- Кто это? - спросил я и привстал с нар.
- Желудь, - ответил мне Белка.
- Кто этот пес[17]? За что плюнул[18]?
Я выслушал очень короткий рассказ о нелепой гибели Желудя. Его выстрелом из винтовки застрелил попугай - охранник вышки. Не за что! Желудь всего лишь вышел покурить на свежем воздухе и спокойно стоял рядом с колючкой.
Ахмет смотрел на мертвого и сокрушенно цокал языком:
- Вот беда! Был человек, и нет человека.
- Какого человека зазря погубили, - произнес Вьюн.
В барак набежали надзиратели, посмотрели на мертвеца.
- Мертв! Пуля прямо в сердце попала.
- Убит при попытке к бегству, - услышал я их разговор. Они подхватили мертвое тело и вынесли его из барака.
Я сидел, на нарах, опустив голову. Наверное, я сильно задумался. Когда я вновь поднял ее, то увидел, что на меня молча, смотрели четыре пары внимательных глаз. Воры ждали моего слова.
- Мы накажем этого попугая, шмаранем[19]! - вынес я свой приговор. - Кто против моего предложения?
Таких не оказалось. Только Ахмет сразу поник.
- Я последний год разменял, - произнес задумчиво Ахмет. - Роцкать[20] мне еще полгода осталось. Срок у меня заканчивается. Если что случится, мне еще добавят. Хозяин[21] недавно лично пообещал. Это еще значит года три… А на волю очень сильно хочется. Дни считаю до свободки.
Я его понимал. Шесть с половиной лет на Колыме - это не сахар.
- Ахмет, я все улажу. Тебе не добавят срока, - пообещал я. - Никому не добавят.
- Как? - Ахмет посмотрел мне в глаза. В его взгляде я прочитал глухую тоску и безнадежность. Этот авторитетный человек еще крепился, но был уже морально сломлен бесконечными отсидками и горестями, которые ему довелось испытать в жизни. Мне хотелось приободрить его, сказать что-то хорошее, но я не мог. Меня не поймут остальные, а жалость у нас принимается, как чувство слабости. Ну, а слабого… его топчут.
Я повернулся к Вьюну:
- Зови на толковище всех наших. Говорить буду.
Через полчаса началось заседание блаткомитета. Блатные и приблатненные начали держать воровской совет. Я сразу озадачил амбалов Ахмета:
- Когда попугай в следующий раз будет стоять на вышке? - потребовал я. - Узнайте и скажите мне!
Я посмотрел на Белку и тот еле заметно кивнул. Он врубился, о чем идет речь.
Один из приблатненных не понял меня:
- Узнаем мы. Что от того изменится? Мы, что, на вышку с заточками полезем? Попугай с автомата вмиг всех нас кончит! Не светит[22]!
Я вперил в него тяжелый взгляд:
- Когда с мое на свете поживешь, не будешь спрашивать лишнего! Сделайте, что сходка требует.
- Но я никак взять в толк не могу, что мы можем?
- Много можем, - с горячностью и каким-то внутренним подъемом произнес я. - Увидишь сам! Все увидите! Матерью клянусь! Век воли не видать! Сукой буду!
Это была страшная клятва пахана, авторитета зоны, и молодой бродяга сразу отступился.
- Теперь скажу, что придумал, - продолжал я, как ни в чем не бывало. - Устроим маленький фокус. И попугая с барабанщиком враз уберем! За друга спросим и ссучеными не станем. Да так, что никто моргнуть не успеет. По-хитрому.
Я выдержал паузу. Интерес у всех возрос многократно. Они уже знали мой прикол в Читинской тюрьме и ожидали нечто подобного. Но мои следующие слова огорошили их.
- Завтра все выходим на работу, - сказал я. Хотя я прекрасно понимал, что произнося эти слова, можно получить по ушам. Вор не только не должен делать недозволенного, но и даже думать об этом вслух.
- Фокусник, да ты что несешь? - накинулся на меня Ахмет. - Ты что, укусить[23] нас хочешь?
Я поднял руку, давая понять, что не закончил говорить. Буря негодования также быстро стихла, как и началась. Я говорил очень долго и по мере того, как мой план становился достоянием всех, лица начали светлеть.
- Вот такой фокус будет, если правильно все провернем! - сказал я последнюю фразу.
Я закончил говорить и посмотрел на Ахмета:
- Маз[24], слово за тобой!
Тот покачал головой, развел руки и ответил:
- Театр чистой воды! А давайте попробуем!
Для людей, сидящих в лагере годами это развлечение. А если выгорит, - то быть участником такого спектакля это просто фартово! Все согласились, и мы начали самое трудное, а именно: обговаривать все, даже мельчайшие детали моей забавной хохмочки.
21 августа 1949 года. 08 часов 15 минут по местному времени.
Индигирский лагерь Усть-Нера.
***
На следующий день все воры, которые только и делали, что давили нары в бараке и никуда из него кроме крайней нужды не выходили, объявили нарядчику из придурков, что выходят на работу. Нарядчик к этому отнесся довольно скептически.
Подошел к нему и я и попросился на работу в кочегарку. Нарядчик просто не поверил моим словам, решил, что ослышался. Он хорошо знал, что я в авторитете и злостный отрицала, и старался держаться от меня подальше.
- Как это? - не понял он.
- Хочу трудиться на благо страны Советов! - отрапортовал я. - Не могу больше филонить, когда вся страна в ритме коммунизма втыкает!
Нарядчик смущенно почесал затылок, ожидая от меня какого-нибудь подвоха, нерешительно сказал:
- Михаил, это самая грязная работа. Есть работа почище, полегче…
Но он напрасно уговаривал меня. Я уперся рогом:
- Только в кочегарку! И со мной моих друзей по разнарядке обязательно.
Так вместе со мной в наряд попал Котька Ростов и Вадим Белка. Четвертым там был Богдан. Именно из-за него я и напросился туда.
Утром мы вышли на работу.
В кочегарке работа никогда не была легкой. Тяжелыми совковыми лопатами мы бросали уголь в прожорливое нутро печи. Во время работы я искоса поглядывал на Богдана, который казалось, весь сосредоточился на своей работе. Стукач работал прилежно. Первые два-три часа он опасливо следил за нами, ожидая от нас какой-нибудь гадости. Но мы ничем не проявляли своего предвзятого отношения к нему.
Зато в перерывах работы, когда печь была заполнена угольком по завязку, я с горячностью трибунного оратора, разглагольствовал о пользе ударного труда, сокрушался, что раньше не стал стахановцем и не понял из-за темноты и политической неграмотности о нужности социалистического соревнования.
Белка, который был не особо силен в политике, поддакивал мне и монотонно твердил как по заученному, что он больше не хочет воровать, пора завязывать и вообще, кровь из носа, надо заслужить звание передовика в этой кочегарке.
Котька Ростов, с серьезной миной, вдруг заявил, что всю жизнь мечтал вступить в ВКП(б) и только трудное детство и плохие знакомые сбили его с истинного пути Ленинца и заставили жить нечестным промыслом. Но теперь его мечты скоро осуществятся.
Целый день мы переговаривались на политические темы и к концу дня я начал чувствовать, что скоро сойду с ума от стахановских рекордов, пятилеток и коммунистических строек. Говорить приходилось больше мне. А что бы не выглядеть полным остолопом мне пришлось в быстром темпе изучить три колымские газетенки: “Красный Горняк”, “Сталинская Искра” и “Большевистский Путь”. Все статьи там звучали примерно одинаково, как будто писались под копирку. Такое-то предприятие… выдало сверх плана… Ура, товарищи! Или что-то в этом духе.
Вечером мы закончили смену, и нарядчик с удивлением отметил, что наш план перевыполнен на 50 процентов.
К восьми вечера мы уставшие вернулись в лагерь. Наша хохмочка продолжалась.
Мы узнали, что в лагерь для зэка привезли две посылки. Пока мы вкалывали в промзоне, Ахмет пошел на известный риск, выкрал одну из посылок и подменил ее другой. Для профессионального вора какая-то серьга[25] не препятствие, а кража - главное занятие всей жизни. И чем более дерзкая кража и выше риск, тем более удалым и значимым выглядит вор в глазах своих корешей. А документы подделать было совсем не сложно. Почтовый бланк не являлся документом строгой отчетности. Чернушник[26] Вася припотел за полчаса умудрился состряпать липовый бланк, с подписями и печатью. Его Ахмет тоже подменил. Сработал чисто, грамотно. Даже замок обратно навесил. Не Багдадский вор, но далеко не последний!
