– Я к Михаилу Григорьевичу.

– Нет распоряжений.

Выдав железобетонную фразу, охранник уставился на меня, как на идиота, в которого он с удовольствием разрядит рожок своего автомата. Делать нечего, нужно брать быка за рога.

– Послушай, уважаемый, ты сейчас стоишь на пути заключения важнейшей сделки, за срыв которой тебе голову открутят, как минимум.

– Но у меня строгие правила, – глаза охранника испуганно забегали, – Никого не пропускать без специальных распоряжений.

– Ну, так получи их, позаботься о себе.

Охранник, сомневаясь, поднес рацию к лицу.

– Гриша, тут к Михаилу Григорьевичу пришли.

Рация издала короткий пшик.

– Нет распоряжений.

Я вопросительно поднял бровь. Охранник вновь обратился к рации.

– Гриша, похоже, что это очень важно. Уточни, пожалуйста.

– Хорошо, – ответила рация после короткого шипения, – Как представить посетителя?

– Скажите, Иван Столяров от Аарона Авраамовича.

– Иван Столяров. От Аарона Авраамовича.

– Уточню, – прошипел невидимый Гриша.

Через минуту рация вновь зашипела:

– Посетитель проходит.

– Проходите, – охранник вдруг стал самой любезностью, – Крайний правый подъезд, восьмой этаж направо.

– Спасибо, – я с каменным лицом двинулся к указанному подъезду.

С каких это пор, жилые здания так охраняют?

Выйдя из лифта на восьмом этаже, я увидел еще одного здорового охранника с очень худым лицом. По всей видимости, это и был Гриша. Я решил обращаться без церемоний

– Гриша, как пройти к Михаилу Григорьевичу?

Лицо у охранника вытянулось от удивления, от чего стало еще более худым.

– Вам сюда, – он показал рукой направление. – А мы разве знакомы?

– Не дай бог, – коротко бросил я.

Я вошел в незапертую дверь квартиры и понял, что она просто огромна. Я шел по длинному коридору и заглядывал в каждую комнату в поисках неизвестного Михаила Григорьевича. Убранство комнат поражало меня не меньше всего остального. В одних комнатах была строгая офисная обстановка, в других, абсолютно жилая. Но везде была видна, какая-то незавершенность, словно только что окончен ремонт и в квартиру еще активно переезжают.

Коридор заканчивался комнатой по центру, где я нашел пожилого задумчивого мужчину плотной комплектности.

– Михаил Григорьевич?

– Что вам угодно, молодой человек?

– Здравствуйте, я от Аарона Авраамовича. За машиной.

Он как-то устало посмотрел на меня.

– А вы можете назвать причины, по которым я должен отдать машину именно вам? Может у вас есть доверенность?

– Это все лишнее, вы же понимаете, что никто другой, кроме как специально посланный человек от Аарона Авраамовича за машиной приехать не может.

– Это да. Но у меня есть другой вопрос. А какого хрена, я вообще должен отдавать машину Аарону Авраамовичу?!

– Я не в курсе ваших совместных дел, но думаю, что такая мелочь, как автомобиль, не должна стать причиной напряженности в ваших отношениях. Если вы считаете это несправедливым, думаю, вы легко уладите это между собой в рабочем порядке. А сейчас я должен забрать машину.

– Разумно, видимо, вы правы. Вот, держите ключи, машина во дворе, красная.

Я протянул руку к ключам, как вдруг услышал приближающиеся шаги. Каблуки, значит женщина. Я повертел головой в поиске источника звука и увидел в комнате еще одну дверь, которая вела в смежное помещение. Спустя мгновение из этой двери появилась Юля, личный секретарь Аарона Авраамовича. В руках она держала какие-то бумаги и шла, улыбаясь, прямо ко мне.

– Иван, – произнесла Юля, – Аарон Авраамович доволен тем, как вы выполнили порученное задание и в связи с этим предлагает вам заключить дополнительный контракт с увеличенным заработком. Подпишите здесь.

Юля ловко раскрыла бумаги и наманикюренным пальчиком указала то место, где мне следовало поставить подпись. Я поднял взгляд выше, что бы увидеть условия контракта, но не смог. Строчки букв просто сливались и перемешивались, прочитать такое было не возможно.

– Но я не могу прочитать условия контракта!

– Да, это сделано специально, вы не должны знать условия.

– Я ничего не буду подписывать!

– Подумайте хорошо, Аарон Авраамович ничего два раза не предлагает.

В полной растерянности я подошел к окну и посмотрел на улицу, где далеко внизу неспешно катились автомобили. Вот проехал трамвай, на его боку я разглядел надпись: «ул. Красноармейская – пл. Павших»

Какая на хрен Красноармейская?! Её же должен загораживать еще один дом! Я обернулся назад и увидел, как Юля и стоящий рядом с ней Михаил Григорьевич, плавают в искривляющемся пространстве комнаты. Бред какой-то. Словно во сне. Стоп! Я сплю?!

Сегодня не было нужды записывать, что-либо в блокнот. Сон, посетивший меня прошедшей ночью, я помнил полностью. Во всех красках и подробностях. Словно и не сон это был. Я встал с кровати, ощущение полной реальности сна придавало оттенок нереальности моему утру. Я будто не мог проснуться и был медлительным, с усилием заставляя двигаться свое тело. Зайдя на кухню, я понял, что не хочу есть, а это как минимум странно. Хочется пить, я включил электрический чайник. И стал готовить себе растворимый кофе. Не одну ложку кофе, а три, не две ложки сахара, а пять. Увидев, что в банке осталось совсем немного кофе, буквально на пол-ложки, я высыпал его весь. Это должно помочь мне проснуться. Ожидая закипания чайника, я закурил сигарету.

Вдыхая дым, я ощущал изнутри свои легкие и, это помогало мне вернуться в реальность. Затушив бычок в пепельнице, я понял, что еще хочу курить и, не задумываясь, закурил вторую сигарету.

Уже ощущая себя реальным человеком, я выдыхал дым в стекло и бессмысленно рассматривал урбанистический пейзаж за окном. Щелчок парового датчика чайника заставил меня встрепенуться. Кофе. Сейчас меня спасет только он.

Наполнив желудок крепким и очень сладким пойлом, я действительно встрепенулся. Первым признаком окончательного пробуждения стало чувство голода. Я усмехнулся своим ночным приключениям и принялся варить кашу.

В маленький ковшик я налил некоторое количество молока, на глаз определяемое как полтора стакана. Бросил щепотку соли и три ложки сахара. Взяв упаковку зерновых хлопьев в руки, я прочитал: «засыпать в кипящую воду или молоко, варить пять минут и десять минут настаивать». Может проще сразу минут десять поварить и все? А еще, если хлопья засыпать сразу, то они сначала размокнут и таким образом быстрее сварятся. А сколько нужно сыпать? Упаковка гласила: «один стакан хлопьев на три стакана жидкости», то есть в моем случае нужно отмерить одну треть стакана? Вот почему так всегда: соль и сахар по вкусу, а основной ингредиент только по рецепту? Фигня все эти рецепты и я насыпал в молоко хлопьев столько, сколько посчитал нужным.

Решение задачи с количеством составляющих каши, окончательно разбудило мою логику и, плавно помешивая хлопья в закипающем молоке, я думал о том, как интереснее изложить свой сон заказчику. Но когда молоко закипело, я полностью перенес внимание на процесс варения каши. Я непрерывно помешивал, дабы избежать пригорания и образование пенки. Затем, мне стало интересно, что же происходит в каше в момент приготовления. Я представил, как волокна злаков впитывают в себя жидкость и разбухают, тем самым освобождая содержащуюся в них клейковину. Клейковина смешивается с молоком и образует субстанцию подобную пудингу. По густоте этой субстанции и следует судить о готовности каши. Как раз сейчас она уже напоминала ту, что соответствует готовой каше. Я снял ковшик с плиты и накрыл крышкой. Пусть десять минут все же постоит, а я пока напишу личное сообщение на форуме.

Закончив с писаниной, я переложил кашу из ковшика в глубокую тарелку и бросил сверху кусок сливочного масла. Сначала я хотел просто перемешать его, но затем передумал. Я смотрел, как стремительно твердое масло, соприкасаясь с горячей кашей, превращается в прозрачную желтую жидкость. Тонкие золотые ручейки растекались по образующей мягкую корку поверхности. Это созерцание выбросило меня в детство. Я вспомнил, как так же наблюдал за таяньем масла, но только в манной каше. Правда, тогда эти ручейки казались мне больше. В детстве я без труда менял масштаб восприятия и тогда поверхность каши представлялась мне бескрайней степью, а ручейки масла полноводными реками, что своею мощью прорезали себе русло вперед к океану.