Я три услады в жизни знал,

предавшись трём любовям:

перу я с бабой изменял,

а с выпивкой – обоим.

Опять приходит ночь. Я снова пьян.

Как дивно это сделано в природе,

что музыка далёких фортепьян

к желанию напиться нас приводит.

День – царство зла. Но в час вечерний,

смывая зависть и коварство,

нам разливает виночерпий

добра и кротости лекарство.

Когда мы пьём, бутылка честно

теплом покоя дарит нас,

и мир становится на место,

остановив безумный пляс.

Я много лет себя искал

во многом множестве занятий

и вдруг нашёл: держа стакан

с подругой около кровати.

Люблю сидеть в уюте света,

вина, тепла и жирной утки,

где разглагольствуют эстеты,

а им внимают эстетутки.

Люблю в беседах элемент

судьбы миров и звёздной пыли

как тонкий аккомпанемент

к опустошению бутыли.

За то, что жизнь провёл в пирах,

пускай земля мне будет пухом

и, в ней покоясь, бедный прах

благоухает винным духом.

Прекрасно умственной отвагой

у Архимеда изречение:

«Утяжелённость пьяной влагой

приносит жизни облегчение».

Весь век нам в это слабо верится,

но Гераклит сказал однажды,

что глупо смертному надеяться

одну бутылку выпить дважды.

Я тем, что жив и пью вино,

свою победу торжествую:

я мыслил, следователь, но

я существую.

Люблю, с друзьями стол деля,

поймать тот миг, на миг очнувшись,

когда окрестная земля

собралась плыть, слегка качнувшись.

Мы ищем истину в вине,

а не скребём перстом в затылке,

и, если нет её на дне —

она уже в другой бутылке.

Главное в питье – эффект начала,

надо по нему соображать:

если после первой полегчало —

значит, можно смело продолжать.

Высокое, разумное, могучее

для пьянства я имею основание:

при каждом подвернувшемся мне случае

я праздную моё существование.

Я всё хочу успеть за срок земной,

живу, тоску по времени тая:

вон женщина обласкана не мной,

а вон из бочки пиво пью не я.

Стало сердце покалывать скверно,

стал ходить, будто ноги по пуду;

больше пить я не буду, наверно,

но и меньше, конечно, не буду.

Кипя, спеша и споря,

состарились друзья,

и пьём теперь мы с горя,

что пить уже нельзя.

Чтоб сочен и весел был каждый обед,

бутылки поставь полукругом,

а чинность, и чопорность, и этикет

пускай подотрутся друг другом.

Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,

поскольку, как давно сказал поэт,

на свете счастья нет, а есть покой и воля,

которых, к сожаленью, тоже нет.

Цветок и садовник в едином лице,

я рюмке приветно киваю,

и, чтобы цветок не увял в подлеце,

себя я внутри поливаю.

Когда выпили, нас никого

не пугает судьбы злополучие,

и плевать нам на всё, до чего

удаётся доплюнуть при случае.

Мы вовсе не грешим, когда пируем,

забыв про все стихии за стеной,

а мудро и бестрепетно воруем

дух лёгкости у тяжести земной.

Не слушая судов и пересудов,

настаиваю твёрдо на одном:

вместимость наших умственных сосудов

растёт от полоскания вином.

Не тёмная меня склоняла воля

к запою после прожитого дня:

я больше получал от алкоголя,

чем пьянство отнимало у меня.

У пьяниц, бражников, кутил,

в судьбе которых всё размечено,

благоприятствие светил

всегда бывает обеспечено.

По многим я хожу местам,

таская дел житейских кладь,

но я всегда случаюсь там,

где начинают наливать.