Позабыв о душевном копании,

с нами каждый отменно здоров,

потому что целебно в компании

совдыхание винных паров.

Мы так во всех полемиках орём,

как будто кипяток у нас во рту;

настаивать чем тупо на своём,

настаивать полезней на спирту.

Вновь душа среди белого дня

заболит, и скажу я бутылке:

эту душу сослали в меня,

и страдает она в этой ссылке.

Курили, пили и молчали,

чуть усмехались;

но затихали все печали

и выдыхались.

Я курю возле рюмки моей,

а по миру сочится с экранов

соловьиное пение змей

и тигриные рыки баранов.

Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьёшь – как водосточная труба.

В одной учёной мысли ловкой

открылась мне блаженства бездна:

спиртное малой дозировкой

в любом количестве полезно.

Попал мой дух по мере роста

под иудейское влияние,

и я в субботу пью не просто,

а совершаю возлияние.

Пора уже налить под разговор,

селёдку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.

В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

всё тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.

Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить —

и сразу явится курносая.

Прорехи жизни сам я штопал

и не жалел ни сил, ни рук;

судьба меня скрутила в штопор,

и я с тех пор бутылке друг.

Вся планета сейчас нам видна:

мы в гармонии неги и лени

обсуждаем за рюмкой вина

соль и суть мимолётных явлений.

Я рад, что вновь сижу с тобой;

сейчас бутылку мы откроем:

мы объявили пьянству бой,

но надо выпить перед боем.

Во что я верю, горький пьяница?

А верю я, что время наше

однажды тихо устаканится

и станет каплей в Божьей чаше.

И жизнь моя не в тупике,

и дух ещё отзывчив к чувству,

пока стакан держу в руке

и вилкой трогаю капусту.

Когда по пьянке всё двоится,

опасно дальше наливать

и может лишняя девица

легко проникнуть на кровать.

Людей давно уже делю —

по слову, тону, жесту, взгляду —

на тех, кому я сам налью,

и тех, с кем рядом пить не сяду.

Покуда наши чувства не остыли,

я чувствую живое обожание

к тому, что содержимое бутыли

меняет наших мыслей содержание.

Ум – помеха для нежной души,

он её и сильней, и умней,

но душа если выпить решит,

ум немедля потворствует ей.

Я изо всех душевных сил

ценю творения культуры,

хотя по пьяни оросил

немало уличной скульптуры.

Куражится в мозгу моём вино

в извилинах обоих полушарий;

здоровье для того нам и дано,

чтоб мы его со вкусом разрушали.

В обед я рюмку водки пью под суп

и к ночи – до бровей уже налит,

а те, кто на меня имеют зуб,

гадают, почему он так болит.

На некоторой стадии подпития

всё видится ясней, и потому

становятся прозрачными события,

загадочные трезвому уму.

Сегодня только тёмный истукан,

изваянный из камня-монолита,

отвергнет предлагаемый стакан,

в который благодать уже налита.

Ох, я боюсь людей непьющих —

они опасные приятели:

они потом и в райских кущах

над нами будут надзиратели.

Пью виски, водку и вино я,

коньяк в утробу лью худую;

существование иное

я всем врагам рекомендую.