— А подмораживает, — сказал Тимошка. — Пожалуй, в ночь опять мороз ударит. Эх, добраться бы до редута! Оттуда бы уж на собаках пошли. Там места пойдут ровные. Пустыня — одно слово!.. Никто не подкрадется. Ох, не люблю я леса! Пустыня куды лучше!.. Ширь-то какая! — Речь его была прервана ожесточенным лаем собак.

— Эх, не угомонят псов-то! Выдадут они нас. Ну, я пойду посмотреть, чего они там, а вы уж тут озеро покараульте. Коли что — скажите.

…Волчок рычал, рычал, да вдруг и залился злобным лаем. Вслед за ним стали лаять и остальные псы.

— Ишь, по зверю лают. Кто бы там был? — сказал Яшка, взяв ружье. Осторожно пошел он по узкому карнизу в глубь грота. Собаки рвались за ним — мешали идти. Разогнал их прикладом.

— Что там? — спросил Тимошка.

— А черт его знает! Темно и идти трудно, — того и гляди оборвешься.

— Погоди, Яшка. Я на байдаре подъеду и огня возьму, — крикнул Тимошка.

Он положил пылающий сук на нос байдары и поплыл в глубь грота. Грот оказался очень глубоким, — байдара забралась так далеко, что скоро пылающий сук превратился сперва в огненную точку, а потом совсем его не стало видно. Собаки остановились где-то по дороге, — очевидно, карниз обрывался, и дальше пробраться не было возможности.

Сидевшие у костра прислушивались к тому, что делалось там, в темной глубине грота. Сперва постепенно замирали вдали тихие всплески весел, потом тишина, потом страшный рев, громом прокатившийся под каменным потолком грота… Выстрел гулкий, раскатистый… Опять рев и человеческие крики — и все смолкло. Опять отдаленный крик, как будто о помощи.

Уильдер, Федосеев и Вадим, схватив пылающие головни, на оставшейся байдаре быстро понеслись на крик.

— Сюда, сюда, скорей! — услышали крик Тимошки откуда-то из тьмы.

— Стой! Стой! Легче! — Тимошка сидел верхом на перевернутой лодке и обеими руками держал Яшку, который был, по-видимому, без сознания. Все лицо его было залито кровью…

— Яшка медведя стрелил, а он бросился прямо на Яшку. Смял парня.

— А медведь где?

— А черт его знает! Убег должно! Принимай, братцы, Яшку, я ружья достану. Свети сюда.

Яшку втащили в байдару и стали освещать дно. В прозрачной воде на саженной глубине два утонувших ружья были видны отчетливо. Тимошка опустился в ледяную воду, вытащил ружья и влез в лодку. Он был так зол, как никогда еще. Ругался вовсю, — ругал поездку, всех участников, а больше всех Яшку.

— Черт бы вас всех побрал, — хрипел он. Злоба бушевала в его остервенелом сердце.

— И эта сволочь, — он ткнул ногой Яшку, — говорил ему, не стреляй, потому не видать. Вот выстрелил, а теперя всю морду ему и своротил медведь!

Не стесняясь присутствия Елены, Тимошка разделся донага, раздел и Яшку. Мокрые кухлянки, торбасы, шапки повесили сушиться над костром, влил рому в рот Яшке. Тот пришел в себя. Елена перевязала ему драную рану на щеке и ухе. Кусок уха был оторван. Тимошка занялся ружьями; их чистил, а сам ворчал и ругался:

— Так тебе, сволочь, и надо, — не мог угомониться старик, когда увидел, что Яшка пришел в себя.

Яшка попытался что-то ответить, даже как будто сострить хотел.

— Молчи ты, скоморох! — прикрикнул на него Тимошка. — Вот будет у тебя рыло набоку, так еще смеху больше будет.

Потом он стал успокаиваться, и самая ругань в его устах стала терять остроту злобы — начала переходить в нравоучение и вскоре приобрела характер некоторой игривости.

Наконец пострадавшие высохли и, закутавшись в горячие кухлянки, захрапели во всю мочь.

Вадим сменил Илью. Уильдер пошел с ним. С ужасом выслушал Илья о том, что произошло в его отсутствие. Он беспокоился за Елену. Сидеть в одной пещере с медведем! И зачем только она поехала? Что еще ждет ее впереди?

Часа через три Яшка уже поднял свою перевязанную башку и стал будить Федосеева:

— Эй ты, хрыч старый, слушай!

— Чаво тебе? — проворчал тот, — лежи ты, морда драная.

— Поедем за медведём, — сказал шепотом Яшка. — Что зверю зря пропадать?

— Поди ты, — буркнул Федосеев.

— Еловая башка! Да ведь мех-то какой богатый! Да говядины сколько!

Недолго спорил Федосеев с Яшкой. Заговорило ретивое у старого охотника. Решили не будить Тимошку, — управиться без него.

Илья пробовал, было, протестовать, — уговаривал не рисковать, но его Яшка и слушать не стал:

— Подох медведь! Ей-богу подох! — уверял он, — ведь я знаю. Я ему здорово запалил. Сгоряча это он меня дернул, умираючи…

Опять байдара с огнем отплыла в глубь грота и через час вернулась, нагруженная огромной медвежьей тушей. Яшка забыл свою рану и сейчас же занялся медведем: мясо вырезал, на куски порезал, поделил: что людям, что собакам.

Когда Тимошка продрал свои старые глаза, Яшка уписывал уже медвежатину, жареную на ружейном шомполе.

Тимошка только глаза выпучил.

— А шкуру барыне за беспокойство, — галантно сказал Яшка, расстилая медвежью шкуру у ног Елены.

День прошел, и вечером решили отправиться дальше.

Стемнело. Полная луна выплыла из-за края черных утесов. Серебром залило все озеро, — тем чернее сгустился мрак у самого берега. Под покровом этой прибрежной мглы, вдоль черных скал, двинулись дальше. Но скоро луна поднялась выше, и около берегов не стало тени.

— Экий черт, как на ладони все видать! — ворчал Тимошка, — и не укрыться нигде! Увидят нас, черти!

Морозило. Чистое темно-синее небо усыпано было мириадами звезд, — даже лунный свет не мешал их блеску.

— Ишь, как вызвездило, — сказал Яшка. — К утру мороз ударит!

Высоко по небу тянулись последние стаи птиц.

— Конец перелету, — сказал Федосеев. — Зима пришла.

Между тем луна совершила свой ночной путь и стала заходить за утесы противоположного берега. Теперь там сгустилась тьма. Перебрались на ту сторону.

— Ну, скоро исток реки будет. Опять в реку войдем, — сказал Тимошка. — Не замерзла бы река-то!

— Смотри-ка, огонь у истока! Никак костер жгут? — сказал Яшка.

— Неужто нас стерегут? — опасливо буркнул Тимошка.

— Я поеду вперед, — сказал Яшка, — посмотрю, может кого и снять потребуется. Дай-кось мне лучок-то. Как огонь погаснет — езжайте смело!

И на легкой байдаре он бесшумно стрельнул во тьму.

Байдары не пошли дальше, притулились у берега и ждали. Путники глядели на огонек, мерцавший вдали в бледном сумраке наступающего рассвета. Прошло с полчаса. Восток начал алеть, и наверху в побледневшей синеве неба потянулись розовато-золотые тучи. Далекий костер вдруг погас.

— Чисто Яшка сработал! А и руки же у парня золотые! Ну, теперь айда, ребятки, вперед!

За каменным мысом, закрывавшим впадение реки в озеро, к путешественникам присоединился и Яшка. Улыбался во весь рот.

— Убрал! Чисто припрятал! — хвастался он.

Вошли в реку. Опять правый берег — сплошная стена утесов, левый — низменный, болотистый, сплошная тундра. Потянулись вдоль низменного берега.

Прятались днем в кустах — ночью плыли, замаскированные кустами ивняка, выбирая темные места.

На второй день опять повалил снег, потом ударил мороз. По черной реке понеслись небольшие льдины…

— Ничего, на это нам теперь начхать, — говорил Тимошка. — К вечеру на месте будем!

— Вот тут река сейчас влево возьмет, а за поворотом и редут будет. Теперь конец веслам, — на собаках двинем, без байдар. Куды легче будет!