакомый конверт. Не вскрывая, я сунул его к остальным. Конверты стопкой громоздились на столике в прихожей, словно накапливая улики против меня. Я и так знал, что банк требует денег, но мне казалось, я никогда не смогу их заработать, если прочту все те угрозы, которые, по моим опасениям, таились внутри конвертов. Я мог разобраться с долгами, лишь веря в себя, а потому все глубже и глубже зарывался в музыку. Одно из писем было заказным – напрасная трата денег. Я с удовольствием расписался в его получении. Роспись вовсе не означала, что я тут же вскрою письмо и прочту. Иногда мне пытались звонить, но как только на экране определителя номера загорался номер банка, я быстро включал автоответчик, после чего быстро проматывал сообщение. Разъяренный голос не столь пугающ, если прослушать его на большой скорости. Словно балабонит Дональд Дак, нанюхавшийся клея.
В иные дни я сидел за клавишами и компьютером по тринадцать-четырнадцать часов кряду, но зачастую результат оказывался хуже, чем прежде, когда я трудился от силы часа два. В былые времена я мог запросто утонуть, заблудиться в музыке, но все изменилось, как только я задался такой целью. Оставалось месяца два, чтобы подготовить «Рекламную классику», и потому у меня появилась возможность создавать собственные новаторские творения, коим сегодня стала тринадцатисекундная мелодия, на которую должна была ложиться строчка: «„Маслость“! О, „Маслость“! По вкусу масло, без жира – классно!»
Хм-м, думал я, наверное, им требуется тема масла. Жаль, что по закону в нижней части экрана должен крупными буквами гореть титр: «ЭТО НЕ МАСЛО», но это уже не моя проблема. Женщина в агентстве сказала, что им требуется что-то в духе песни Кена Додда «Счастье», но при этом нужно обойтись без нарушения авторских прав. Так что либо придется испортить мелодию, либо музыка окажется незаконной. Композицию следовало закончить к шести часам. Я включил клавиши.
Масло. Что вызывает мысли о нем?
Я попробовал на своем синтезаторе различные инструменты. Гобой, клавесин, фагот; ничто даже отдаленно не напоминало о масле. Впрочем, я сомневался, что эта «Маслость» тоже о нем напоминает. Я послушал Кена Додда. По всей видимости, песенку будут исполнять придурки, изображающие коров: по два на каждую корову, один в роли головы, другой – задницы. Пришлось сосредоточиться на образе коровы. Я никогда не притворялся, будто моя работа имеет эпохальное значения для судеб человечества, но когда сидишь на вращающемся стуле, стараешься не думать о крушении собственного брака и отчаянно пытаешься сосредоточиться на уродливой корове, орущей «Маслость! О маслость!», твоя самооценка и вовсе стремится к абсолютному нулю. И уровень адреналина в крови при этом отнюдь не повышается, что должно происходить, если занят действительно важным делом. Возьмем, к примеру, акушерку, которая примет нашего третьего ребенка. У нее нет иного выбора – только выбросить из головы все свои проблемы и сосредоточиться на том, чтобы ребенок родился целым и невредимым. Черт! Вот так всегда – секунды не прошло, а я уже думаю о нашем следующем ребенке, а не творю музыку, посвященною новому маргарину пониженной жирности.
Ах да, «Маслость». Так, сосредоточься, Майкл, сосредоточься. Масло. Я несколько раз пропел вслух песню, которая должна была служить прототипом. Неужели агентство специально подстроило, чтобы заставить меня раз за разом выводить слово «Счастье», когда я чувствую себя самым несчастным на свете? Я попробовал спародировать мелодию, но не смог выкинуть из головы оригинал. Сосредоточься. Майкл. Сосредоточься. Иногда, если голова забита разными глупыми мыслями, если игла в моем мозгу засорилась, я едва различаю мелодии. Сегодня игла засорилась настолько, что только шипела, скользя по винилу.
Трудно забыть о детях, когда они улыбаются с фотографий на каминной полке, поэтому я встал и повернул снимки лицом вниз. Отошел от камина, сел, посмотрел на полку и решил, что так фотографии выглядят кошмарно – точно я отверг своих детей. Поэтому я встал и снова развернул фото.
Хм-м. Масло? Я задумался. Масло. Да и вообще, имеет ли Катерина законное право узурпировать наших детей? Ведь я их отец. Понравилось бы ей, если б я увез детей, а потом заявил, что мне осточертел наш брак и потому я оставляю ее? Какое-то время я обдумывал это, потом взглянул на часы и обнаружил, что уже четверть первого. На несколько часов я выпал из работы, забыв и про масло, и про маслость. И даже если я внезапно наткнусь на похожую мелодию, все равно нужно ее записать и обработать, а потому успеть к шести часам невозможно. Ну так вперед! Масло, масло. «Маслость». «Маслость»! «Маслость»!!! «По вкусу масло, без жира – классно!» Я три раза произнес вслух эти дебильные слова. Я попытался снова и снова, делая ударения в разных местах. А потом встал и отправился заваривать чай.
Теперь, когда шум поднимал только я, дом казался совсем другим. Я словно увидел его в ином ракурсе. Правда, немало времени я проводил, лежа на спине в прихожей или сидя на полу под кухонным столом. Когда ты один, можно вытворять и не такое. Я бродил из комнаты в комнату с чайником в руках, и наконец решил выпить чай, сидя на верхней ступени лестницы.
Кошка соблаговолила оставить свое любимое место среди мягких игрушек Альфи и устроилась рядом на коврике. Когда у нас в доме появилась кошка, выбирать имя мы поручили Милли. Затем потратили полдня, чтобы Милли отказалась от своего выбора, который она сделала без раздумий и колебаний. Но Милли осталась непреклонна, поэтому пришлось смириться. За то время, что я жил один, у нас с кошкой по имени Кошка сложились весьма близкие отношения. Я покупал ей в магазине вкусности, открывал дверь и с крыльца кричал: «Кошка! Кошка!», а прохожие отводили взгляд и ускоряли шаг. По вечерам она сидела у меня на коленях, я чесал ее подбородок, а она возмутительно громко мурлыкала. Я привязал к мячику веревочку и играл с ней. А когда кошка по имени Кошка отказывалась от пищи, я покупал ей свежую рыбу – ее она ела всегда. Все это меня успокаивало – до дня Красного ошейника. У кошки по имени Кошка не было ошейника – до дня Красного ошейника. Но как-то раз, после долгой прогулки, она вошла через кошачью дверцу, и на ней красовался новый ярко-красный ошейник. Кошка понюхала миску с едой, отвернулась и снова ушла. Я был сражен. Я-то думал, что все это время она отгоняла кошек от нашего сада или пыталась поймать случайного воробышка, чтобы гордо показать его хозяину, а на самом деле она лежала, свернувшись, перед чужим электрокамином, ела чужую свежую рыбу, лежала на чужих коленях. На ошейнике имелся ярлычок с именем «Клео». Эту кличку она носила в своем другом, тайном доме. Кошка вела двойную жизнь. Я был обманут, брошен, отвергнут. Хуже того, эта чертова кошка меня пародировала.
Спустя сорок минут я все еще валялся на лестнице. Я лежал на спине, а ноги свисали со ступенек. Кошка по имени Кошка давно ушла, но я разглядывал трещины на потолке – достаточно занимательное дело, чтобы отвлечься на полчаса. Из транса меня вывел стук почтового ящика, и я заставил себя подняться. Этот звук украсил мой день: он возродил надежду, что во внешнем мире меня не совсем забыли. Разумеется, письмо из банка я бы читать не стал, но это могла оказаться реклама такси или пиццы. Всегда приятно получить известие от людей, которые взяли на себя труд с тобой связаться. На коврике лежала брошюра риэлторского агентства – мне предлагали дома стоимостью больше миллиона фунтов. Просматривая глянцевые фотографии красивых и дорогих жилищ, я пришел к убеждению, что брошюру бросила в мой ящик кошка по имени Кошка, отправившись наслаждаться своим триумфом. Но этого мелкого и единственного за день события оказалось достаточно, чтобы вернуть меня к работе, и я вновь сел за компьютер. Однако, прежде чем приняться за дело, следовало разобраться с жизненно важными вопросами. Сначала я попытался определить, сколько перхоти можно стрясти с волос на стол. Потом почувствовал, как на спине зреет прыщ, и десять минут корчил из себя йога, пытаясь дотянуться до прыща обеими руками. Далее я соскоблил какую-то клейкую серятину, налипшую на клавиши синтезатора. Я понюхал серятину, попробовал на язык. И тут вспомнил о «Маслости».
