Впереди два с половиной месяца тихой, бездумной жизни. Каникулы. Как хорошо!..

Все осталось позади. Зачеты, Анатолий, Звягинцев с его телефонными звонками, отец, мама, библиотечный зал, анатомичка, этот лекарственный запах – смесь йода, формалина и карболки, который въедается в кожу, постоянная нехватка времени, вечная спешка – все, все осталось позади!

Сейчас поезд остановится, я выйду из вагона и увижу тетю Машу и дядю Егора, они будут, как обычно, стоять в центре перрона, под часами. Увидев меня, они всплеснут руками и заспешат навстречу. Я все это знаю наперед, потому что уже привыкла, – так было и в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом, уже несколько лет подряд я приезжаю сюда на каникулы – когда-то школьницей, а теперь вот студенткой.

Итак, два с половиной месяца буду жить, ни о чем не думая. Ни одной книги не возьму в руки, буду рано вставать, долго купаться в тихой, ласковой речке Знаменке, спать после обеда, вечером ходить в кино, смотреть по второму и третьему разу картины, которые шли в Ленинграде полгода, а то и год назад, рано ложиться, просыпаться от стука колес и крика петуха… Хорошо!

Я вернулась к своей полке, стащила с нее чемодан, попрощалась с попутчиками и стала продвигаться к выходу.

Ну конечно, все произошло так, как я и ожидала: через мгновение я уже бежала навстречу тете Маше и дяде Егору, волоча чемодан по дощатому настилу перрона, на ходу передавая им приветы от мамы и отца… Дядя Егор берет мой чемодан, по старой привычке вскидывает его на плечо – он когда-то работал носильщиком, – и вот мы все трое идем по пустынному перрону туда, к маленькой привокзальной площади, где стоит на конечной остановке в ожидании пассажиров автобус.

Я что-то болтаю без умолку, будто мне не двадцать лет, а четырнадцать, как тогда, когда я в первый раз приехала сюда уже самостоятельно, без мамы, а дядя Егор, как обычно, вставляет время от времени свои однообразно короткие вопросы: «Как мать-то?», «Как отец?», «Как Питер-то живет?».

И вдруг я останавливаюсь как вкопанная. Там, в дальнем конце перрона, стоит Анатолий. Чемодан в одной руке, белый плащ – мы вместе покупали его в Гостином – в другой.

Он стоит, и я стою. Тетя Маша и дядя Егор смотрят на меня в недоумении: шла, шла – и вдруг точно подошвы к доскам прилипли.

А я не знаю, что мне делать. Как он попал сюда? Ведь только вчера вечером мы попрощались на Варшавском вокзале, и он сказал мне, что, очевидно, поедет на каникулы в Сочи, даже адреса моего белокаменского не попросил, и я обиделась, хотя где-то в душе почувствовала облегчение: немножко устала я от мыслей об Анатолии…

А он… Значит, вот оно что! Выходит, когда мы прощались на вокзале, у него уже был билет на тот же поезд, и чемодан он, наверное, успел отнести в свой вагон перед тем, как мы встретились.

И вот Анатолий стоит в дальнем конце перрона и смотрит на меня, как будто мы и не расставались. Я и рассердилась и обрадовалась, все вместе. «До осени, до встречи», – сказал он вчера как-то слишком спокойно, даже равнодушно. Значит, вот в чем была причина его наигранного безразличия!

– Что с тобой, Верунька? – недоуменно спрашивает дядя Егор.

Я отвечаю:

– Нет, нет, ничего… С каблуком что-то, в щели застрял.

Мы идем вдоль перрона. Анатолий все еще стоит неподвижно, потом небрежно перекидывает свой свернутый плащ с руки на плечо и как ни в чем не бывало идет нам навстречу, слегка покачивая маленьким чемоданом.

Я отвожу глаза, стараюсь не смотреть в его сторону, но тут же сознаю, отлично сознаю, как все это глупо, поворачиваю голову и смотрю на него в упор. Когда нас отделяет всего лишь несколько шагов, Анатолий с плохо разыгранным изумлением широко раскрывает глаза, опускает свой чемодан и восклицает театрально:

– Верочка?! Вот так встреча!..

Я чувствую, что краснею, шага сделать не могу, тетя Маша и дядя Егор останавливаются тоже и недоуменно-вопросительно смотрят то на меня, то на него. Проходит несколько мгновений, прежде чем я произношу:

– Здравствуй, Толя! Как ты попал сюда?

Сознаю, что это тоже звучит наивно, неестественно, как-то деревянно. Поспешно добавляю:

– Знакомьтесь. Это Анатолий… Тоже из Ленинграда.

Эти мои слова звучат уже совсем нелепо, просто по-детски. Но как иначе могла я объяснить в ту минуту наше знакомство?

Анатолий кланяется, то есть кивает, его мягкие волосы слегка рассыпаются при этом, он откидывает их назад быстрым движением руки.

– Вот решил отдохнуть в этом богоспасаемом городке после праведных трудов, – сказал Анатолий преувеличенно небрежным тоном, обращаясь не то ко мне, не то к моим спутникам. Мы все еще стояли на перроне.

– Так, так, – отозвался после короткого молчания дядя Егор, – что ж, родственников здесь имеете или знакомых?

– Да нет, откуда! – махнув рукой, ответил Анатолий. – Просто ребята с курса в Сочи собрались, а я, значит, соригинальничал. Положил на стол карту, ткнул пальцем, попал в Белокаменск. Что ж, думаю, название красивое…

– Так, так, – повторил дядя Егор. – И надолго пожаловали?

– Кто знает! – беспечно ответил Анатолий. – Сегодня двадцать первое июня, – значит, два месяца и десять дней я вольный казак.

– Вольный, значит, – повторил дядя Егор и вскинул на плечо мой чемодан. – Что ж, двинулись, а то автобуса долго ждать придется.

Он и тетя Маша пошли вперед нарочито, как мне показалось, быстро. Мы с Анатолием шагали за ними.

– Злишься? – тихо спросил он меня.

– Ничего я не злюсь, – сказала я сердито, – только… только это… авантюра какая-то! Зачем ты это сделал?

– Затем, что хотел видеть тебя! – ответил Анатолий.

– Ты должен сегодня же уехать обратно! – сказала я нерешительно.

– И не подумаю. И куда мне ехать? В Сочи? Смотреть, как пижоны и людоедки Эллочки выдрючиваются на пляже?

Не скрою, мне было приятно слушать все это. Но я и виду не подала. Сказала:

– Неужели ты не понимаешь, что это… неприлично! Ведь они мои родственники. Тетя Маша – мамина сестра. Пальцем в карту ткнул!.. Ты их что же, за детей считаешь?

– Что же тут неприличного? – переспросил он, пожимая плечами. – Я тебя знаю не первый день. Бывал у вас в доме. И мама твоя меня знает. А теперь вот и с сестрой ее познакомился. Не понимаю, зачем ты все так усложняешь?

– А ты упрощаешь! – ответила я, и это было все, что я нашлась ответить.

Он понял, что победил, чуть улыбнулся и сказал:

– Судя по всему, хороший, тихий городок. Как Торжок.

– При чем тут Торжок?

– Ну… «Закройщик…» Помнишь? С Игорем Ильинским.

– Ничего не помню, – буркнула я.

«Люблю я его или нет?» – спросила я себя, когда осталась одна в комнате.

…Мы только что расстались с Анатолием, вместе ехали в автобусе, и теперь он вместе с нами шел сюда, к знакомому домику, окруженному зеленым свежепокрашенным забором-штакетником. Он болтал без умолку, наверно, чувствовал смущение и хотел как-то заглушить его.

Я тоже ужасно волновалась.

Когда мы подошли к самой двери, я совсем не знала, что делать, и слова: «Где же ты собираешься жить, Толя?» – были уже готовы сорваться у меня с языка.

Но в этот момент дядя Егор неожиданно опустил мой чемодан на землю, повернулся к Анатолию:

– Ну, мы пришли. А вы что, тоже поблизости жить располагаете?

Я увидела, что Анатолий явно смутился, покраснел и ответил невнятно:

– Да нет… Я только так… проводить.

– Не имеете, значит, квартиры? – неожиданно вмешалась молчавшая до сих пор тетя Маша, и вопрос ее прозвучал сочувственно.

– Вот именно! – воскликнул уже энергично и даже с некоторой бравадой Анатолий. – Так сказать, бродяга беспачпортный.

– Бродяжить сейчас – дело пустое, – назидательно промолвил дядя Егор, – себе дороже обходится. А вот если с местожительством затруднение, то Марья поможет. Слышь, Марья, сведи молодого человека к Денисовым, они, кажется, в прошлом году дачников брали.

– Ну конечно, конечно! – захлопотала тетя Маша, обрадовавшись, что все так просто и благополучно разрешается. – Сейчас и пойдем! Они недалеко отсюда живут, Денисовы, и трех кварталов не будет. Вот только Верочку устроим…