— Танки пойдут со стороны леса, — пояснил он.

Командир полка прикинул, глядя на густой сосновый лесок, подходивший очень близко к позициям батальона Федорова.

— Да, место очень удобное, — вполголоса сказал он своему начальнику разведки, словно самому себе. — Танки могут накапливаться в лесочке. Их оттуда нашей артиллерией не выкуришь. А потом они стремительным броском прорывают оборону Федорова и… пожалте бриться. Их тогда уж не удержишь.

— Это — точно, — согласился Качарава. — Если пойдут от батальона к батальону вдоль траншей — хана всему полку…

— Стало быть…

— Стало быть, всю противотанковую артиллерию надо сосредоточить в боевых порядках… именно в боевых порядках!.. Федорова.

Полковник сказал связисту, сидящему тут же, на НП, у аппарата:

— Долинского…

Через полминуты на том конце провода был начальник штаба полка.

— Александр Павлович, распорядись, чтобы вся противотанковая артиллерия была сосредоточена у Федорова. Сейчас к тебе пленного приведут, ты допроси его хорошенько, и тебе все будет ясно.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

А полковник все время смотрел на пленного и что-то думал свое. Не отрывая глаз от него, задумчиво проговорил:

— Распылять противотанковые пушки нельзя. — И вдруг решительно хлопнул себя по колену. — Вот что, Павел, давай контрольного. Дело очень серьезное. Не будем полагаться на показания одного пленного. Мне кажется… Впрочем — ладно. Надо проверить.

Качарава взял с собой полвзвода — чтобы наверняка захватить контрольного пленного. Сам пошел в группу захвата с Иваном Исаевым — ни с кем больше он не ходил в захватывающей группе, кроме Ивана.

— Ребята, — сказал он, — костьми лечь, а «языка» надо взять. Судьба полка от этого зависит.

Но костьми ложиться не пришлось, «языка» взяли легко, без потерь — он, этот «язык», ходил по полю (за неприятельской передней линией) и снимал таблички с надписью «Ахтунг! Минен!».

Это было уже утром, на рассвете — ночь-то ранним летом с гулькин нос. Велели ему повтыкать таблички на прежнее место.

Привели. На вопрос командира полка, собираются ли немцы наступать, он утвердительно закивал.

— Я, я…

И тут выясняется, что возглавлять наступление будут действительно танки, но не от лесочка, а на правый фланг русских — от оврагов.

— Быть не может! — воскликнул Мещеряков.

Пленный испугался, что ему не верят, а стало быть, за это его могут расстрелять или что-то еще с ним сделать, стал усердно доказывать, что говорит он правду. В доказательство сообщил, что не далее как вчера целый день на их участке ходили и что-то рассчитывали танковые офицеры. А в завершение всего приказано было вчера снять мины на поле, которое прилегает к оврагам.

Полковник внимательно глянул на начальника разведки. Тот кивнул в подтверждение правильности слов пленного.

— Да, действительно. Но я приказал таблички поставить на место.

Мещеряков думал. Он молчал долго и тяжело. Потом поднялся и стал шагать по небольшому пятачку своего наблюдательного пункта. И вдруг повернулся к Качараве.

— Как ты думаешь, кто из них врет?

— Вполне возможно, что оба говорят правду, — проговорил он. И не сдержался, вспыхнул, словно поднесли к нему спичку: — А вообще-то посмотрите, Михал Михалыч, скопить все танки в таком лесочке рядом с передовой линией противника — риск большой. А ну как налетит авиация! Она же там одни железки оставит… для металлолома. А с правого фланга, смотрите — местность мелкохолмистая.

— Да, место удобнее для массированного наступления, — вполголоса согласился командир полка. — Танки в наступление могут идти волнами от ложбинки до ложбинки.

— Вот именно, — кивнул Качарава. — В каждой очередной ложбинке они могут накапливаться. Там их не возьмешь пушками. И главное, Михал Михалыч, с фланга они защищены оврагами.

Полковник молчал, будто ждал что-то еще от своего начальника разведки. Тот продолжал:

— И в то же время они должны опасаться оврагов. Ну, допустим, пушку туда не спрячешь. А пэтээровцев посадить там можно — они будут там в сравнительной безопасности. Танк к оврагу не подойдет, а свой борт под пэтээр, хочешь не хочешь, а подставит. С пэтээром танку тоже шутки плохи — так врежет по борту, что ойе-е…

— Так ты что, считаешь, пушки надо сюда тащить? В батальон Фресина?

Качарава повел плечом:

— Наверное… А вообще — надо подумать еще.

Командир полка заволновался:

— Нет, голубчик, ты — начальник разведки, ты мне скажи: где противник и что он собирается делать. Ты обязан это знать в любое время суток.

— Вы что, считаете — надо еще одного контрольного взять?

Полковник молчал.

Через полчаса батарее противотанковых пушек было приказано: не прекращая окапываться в батальоне Федорова, начать спешно рыть артиллерийские позиции на правом фланге полка, в батальоне Фресина.

Были снова допрошены оба пленных. И тот и другой стояли на своем — видимо, тот и другой был прав, наверное, немецкое командование колебалось, выбирало лучшую позицию из этих двух.

— Товарищ полковник, — поднялся Качарава, — прикажете взять еще одного контрольного?

Мещеряков помедлил.

— Думаешь, этот третий знает, где будут наступать танки? Если уж брать, так только… самого командира танкового батальона… — невесело пошутил командир полка. И пошел с НП.

Качарава еще раз окинул взглядом через стереотрубу вражеские позиции — ему почему-то казалось, что-то должно случиться, что-то он должен увидеть, что решит сразу все загадки, — но ничего нового не увидел и пошел следом.

На командном пункте полка Качарава зашел к связистам, попросил рацию, чтобы послушать сводку Совинформбюро — он часто пользовался услугами полковых связистов. Перекинул через плечо лямку сундука с аппаратурой, отошел подальше, чтоб не мешал шум штабистов, выкинул антенну и начал «лазить по эфиру». И вдруг совсем близко (словно из-за бруствера) донесся голос:

— Женька! Смотри, вон к лесочку колонна танков пылит. У тебя не осталось гостинца, а?

— Не-ет. Пустой иду…

И голоса постепенно исчезли, словно отдалились за горизонт. А над головой в это время пронеслись с немецкой стороны наши штурмовики чуть ли не на бреющем полете. Качарава бросил рацию и — бегом на КП.

— Товарищ полковник! Товарищ полковник… Михал Михалыч, танки идут к лесочку!

— Погоди, погоди. Ты откуда это взял? Еще, что ли, «языка» привели? Им теперь верить нельзя.

— Нет, не «языка».

И Качарава рассказал, как случайно поймал в радиоприемник разговор летчиков. Полковник заинтересованно смотрел на своего начальника разведки.

— А ты уверен, что речь шла именно об этих танках?

— Как я могу быть уверенным? Мне просто кажется, что именно о них — самолеты-то пролетали над нашим расположением. А когда пролетели — голоса пропали. Радиус-то действия у самолетных раций небольшой… Михаил Михалыч, может, запросить, ну…

— Кого запросить?

— Ну, какие-нибудь авиачасти, которые поблизости от гас.

— А может, пролетали те, которые подальше от нас. Пока разыщешь, их сведения уж не нужны будут. Ну-ка повтори их разговор.

— Один так обрадованно говорит: «Женька, видишь, танки пылят в сторону лесочка?.. Нет. Колонна танков. У тебя, говорит, гостинца нету для них?» А тот ему отвечает, который Женька: «Не-е, говорит, пустой я иду». Вот и все.

Командир полка колебался. Он не любил принимать поспешные решения.

— Ну, хорошо, — проговорил он наконец. — Давай будем рассуждать так: если немцы намерены наступать здесь, на правом нашем фланге, то что мешает им?

— Мины сняты для прохода танков, — загнул палец Качарава, — Время самое подходящее в том смысле, что после исчезновения солдат прошло так еще мало времени, что мы ничего не могли сделать.

— А они не наступают, — в тон ему продолжал Мещеряков. — Я приказал прекратить стрельбу в батальоне Фресина, чтобы было слышно шум моторов. Фресин докладывает: у немцев тишина.