––––––––––––––––

[1] Лагерь Усть-Нера. п/я АВ-261/129. Официальной считается дата его образования 20.09.49 года. Но есть свидетельства очевидцев тех лет, что он уже функционировал в 1948 году. Указанная дата - его передача в ведомство Дальстроя.

[2] Юрок (жаргон) - татарин.

[3] Бебешник (разговорное) - зэка, строитель Беломорско-Балтийского канала.

[4] Шалявый (жаргон) - неопытный.

[5] Шлифовать (жаргон) - учить воровскому ремеслу и закону.

[6] Склеиться (жаргон) - присоединиться.

[7] Пеллагра (медицинское) - одна из форм авитаминозов, характерная истощением от поноса, синюшными пятнами на коже, приобретенным слабоумием.

[8] Отабунились (жаргон) - собрались в одну кучу.

[9] Тихарь (жаргон) - доносчик. Другие названия: шептун, звонарь, стукач, стучевило.

[10] Рехнуться (жаргон) - догадаться.

[11] Деревянное письмо (жаргон) - посылка.

[12] Кишевник (жаргон)- петля на шею.

[13] Воткнуть нахально (жаргон) - обвинение в несовершенном преступлении.

[14] Сбаторить (жаргон) - сделать.

[15] Дело на зэке (жаргон) - хорошо обдуманное действие.

[16] Держать ким (жаргон) - идти спать.

[17] Пес (жаргон) - человек, который не знает, что имеет дело с вором.

[18] Плюнул (жаргон) - застрелил.

[19] Шмаранем (жаргон) - убьем.

[20] Роцкать (жаргон) - отбывать заключение.

[21] Хозяин (жаргон) - начальник лагеря.

[22] Не светит (жаргон) - ничего нельзя сделать.

[23] Укусить (жаргон) - оскорбить.

[24] Маз (жаргон) - главарь.

[25] Серьга (жаргон) - навесной замок.

[26] Чернушник (жаргон) - мошенник.

[27] Шаванить (жаргон) - пить чай, чефирь.

[28] Слам (жаргон) - доля.

[29] Есть налево (жаргон) - исполнение.

[30] Балай стукачилу за свисток и прикошатни его, а то петь начнет до шухера (жаргон) - хватай стукача за горло и придуши его, а то верещать начнет, беду накличет!

[32] Плесом бить (жаргон) - наушничать, стучать.

[33] Притемни его кувалдой (жаргон) - ударь его кулаком по голове, что бы потерял сознание.

ГЛАВА 23. ХОЛОДНОЕ СОЛНЦЕ.

02 октября 1949 года. 15 часов 22 минуты по местному времени.

Колымский этап.

***

Утром нас согнали перед бараком лагеря, построили, пересчитали, выкрикивая по порядку фамилии. Сверили со списком людей.

- Внимание, заключенные! В ходу следования соблюдать строгий порядок колонны! Не растягиваться, не набегать, из пятерки в пятерку не переходить, не разговаривать, по сторонам не оглядываться, руки держать только назад! Шаг вправо, шаг влево - считается побег, конвой открывает огонь без предупреждения! Направляющий, шагом марш![1] - прозвучала “молитва” конвоира.

Наш очередной этап начался.

Зэки и конвоиры брели по заснеженной равнине, держа путь на север. Равнина, продуваемая северными ветрами, белая от снега, слепила глаза, но эти люди шли, не останавливаясь вперед. Шел вместе с ними и я.

Так захотел товарищ Сталин. Так приказала партия. И мы были обязаны исполнять и это хотение, и этот приказ. Нужно ли нам это или нет, нас не спрашивали. Всех нас. И зэка и наших конвоиров. Мне казалось, что наш конвой - такие же люди, как и мы, подневольные, ущемленные в правах, оторванные от цивилизации и направленные погибать в этих снегах.

Мы идем вперед. Дорог тут нет. И никогда не было. Еще мало снега и идти по равнине и горным увалам не так тяжело. Еще нет жестоких морозов, поэтому мы спешим прийти на место, которое должно стать нашим новым ИТЛ. Геологи нашли золото. Обозначили место на карте. А мы будем добывать его.

Снег, мелкая крошка осыпает нас. Ветры порывисты и они дуют постоянно с северо-востока. И наш путь движения постоянно направлен то на север, то на северо-восток. То есть мы почти постоянно идем против ветра, кутаясь в бушлаты. Холодно. Минус 16 градусов по Цельсию, не меньше. У меня под бушлатом два теплых шерстяных свитера. Но в них все равно холодно. На голове у меня сиблонка[2]. Страдают от холода не меньше нас и конвойные. Нас, зэка семьдесят три человека и восемь конвоиров, в том числе майор Зорин. Со мной старые знакомые: Вадим Белка, Котька Ростов, Вася припотел, Матвей, Жобин…

Уже давно конвой нас не сопровождает с двух сторон. Конвоиры ушли вперед. Мы - все зэка находимся в центре колоны. Несколько конвойных замыкают шествие. Нас почти не конвоируют. Но все знают, что бежать просто некуда…

Это наше движение напоминает мне в чем-то отступление французской армии от Москвы в 1812 году. В снегах России Великая армия Наполеона нашла свою гибель. Здесь тоже Россия, но далекая окраина, с суровым климатом, коротким летам и зимой, которая длится, как говорят, двенадцать месяцев в году.

Мы бредем, зная, что рано или поздно этот поход будет завершен. От голода мы не страдаем. Ежедневно над нами пролетает самолет и сбрасывает на землю с небольшой высоты драгоценный груз. Это, крупа, хлеб, немного сахара и махорки. Продовольствия ровно на сутки. Потом самолет берет курс на то место, на которое мы должны прийти и освобождается там от остального груза. К нашему приходу, там должно быть все необходимое.

Дрова мы заготавливаем сами, и топим снег в котлах, завариваем чай.

Мы стелим еловый лапник на снег и ночуем под открытым небом.

Нас тут собрался многонациональный состав, целый интернационал: Я - еврей, три литовца, один эстонец, два крымских татарина, чуваш, грузин, хохлы, бульбаши и русские. А среди конвойных есть чукча. Это - Фома, которого тоже отправили в командировку с нами.

Все люди разные, осужденные за различные преступления, поэтому люди неоднородны по своему составу. Среди них есть невинно осужденные политики, а есть озлобленные преступники-душегубы, которых нужно держать только в кандалах.

…Маленького роста, тщедушный мужичонка по прозвищу Могучий, которое совсем не гармонировало с его небогатырской внешностью, шагая, рассказывал свою историю:

- Ночью пришел на колхозное поле. Уборочная-то давно закончилась. Собрал там картошки немного. Так, килограмма два, не больше. Полночи по полю на карачках лазил, но штук пятнадцать собрал. А чего добру пропадать? Все равно зимой замерзнет в земле или под дождями сгниет. Через два дня заявились ко мне мильтоны: мол, здравствуйте! Вы арестованы по указу 7-8! И главное, кто сдал меня не пойму. Вроде никто меня не видел, в деревне тоже все спали.

Сунули меня в тюрьму и даже не стали допрашивать. Оказалось мильтон, который дело мое вел, его сразу в суд сдал. А на суде меня чуть кондрашка не схватила. По записям оказалось, что я вор давнишний и увел аж двадцать тон картофеля! Целых четырнадцать машин! Откуда взялось такое количество, мне невдомек. Может мильтон этот что-то напутал или чужую бумагу мне в дело вклеили? Я объясняю на суде, что столько я не смог бы унести зараз. Больше одного мешка поднять я не могу, малосильный потому что. А судья в ответ мне другое талдычит: “Где машины взял”? “Какие”, - говорю, - “машины”? “Те, которые ты угонял, что бы картофель с колхозного склада вывезти”! Я отвечаю, что никогда не водил и не умею машину водить! А он меня и слушать не хочет. У него от злости уже лицо покраснело, глаза выпучил, слюной брызжет, что шланг пожарный! Я спрашиваю его: “А склад колхозный здесь причем? Я же с поля два килограмма унес, это сознаюсь”. А он мне в ответ: “С поля столько не унесешь! Со склада брал”! Чувствую я, что еще немного и мне скажут, что луну с неба я тоже украл. Пришлось сознаться, что с поля за один раз двадцать тон картошки на себе унес. Судья сразу успокоился и приговор мне - бац! Получай Могучий пять лет и езжай на Колыму, расхититель!

Многие невесело улыбнулись.

- Наши судьи не головой думают, а задницей! - со злобой отозвался другой зэка. - Меня в сорок восьмом взяли за то, что о машине своей хорошо отозвался. Машина американская, еще в войну по ленд-лизу получена. Вот на ней я и шоферил. Другие шоферы из-под машин не вылезают да знай в моторах ковыряются. А я - нет. Не ломается и все тут! Вот и похвалился в гараже. А почему не похвалиться, если она у меня всегда не ходу? Кто-то позавидовал… Вот и приписали мне в статье ВАТ - восхваление американской техники и двадцать пять лет!