Девушка таяла от счастья. Правда, было бы интереснее, если бы из-за нее затеялась драка… ух, как бы оттрепал прежний ее приятель нового дружка! Но и так все было восхитительно: вокруг пылали такие страсти! Хоть ищи сказителя, чтоб балладу сочинил!

«Нерхар, – застенчиво похлопала она ресницами, – я только хотела малость поплясать!»

«А то тебе плясать не с кем?» – остывая, буркнул ее герой.

Прощенная изменница с удовольствием ухватилась за его локоть. И забывшая размолвку парочка двинулась вниз по Бурому спуску.

А потом – костры, музыка, хохот, пляска… а позже, за полночь – крепкие объятия Нерхара, который на руках унес ее от круга света во мрак, на прибрежный песок, в шуршание волн…

Вот это и есть молодость! Вот так и надо жить! Особенно если знаешь, что замуж тебе не идти. Отребье, оно и есть Отребье. Для замужества нужно имя, а где ж его возьмешь, если с детства отец не дал, потому как и отца никакого не было? Приходится жить с кличкой и не скулить.

Девушка сердито тряхнула головой: с чего это она себе портит настроение? И тут же тревожно вскинула руку к волосам: не потерялась ли красивая заколка, позаимствованная на ночь у хозяйки?.. Нет, вот она, держится! Сейчас надо пробраться в дом, не разбудив старуху. Положить на место браслеты и заколку: незачем госпоже знать, что в ее украшениях служанка на танцульках щеголяет! А потом приняться за приготовление завтрака. Отоспаться можно днем, когда хозяйка приляжет вздремнуть после обеда.

Девушка прошла вдоль невысокого заборчика из досок, выкрашенных в зеленый цвет, свернула за угол – и досадливо ахнула.

Неподалеку от калитки стояла низенькая, кругленькая женщина с седыми волосами, закрученными в тощий узел, похожий на кукиш. Уперев руки в бока, она сокрушенно разглядывала выломанную из забора доску.

Вот уж незадача так незадача! Прешрина Серая Трава, та дрянь, что сдает госпоже домик. Сама-то перебралась к дочери – а сейчас, наверное, пришла за бельем госпожи, чтобы постирать. Вон и корзинка в руках…

Девушка поспешно набросила на голову шаль, спрятала под нею руки, чтобы змея-сплетница не увидела на служанке хозяйкины браслеты и заколку.

Прешрина оторвала возмущенный взор от изувеченного забора и начала гневно:

– Нет, что за безобразие! Новенький забор, недавно покрасили! Куда смотрят ночные сторожа! Вот руки бы обломала… кнутом надо за такое…

Тут женщина сообразила, что перед нею стоит второе нарушение порядка и приличий, живое воплощение распущенности и бесстыдства.

– Гортензия?! – взвизгнула она. – Ты что здесь делаешь? Почему не со своей хозяйкой?.. А-а, понятно! На танцульках хвостом вертела, паршивка, наглая?

Продолжая громко сетовать о развращенности нынешней молодежи, Прешрина подошла к калитке, привычно просунула руку меж двух штакетин, поддернула засов (если не знаешь хитрость – не откроешь), отворила калитку и зашагала к крыльцу.

Гортензия поспешила за нею, но не удержалась, на ходу огрызнулась:

– Дочку свою учи!

– А чего ее учить? Она в твои годы по кустам с парнями не шастала, песок спиною не мяла! Вот погоди, нахалка, потолкую я с твоей госпожой…

Обе женщины поднялись на крыльцо, и старшая раздраженно дернула подбородком в сторону замка:

– Что стоишь, бродяжка портовая? Открывай!

Гортензия скользнула рукой по поясу – и обмерла. Ключа не было! О Безымянные, где она его обронила?

– Ты еще и ключ потеряла?! – правильно истолковала ее замешательство хозяйка дома. – Вот паскуда, а?

Прешрина сдернула со своего пояса ключ, с лязгом вставила в замок, приговаривая:

– Ну, если госпожа не задаст тебе трепку… ну, тогда я не знаю, куда катится мир!

Ладно бы еще трепку, тоскливо подумала Гортензия. А если выгонят на все четыре ветра – куда ей тогда идти? Назад, в порт, на смех прежним подружкам? Шить мешки на складах, стряпать похлебку для грузчиков? А ведь она так задавалась, так хвасталась своим нарядным платьицем, своей аккуратной прической, своим изящным новым прозвищем, полученным от госпожи…

Гортензия задержалась в прихожей, пропустив вперед себя Прешрину: девушка надеялась за ее спиной незаметно снять браслеты и заколку для волос. Но успела только сбросить с головы шаль: пригвоздил к полу пронзительный вопль, донесшийся из комнаты.

Впрочем, оцепенела Гортензия лишь на мгновение, а потом кинулась на крик.

В комнате ее ожидало то, что показалось ей сначала нелепым, а потом ужасным.

Ее старая госпожа в своей длинной ночной рубашке с синими розочками у ворота лежала на полу возле большого сундука. Голова ее виском прильнула к краю крышки, жидкая седая косица, перекинувшись на лицо, испачкалась в крови. Подол рубахи задрался до икр, обнажая босые тощие ноги.

И не кровь даже, а вид этих беспомощно оголенных ног сразу заставил девушку поверить: старуха мертва!

Гортензия перевела растерянный взгляд на Прешрину. Та была потрясена: орать уже перестала, но еще разевала рот, как вытащенная на берег рыба.

Но смятение быстро прошло. Очнувшись, обе женщины с причитаниями кинулись к мертвой госпоже, убедились, что помогать ей действительно поздно, и вдвоем перенесли щуплое тело на кровать. Одеяло было откинуто, подушка смята.

– И что ей среди ночи на той полке понадобилось? – горько вопрошала Прешрина, которой до боли жаль было потерять выгодную постоялицу.

Служанка понимала, о чем говорит владелица дома. Полка, что висит над сундуком, и впрямь приколочена высоко. Не дотянешься, если не влезешь на сундук…

На миг душу Гортензии затопили раскаяние и стыд: окажись она дома, старой женщине не пришлось бы самой лезть на сундук!

Но раскаяние тут же ушло, душа ощетинилась иглами, как испуганный еж. Девчонка из Отребья с детства усвоила, что мир враждебен ей и что надо держаться настороже.

– Лекаря надо… – растерянно бормотала Прешрина, бледная, с подрагивающими губами. – Нет, какого уж лекаря… стражу надо известить, что мертвое тело в доме…

– Ага, – подтвердила Гортензия. – Я тоже слыхала, был указ: про каждого мертвеца сообщать, даже если человек от болезни помер… Ступай за стражей, а я обряжу госпожу по-человечески. Нечего ей в одной рубахе перед чужими людьми лежать.

Прешрина разом перестала трепыхаться и бессвязно скулить. В глазах ее мелькнул гнев. Женщина была уверена, что почти весь мир вокруг – пройдохи и воры, а паршивка Гортензия – первая из них!

– Это чтоб я тебя одну в доме оставила? Чтоб ты все углы обшарить успела? Не дождешься! А ну, выметайся из дому, Отребье поганое! Выметайся, кому сказано! Я дверь запру и пошлю кого-нибудь за стражей.

Девушка повернулась и хмуро направилась к двери. Она понимала, что таких, как она, люди всегда готовы обвинить в чем-нибудь скверном. Лучше и впрямь уйти.

– Мне за этот месяц не заплачено… – угрюмо бросила она через плечо.

– Иди-иди… за твое безделье тебе и платить незачем. Хватило бы кормежки и крыши над головой.

Прешрина завозилась над замком. Гортензия угрюмо спустилась с крыльца и, не оглядываясь, направилась к калитке. Нечего ей тут делать. И уж подавно незачем разговаривать с «крабами». Пора убираться прочь.

Казалось бы, молодой человек, которому навязали работу, недостойную его высокого рождения, должен быть несчастен и уныл…

Как же! Весь белый свет не дождется этого от Ларша из Клана Спрута! Не станет он вешать нос и скулить из дядюшкиного каприза. В конце концов, это даже интересно! Кто из Детей Клана может похвастаться подобным приключением?

Ларш легко тронул новенькую сине-черную перевязь на груди. Ну да, все «крабы» носят такую. Но почему Ларш должен стыдиться цветов собственного Клана?

Молодой человек исполнительно явился на новое место службы с утра – сразу после раннего завтрака с актерами.

Ларш тихонько засмеялся, вспомнив, какие физиономии сделались у Раушарни и его компании, когда те поняли, что служба в городской страже – не глупая шутка знатного юнца.