По-видимому, сохранить лилейное отношение к Петру и его реформам для историков поколения В.О. Ключевского столь необходимо, что им просто «приходится» не замечать и никак не анализировать того, о чем они сами же пишут. Пусть Московия XVII века остается чисто тяглой, сугубо средневековой, до невероятия дикой… чтобы потом ее просветил Петр; чтобы было откуда ее вытаскивать. И чтобы оправдать все преступления Петра и все жертвы, понесенные несчастной страной.

Идеологические догмы два века застили от нас реальность, что поделаешь! Но нельзя же, увидев свет, отрекаться от него только потому, что раньше был слеп?

– Мы даже не представляем, чем обязаны великому Петру! – прижимала к пухлой груди ручки некая сановная дама на праздновании 300-летия Петербурга.

В определенной степени она права: но только обязаны мы ему не флотом и не современным управлением, не дорогой в цивилизацию, даже не Петербургом. Петербург в планах Петра ничем не напоминал город, построенный в 1760–1830 годы. По его планам это было то ли подобие Москвы, сходящееся к Петропавловской крепости (как улицы Москвы сходятся к Кремлю), то ли причудливый гибрид между Венецией и Амстердамом.

Россия обязана Петру кое-чем другим: попыткой воплотить в жизнь утопию «регулярного государства». Эти «реформы» Петра дорого обошлись московитам: за годы его правления население Московии уменьшилось на, по разным расчетам, 20–25 %.

Но еще больше мы обязаны Петру чудовищным расколом нации на два почти не связанных друг с другом народа. Последствия этого деяния и правда определили судьбу России на двести лет вперед, на весь Императорский период. Порой последствия аукаются и до сих пор.

Реально Петр совершил только три важнейших деяния:

1. Невероятно усилил государство и уничтожил все группы людей, которые были от него независимы.

2. Невероятно упростил общество и подчинил его государству.

3. Расколол общество на две части. Вот эти-то последствия его правления сказываются до сих пор. Благодарить ли за это Петра?

Много разных групп служилых людей – до 30. Дети боярские московские и дети боярские городовые, дворяне служилые и дворяне по отчеству, подьячие и окольничьи городовые, бояре верхние и думные дьяки… Всех перечислить невозможно.

Все эти группы служилых людей при Петре упразднялись и сводились в единое сословие. Называли его и шляхетством и дворянством, пока не установилось окончательно одно название – дворянство.

Все дворянство обязывалось служить с 15 лет и до смерти либо полной дряхлости. С его времени повелось «знатное дворянство по годности считать». Негодность по богатству, как становилось по всей Европе. А знатность по годности для службы. Пока служишь – ты дворянин.

Место в иерархии служащих определяла[2] Табель о рангах, введенная 24 января 1722 года. По Табели предусматривалось 14 рангов для всех государственных чиновников. Вводилось четыре колонки чинов: чины гражданские, военные, военно-морские, придворные. Во всех колонках чины каждого ранга приравнивались друг к другу.

Табель о рангах стала единственным критерием «годности» дворянина, определителем его положения в обществе.

Если американец, встречаясь со старым знакомым, смотрел не на него самого, на его машину, то русский человек XVIII–XIX веков столь же последовательно, встретив друга-приятеля, в первую очередь интересовался его рангом. Не вступавший никогда в службу официально именовался «недорослем». Князь Горчаков, никогда не служивший, до седых волос был «недорослем» и в представлениях своего общества, и в официальных документах. У придуманных Пушкиным Лариных, которые «хранили в жизни мирной приметы милой старины», среди всех прочих примет, «…гостям носили блюда по чинам».

Через Табель о рангах почти двести лет пополнялось российское дворянство. При Петре любой чиновник любого ранга получал права личного дворянства; сам факт службы делал человека обладателем немалых привилегий. При этом военный в любом чине мог передавать свое положение по наследству; гражданский чиновник получал права потомственного дворянства, как только дослуживался до VIII ранга.

Позже правительство не раз поднимало планку для тех, кто становился потомственным дворянином, но все равно их число неудержимо росло. И росло число тех, кто был в службе, имел право на личное дворянство, жил по тем же правилам и законам (брили бороду, пили кофе, учили дочерей танцевать, носили европейскую одежду), но до потомственного дворянства еще не дослужился. Тогда же возникло и слово для обозначения этих людей, дожившее до XX века, – «разночинцы».

Если считать и разночинцев, с их личными правами, то за годы правления Петра (всего за 36 лет!) число дворян увеличилось примерно в пять раз.

Конечно, в любом случае эти два века императорской истории из крестьянских общин, из маленьких городков Российской империи выходили бы активные люди, занимали бы совсем иное положение в мире. Но не будь Табели, они могли бы выходить в городскую буржуазию, в круг специалистов свободных профессий, никак не связанных с государством.

А Российская империя была замыслена и создана Петром так, чтобы максимально сохранить тяглый характер государства: внизу – тяглые; вверху – служилые. Всякий, кто переставал быть тяглым, тут же сам становился служилым…

Фактически Петр вернулся на двести лет назад, к временам Судебника Ивана III 1495 года.

Почти одновременно с введением Табели Петр нанес два мощных удара по церкви. Уничтожено патриаршество – один удар. Определена норма: 1 священник должен приходиться на 150 дворов прихожан. Не больше!

В 1722 году все «лишние» священники выключались из своего сословия, и еще повезло тем, кто угодил в солдаты. А священники, жившие на помещичьей земле и выключенные из списков, были приписаны к помещикам в качестве крепостных. То есть с 1722 года все священники Российской империи стали или чиновниками государства, или крепостными.

Петр совершенно сознательно упрощает структуру общества, создавая из множества разнообразных слоев один слой зависимых тяглых людей, платящих подушную подать.

В ходе подушной переписи 1719–1724 годов холопов внесли в списки, а потом обложили податью. Так был уничтожен тысячелетний институт холопства, и все стали тянуть два тягла, в пользу и помещика и государства – и бывшие холопы, и владельческие крестьяне. Потом во владельческие крестьяне стали вписывать и церковников, которые не вошли в новые списки, а жили на помещичьей земле, и эти люди тоже несли одни и те же повинности в пользу государства и помещика.

Раньше, до введения подушной подати, холопы не платили государству. Петр сделал крестьян такими же холопами, а холопов такими же крестьянами, платящими подушную подать. До Петра многие московиты были и неслужилыми, и нетяглыми – вольница, церковные люди. Петр уничтожил это положение вещей.

При нем не стало неслужилых и нетяглых, все стали только и исключительно или тяглыми, или служилыми.

Сама сумма подушной подати – 74 копейки с помещичьего крестьянина, 1 рубль 24 копейки с посадского или с черносошного крестьянина была получена очень просто – путем раскладки стоимости государственного аппарата и армии на все население Российской империи.

Еще раньше удар обрушился на так называемые промежуточные слои общества.

Приходится признать, что Петр произвел огромное «упрощение общества». Он упростил отношения в среде дворянства, уничтожив и смешав разные группы служилых людей, разные виды собственности, свел разные возможности дворян к одной-единственной – к службе, по преимуществу военной.