- А это что за хмырь болотный[8]? - буркнул Котька Ростов, развались на соседних нарах, тоже с интересом присматриваясь к новоприбывшему.

- Фрей небитый[9], - протянул я, мигом узнав знакомую мне бульдожью рожу Жобина. Вот где встретиться довелось!

Я свесил голову с нар и быстро шепнул Васе:

- Ну-ка, Вася, приколи его на масть и тащи сюда: у этого бобра есть чем поживиться! Этого Сидор-Поликарповича[10] я знаю. Встречались мы. Он у меня на зарубке[11]!

- Мигом организуем примочку, Фокусник, - Вася припотел устремился к входу, где нерешительно стоял, переминаясь с ноги на ногу Жобин.

- Кого я вижу! Это же сам Фан-Фаныч к нам пожаловал! - радостно объявил Вася припотел, изображая на лице лучащееся радушие.

- Меня зовут не Фан-Фаныч, - возразил Жобин, совершенно не поняв тюремного жаргона, чем подтвердил, что он первоход. - Я - Илларион Трофимович!

Вошел, даже не поздоровался, жлоб некультурный! Но Вася даже не замечал этого:

- Что вы говорите, милейший! Неужели Илларион Трофимович?

- Да. А что в этом особенного?

- У меня был один знакомый по имени Илларион Трофимович, но тот был авиационный конструктор! Вы случайно не его родственник? - нес пургу Вася.

- Нет. Не знаю о ком вы говорите! - ответил Жобин. - Таких родственников я не имею. Лучше покажите мое место, куда мне можно сложить свои вещи.

- О! - Вася закатил глаза. Метла у него была хорошо подвешена. - Это не так просто! У нас тут в хате арестанты все разные. Есть воры, есть бандиты, есть хулиганы. И политики тоже есть! Вот я - вор!

Объявив это, Вася припотел пальцем потыкал, показывая на политиков, - Они - фашисты, изменники Родины, по пятьдесят восьмой. Ты у нас, кто?

- Наверное, я тоже вор, - неуверенно произнес Жобин, шевеля бульдожьими щеками.

- О, как! - Вася припотел театрально взмахнул руками и многозначительно посмотрел в воровской угол. - Тогда ты выходит наш человек!

- А как же! - приободрился завсклад. - Я не изменник какой-нибудь.

- Ну как занырнул сюда? За что тебя захомутили?

Жобин покряхтел и наконец, выдавил из себя:

- За растрату. Но я не виноват! У меня бухгалтер работал, еврейчик один по фамилии Штерн. Так он, шельма, полсклада разворовал, а на меня все повесили. И представьте себе, сбежал куда-то! Но я уже доказал на следствии, что вся растрата - дело рук Штерна, а я тут совершенно ни при чем. Немного посижу здесь, пока следствие идет. Меня обещали скоро выпустить.

- Твой ум, папаша, меня крайне восхищает… - Вася уже давно играл в свою игру, но толстый гость ничего этого не замечал. - Сейчас шконочку тебе лучшую сообразим. Ты же свой, правильный! Жить будешь - как сыр в масле кататься! Пошли, Илларион Трофимович, будем тебя селить к нам, к ворам.

Проворовавшийся завсклад расцвел в довольной улыбке. С некоторым презрением он взглянул на ухмыляющихся политиков, он важно проследовал за Васей к нашему углу, где располагались четыре блатные шконки.

С одной из соседних шконок Вася быстрехонько согнал бандита-бытовика, показал Жобину:

- Твоя! Фартовая воровская!

Жобин сел на нее, положил рядом мешок. Сказал:

- Поспать хочу! Устал я очень сегодня. Допросами замучили!

- Угостить бы надо новых друзей, - не отступая от игры, как бы виновато попросил Вася.

- Да, да, конечно, - сразу засуетился Жобин. - Вот тут у меня сало с чесноком, хлеб, яйца вареные…

Я, тихо лежал на верхнем ярусе, знаками показывал Васе, что бы тот не выдавал мое присутствие здесь. Вася понял и оставил Жобина в покое, разрешив ему спокойно лечь спать. Но перед этим выцыганил у Жобина целый кирпич хлеба, здоровенный шмат сала и десяток яиц сваренных вкрутую.

22 июня 1949 года. 07 часов 11 минут по местному времени.

Тюрьма города Читы.

***

Утром я проснулся рано, сходил помочился в парашу и вернулся на свое место. Жобин уже проснулся. Он о чем-то тихо переговаривался с Белкой и Васей. Увидев меня, Жобин всплеснул руками:

- Вот вы где Наум Исаакович! Тоже попались, значит!

- Ты меня пройдохой обзываешь, шельма я, говоришь? - спросил я.

- Это вам послышалось, - стал увиливать Жобин.

Я решил не поднимать хипеш, отложить все на потом. Сказал Жобину:

- Делись пайкой, если в нашу коморку ввалился! Только я, не Наум Исаакович, Ларик!

- А кто? - Жобин вылупил зенки.

- Фокусник меня кличут, - я одарил его фиксатой улыбкой. - А имя мое - Михаил.

- Это что, когда в тюрьму садишься, нужно имя менять обязательно? - непонял Жобин.

- Ну а как я на свободу выйду с уголовным прошлом? - тер я ему по ушам. - Непорядок будет!

Жобин задумался, но я не дал ему погрузиться в размышления:

- Завтрак - прежде всего! - заявил я. - А то от голода позвоночник к спине прилипнет, а лепилы этого допускать не рекомендуют!

Мы вшестером дружно набросились на продукты принесенные Жобиным и работали челюстями как динозавры, ухватившие добычу.

После сытной еду, покурив в кайф папиросы Норд, Котька Ростов предложил Жобину:

- Садись катать с нами.

И показал колоду карт.

- А что это за карты какие-то странные? - удивился Жобин.

- Самые нормальные стиры! - ответил Котька Ростов. - Лучше и не бывает!

Жобин попросил посмотреть самодельные карты, которых он раньше никогда не видел.

- А картинки где? - Жобин повертел их в руках.

- А что и так не ясно? Вот видишь, ветка с листочками - это валет, две ветки - дама, а три - король!

Играть в карты было запрещено, как в тюрьме, так и в ИТЛ. Но поскольку урки не могли обойтись без карт, им приходилось изготовлять их самостоятельно. Для этого брали обычные газеты, и аккуратно разрезав их на прямоугольники, склеивали в несколько слоев картофельным крахмалом, который извлекали из баланды. Или клеем из протертого хлеба. Черную краску получали из резиновой подошвы обуви, пережигая ее в сажу. Красной краской чаще служила обычная кровь. Когда карты подсыхали, двумя цветами наносили обозначение мастей и достоинства.

Вертухаи просто измучивались, отбирая у блатных колоды карт. Отобрал, успокоился, ан нет, блатные опять играют, но уже другой колодой.

За игру в карты вообще был положен БУР или карцер, как за нарушение режима, но если бы все картежники туда попадали, то их пришлось бы сажать по предварительной очереди, которая выстроилась бы лет на десять вперед.

Я же, как говорят, с колодой родился. И за бороду крепко короля держал[12].

Мы сели играть. Жобин играл с Котькой. Наш Фан-Фаныч, который вдруг почувствовал себя уважаемым блатарем, играл увлеченно. Но где тонко, там и рвется…

- Очко! - радостно вскричал Жобин, выиграв кон.

- Понял тебя, на очко, значит, играешь следующую партию, - прошипел Котька Ростов и незаметно подмигнул мне.

- На какое очко? - Жобин посмотрел на Константина. Потом до него дошел смысл произнесенных им слов. - Я не играю на очко!

- Ты сам сказал “очко”, - возразил Ростов. - Все слышали! У нас можно играть на все, что пожелаешь.

- Но я хотел сказать, что у меня двадцать одно!

- Ты тут подливу не гони[13], бычок обоссаный! Не знаю, что ты хотел сказать, - неумолимо продолжал гнуть свое Ростов. - Я тебя за язык не тянул.

А Белка тут же обратился к очкастому фашисту, сидевшему на соседней шконке и потребовал:

- Ты, фраер, слышал, как этот вор подснежный[14] произнес слово “очко”?

Тот обрадовался, что можно вступить в разговор и подтвердил:

- Слышал, - и тут же пользуясь, случаем, явно страдая от вынужденного камерного безделья, попросил: - У тебя случайно почитать, ничего нет?

- Почитать раньше надо было отца и мать иначе сюда бы не попал, - ответил нравоучительно Белка. Белка ничего и никогда не читал. И тут же повернулся к Жобину:

- Вот, другие тоже слышали, не отвертишься! Слово держать надо! Забыл с кем шпилять сел?

Жобин сник. Он со страхом ждал своего проигрыша и конечно проиграл.