Артур Янов предлагал радикальное средство для излечения этих подавленных ощущений: пережить заново первоначальную детскую Боль (по Янову, именно так - с прописной буквы). Для этого следовало довести себя до крика и плача, имитируя детский «первый крик». В 1980 году Джон вспоминал: «Я бы ни за что не стал заниматься яновской терапией, если бы не надеялся извлечь пользу из этого крика, этого освобождающего крика». Целью психотерапии Янова являлось полное освобождение - «не изменение поведения к лучшему, в смысле - более приемлемого для общества, - подчеркивал Янов, - и даже не более ясное осознание мотивов поведения». Янов обещал освобождение души, которое заключалось в восстановлении полноты эмоциональной жизни. «Чувства - это антитеза Боли, - писал Янов. - Чем больше Боли ощущаешь, тем меньшую боль испытываешь».
В книге Янов также излагал свое отношение к ЛСД и героину. ЛСД стимулирует «подлинные интенсивные ощущения», но, кроме того, и «безумный вихрь представлений, которые часто являются бегством от ощущений». Эти ощущения и представления остаются фрагментарными, бессвязными, не выстраиваются в какое-то содержательное единство. Янов называл героин одним из самых действенных средств притупления чувств. Это необходимо, когда человек лишается внутренних средств защиты от эмоциональных страданий. Терапия «первого крика» позволяла обойтись без ЛСД и героина.
Итак, книга «Первый крик» дала Джону ясное объяснение его детского опыта, связанного с утратой родителей. К тому же Янов объяснил и недавнее увлечение Джона ЛСД и героином и убедил его, что с их помощью невозможно обрести подлинное эмоциональное равновесие. Терапия Янова обещала не только лучшую адаптацию к социальным условностям, но и нечто куда более важное для Джона: путь к обретению богатейшего эмоционального опыта, что составляло самую суть его творчества.
Джон и Йоко пригласили Артура и Вивиан Янов в Титтенхерст, чтобы тут же начать курс терапии. Супруги Янов гостили у них в марте 1970 года. «Когда мы приехали к ним, Джон был буквально в полной отключке, - говорил мне Янов. - Он в самом деле нуждался в срочной помощи». Незадолго до Янова в Титтенхерсте гостил Дик Грегори. «Леннон очень тяжело переносил «завязку» с наркотиками, - вспоминал он много лет спустя. - Он просил меня приехать. Я помог ему восстановить нормальные функции тела. Чтобы не навредить, надо было все делать без спешки, постепенно. Я стал давать ему витамины по особой схеме, чтобы восстановить в организме то, что было «вымыто» наркотиками, и еще заставил понемножку голодать. Я ему говорил, что надо устранить источник физической боли. А потом уж думать о психическом здоровье».
Джон и Йоко приехали в Лос-Анджелес на пять месяцев, чтобы начиная с апреля продолжить работать с четой Янов в их психотерапевтическом институте. Через год в интервью лондонской «подпольной» газете «Ред моул» Джон рассказывал об этом курсе: «Это просто потрясающе: тебя заставляют осознать, что все твои страдания - из-за которых ты среди ночи в ужасе вскакиваешь с постели с бьющимся сердцем, - что все страдания коренятся в тебе самом. Всем нам, когда мы взрослеем, приходится испытывать страдания и боль. Мы все это подавляем в себе, а оно никуда не девается, сидит внутри. Самое ужасное страдание доставляет мысль о том, что ты никому не нужен, что твои родители не нуждаются в тебе так же, как ты - в них… Янов не просто рассказывает тебе об этом, он заставляет тебя это пережить… Во всяком случае, для меня это стало столкновением с реальностью».
Артур Янов вспоминал, что «Джон действительно увлекся терапией «первого крика». Он даже захотел зафрахтовать яхту и отправиться с нами в кругосветное путешествие, чтобы мы могли лечить людей нашей терапией. Он хотел купить остров и основать племя «первого крика». И он вовсе не шутил…».
Интересны и отзывы самого Джона о пребывании у Янова. Раньше, когда он увлекался психоделическими наркотиками и восточным мистицизмом, он убежденно доказывал, что с их помощью возможно решить чуть ли не все мировые проблемы. К психотерапии он, напротив, относился достаточно спокойно. А в конце 1970 года он уже говорил, что метод Янова, возможно, неэффективен для других, хотя для него, Джона, лучше, чем что-либо иное. Он объяснял это так: до обращения к Янову он был не в состоянии ощущать окружающий мир. Терапия дала ему возможность остро переживать эмоции, которые нередко вызывали у него слезы. То, что он узнал о себе самом, поразило его. Этим признанием он и ограничивался.
Янов говорил, что Джон не завершил курс психотерапии: лечение было прервано вмешательством службы иммиграции.
«Полный курс терапии длится по меньшей мере тринадцать-четырнадцать, а то и пятнадцать месяцев. Сначала подавляются жесткие защитные реакции… Я работал с Джоном с марта по июль - пять месяцев. Потом ему пришлось уехать, и все пошло насмарку». Как явствует из досье службы иммиграции и натурализации, Артур Янов не ошибся: Джону и Йоко было предписано выехать за пределы США не позднее 1 августа 1970 года - и это невзирая на их многочисленные просьбы продлить пребывание в Лос-Анджелесе.
Вскоре после того, как Джон прервал курс психотерапии, вышел его первый послебитловский альбом «Джон Леннон/Пластик Оно бэнд». Большинство песен он сочинил в Лос-Анджелесе, между сеансами у Янова, а записал их, вернувшись в Титтенхерст. Песни альбома отчетливо дают почувствовать, что, хотя Джон и не завершил курс психотерапии, сеансы Янова позволили ему высвободить могучую творческую энергию: из нервического, страдающего поп-кумира он превратился в серьезного, преданного своим идеалам художника. После Янова Джон оказался в состоянии добиться органичного соединения личного опыта и политики в искусстве и в жизни. Психотерапия помогла Джону отрешиться от бремени «суперзвездной болезни», стать подлинно независимым и творить искусство, черпая источник вдохновения из собственных страданий, гнева и любви…
Если в 1970 году Джон заметно «левел», то Боб Дилан избрал иной маршрут. В июне Принстонский университет присвоил ему почетную степень доктора за «выдающийся вклад в культуру нашей страны и всего мира». Контркультурные круги расценили этот жест как еще одно проявление вопиющей продажности певца. Одна «подпольная» газета заявила, что «Принстон - это прибежище для богатых американских пьянчуг-переростков» и что члены комитета по присуждению почетных докторских степеней лишь ненадолго отвлеклись от своих военных заказов», чтобы почествовать Дилана, который, «поскользнувшись, опять упал в грязь».
Почести, которых удостоился Дилан, вызвали чересчур уж суровое осуждение, однако критика в адрес его альбома «Автопортрет» таковой не казалась. Выпущенная в июне 1970 года, пластинка подтвердила все высказывавшиеся радикалами опасения. «Роллинг стоун» напечатал статью Грейла Маркуса, начинавшуюся восклицанием: «Что это за чушь?» Джон Ландау писал: «Он говорит с нами на вымученном языке умирающей культуры - культуры, под сенью которой Дилан теперь пытается найти себе убежище». Ралф Глисон призывал бойкотировать Дилана.
Семь месяцев спустя Дилан попробовал защититься от нападок, сказав в интервью: «Я же им говорил, чтобы они не выбирали себе лидеров… Из-за того, что я просто решил выйти из игры, они стали меня охаивать… Все это ерунда… Им ведь только и нужен кто-то, кто укажет им выход из тупика… Довольно с меня чужих проблем, у меня и своих хватает». Дилан без труда отказался от роли оракула, растолковывающего людям смысл их жизни. Но всех интересовал другой вопрос - как он намерен поступать в собственной жизни? Он отрекся от прежней приверженности музыке социального протеста, и теперь создавалось впечатление, будто у него вовсе нет никаких идеалов. Однако, как только рок-критики расправились с Диланом, он взял реванш. Альбом «Новое утро», выпущенный осенью 1970 года, стал, по словам Энтони Скадуто, «любовной песнью жизни». Роберт Кристгау выставил пластинке наивысшую оценку, а Ралф Глисон отменил объявленный им ранее бойкот, заявив, что Дилан «вновь к нам вернулся». В «Дне саранчи» Дилан поет о почетной степени доктора Принстонского университета. Университет - это могила общества, мрачный каземат, профессора - судьи, а студенты - автоматы. Дилан бежит из университета, увозя свою возлюбленную в Северную Дакоту. Песня была насквозь фальшивой, но в ней говорилось то, что хотела услышать от Дилана «подпольная» пресса. Оценка Леннона оказалась более проницательной. Когда в интервью «Леннон вспоминает» его спросили о «Новом утре», он ответил: «Средне». И добавил, что с тех пор, как Боб ушел из рок-музыки, он перестал быть его поклонником.
