Нужно согласиться с мнением, что автор «Пролегомен» является представителем антифеодальных общественных сил, памятуя при этом о некоторой специфике североафриканского феодализма. Однако, поскольку до сих пор остается дискуссионной проблема классовой структуры позднефеодального общества в этом регионе, можно сказать с уверенностью одно: Ибн-Хальдун, несомненно, выражал тенденцию прогрессивного развития современного ему общества — ту тенденцию, которая являлась отрицанием существовавших в его время социально-политических отношений.
Судьбы идейного наследия Ибн-Хальдуна (вместо заключения)
настоящее время творчество Ибн-Хальдуна является предметом бурных идейно-теоретических споров. Большое количество проблем, вытекающих из его творчества, рассматривалось в ходе предыдущего изложения. Со спорами по теоретическим вопросам непосредственно связаны идейные, идеологические дискуссии, характер которых определяется не столько самим творчеством Ибн-Хальдуна, сколько классово-социальной принадлежностью участников этих дискуссий, современными социально-политическими условиями в арабских странах, где споры о наследии Ибн-Хальдуна приобрели особую остроту.
В оценке творчества Ибн-Хальдуна как арабскими, так и неарабскими исследователями и идеологами, можно выделить очень четкую модернизаторскую тенденцию. Она выражается в том, что Ибн-Хальдун провозглашается мыслителем, предвосхитившим социологические, социально-политические, историософские, философские концепции значительно более поздних (как правило, европейских) мыслителей: Бокля (см. 63), Вико (см. 34, 131. 40, 159. 42, 19. 47, 229. 49, 61), Геккеля (см. 40, 164), Гегеля (см. 42, 19), Гельвеция (см. 9, 182), Дарвина (см. 40, 164), Конта (см. 40, 159. 49, 61), Кетле (см. 49, 61), Макиавелли (см. 37, 110. 40, 159. 58, 88), А. Смита (см. 40, 159), Спенсера (см. 63). Этот реестр можно продолжать.
Укажем основные причины этой тенденции. Она началась уже с первых европейских исследований творчества Ибн-Хальдуна, которые стали появляться в XIX в. Их авторы искренне восхищались гениальностью арабского мыслителя и стремились донести это восхищение до европейского читателя. Делали они это самым экономным способом, проводя аналогию между неизвестным и уже известным: между взглядами Ибн-Хальдуна и тех или иных европейских мыслителей, социологов.
Более сложны причины модернизации взглядов Ибн-Хальдуна современными арабскими теоретиками и идеологами. Здесь не может идти речь о сравнении «неизвестного» с «известным», ибо Вико, например, несомненно менее известен арабскому читателю, чем сам Ибн-Хальдун. Эти причины имеют своим источником тот внутренне противоречивый процесс «культурной деколонизации», который происходит в настоящее время в арабских странах. Европейские завоеватели, выступая с расистских и европоцентристских позиций, стремились доказать превосходство европейской цивилизации «белого человека» и «неполноценность» арабов (а также африканцев, азиатов). Своеобразной реакцией на это явился «азиацентризм» в его различных вариантах («арабоцентризм», «исламоцентризм» и т. п.). Одной крайности была противопоставлена другая: европоцентризму — «культурный национализм» как проявление буржуазного (и частично мелкобуржуазного) национализма в арабских странах. Это хорошо видно из следующего высказывания: «Социологию основал Ибн-Хальдун,— пишет один египетский автор,— и она оставалась без изменений в течение более пяти веков. Европейские ученые бродили вокруг нее, будучи не в состоянии дать что-либо подобное. Их исследования были несовершенными, а взгляды отрывочными. И никакой заслуги в основании социологии нет ни у Вико, как это утверждают итальянцы, ни у Кетле, как на то претендуют бельгийцы, ни у Огюста Конта, как заявляют французы. Социология имеет своим основателем арабского исламского мыслителя Ибн-Хальдуна» (49, 61).
Причины неправомерной модернизации взглядов Ибн-Хальдуна в некоторой степени коренятся также в специфике становления современной философской и социологической терминологии в арабском языке. Дело в том, что арабский язык в большей степени, чем, например, европейские, «невосприимчив» к заимствованию терминов из других языков. Здесь сказываются особенности его звукового строя, его внутренние фонетические закономерности. Поэтому заимствование новых научных и философских понятий и соответственно терминов, их обозначающих, происходит не путем ассимиляции иностранного слова, как это в подавляющем большинстве случаев происходило и происходит, например, в русском языке («социальный», «класс», «революция» и т. п.), а путем либо «калькирования», т. е. перевода термина на арабский язык, часто описательного и громоздкого, либо нахождения эквивалента термина в старой арабской научной и философской литературе.
В этом случае старые арабские термины как бы получают «вторую жизнь». Можно привести много таких терминов, но мы ограничимся только некоторыми, связанными с творчеством Ибн-Хальдуна: это «табака», или «класс», «кима», или «стоимость», «умран», или «культура» и т. п. В старой звуковой оболочке начинают выступать совершенно новые или сравнительно новые понятия. И когда араб, привыкший к современному словоупотреблению, читает произведения Ибн-Хальдуна, он невольно переносит новое содержание на старые слова, «вкладывает» в них современный смысл. (То же самое происходит порой и с исследователем или переводчиком-неарабом, который пользуется словарем современного арабского языка, дающим не устаревшие, бывшие актуальными, например, для XIV в., а новые значения старых слов.) Здесь и таится опасность модернизации взглядов средневековых философов. Поэтому, читая о табака, кое-кто может посчитать (и считает) Ибн-Хальдуна социологом, открывшим классы; видя слово кима, провозглашает автора «Пролегомен» автором теории стоимости в современном значении этого слова и т. п.
Особой темой является модернизация взглядов Ибн-Хальдуна путем превращения его в «исторического материалиста» или «марксиста до Маркса» (см. 42, 19. 44, 39. 53, 27. 54, 29—30. 55. 57, 131). Определенную роль здесь играют моменты, указанные выше. Кроме того, реакционные идеологи в арабских странах обращаются к Ибн-Хальдуну, чтобы противопоставить его Марксу, марксизму, историческому материализму. Правда, делают они это очень редко: им ненавистны слова «марксизм», «исторический материализм», пусть даже с эпитетом «арабский». Противоречивость и сложность ситуации в том, что к Ибн-Хальдуну обращаются, его модернизируют в духе марксизма по преимуществу, если не исключительно именно прогрессивные, революционные, демократические исследователи и идеологи в арабских странах.
Для них «марксизация» Ибн-Хальдуна является одним из приемов «арабизации» марксизма, восприятием «чужой», европейской прогрессивной мысли через «свою», арабскую прогрессивную мысль. Для арабских революционно-демократических идеологов эта задача представляется оправданной еще и потому, что реакционные силы в арабских странах борются против философии марксизма, научного социализма как против чуждых, «импортированных» идей. Пытаясь доказать, что марксизм не является «импортируемой идеологией», революционные демократы в арабских странах заявляют, что «важнейшие политические принципы, которые открыли и к которым призывали К. Маркс и Ф. Энгельс,— это те принципы, которые выдвинул ряд арабских мыслителей еще до рождения К. Маркса и Ф. Энгельса» (38, 27). Первым в ряду этих мыслителей стоит Ибн-Хальдун, за ним следует пророк Мухаммад, Джамаль-ад-Дии аль-Афгани и т. д. (см. там же).
«Арабизация» марксизма на основании творчества Ибн-Хальдуна осуществляется двумя способами. Во-первых, это поиски свидетельств воздействия учения Ибн-Хальдуна на К. Маркса и Ф. Энгельса. Так, утверждается, что «Макиавелли следовал Ибн-Хальдуну», а сам Макиавелли — важное звено той линии, которая привела к возникновению исторического материализма (37, 110). Нам пришлось слышать и такую гипотезу: Морган, автор книги «Древнее общество», имел возможность читать переводы отрывков из «Пролегомен». Энгельс же в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» дал критическое изложение идей Моргана и, следовательно, косвенно оказался под влиянием Ибн-Хальдуна. Автору этих строк трудно судить о степени самобытности идей Моргана, но анализ взглядов последнего показывает, что для них существовала этнографическая основа, независимая от истории арабов и вообще народов Востока, и идеи Ибн-Хальдуна были ему, по-видимому, неизвестны.
