Несмотря на свое состояние, Осипов не мог поверить глазам. Перед ним, совсем рядом с костром, черной глыбой лежал огромный медведь. Он глухо зарычал и поднялся на лапы. Джордж стоял совсем близко от костра. Неожиданно он неизвестно откуда извлек фотокамеру, и ослепительная вспышка заставила Осипова зажмуриться. Когда он открыл глаза и снова стал видеть, то обнаружил, что тело фотографа, словно сломанная картонная кукла, валяется прямо на груде костей. Кровь, кажущаяся в неверном свете костра совсем черной, стекает на огромный звериный череп. Гул пронесся в верхушках сосен. Осипов дернулся, словно от мощного электрического разряда. Он почувствовал, как в его разум, в его тело вторгается нечто нечеловеческое.

Как-то несколько лет назад журналист писал о работе водолазов, поднимающих со дна Черного моря потопленный в войну эсминец. Тогда ему рассказали о кессонной болезни, которая поражает подводников, нарушивших режим подъема с глубины.

Страшная, как оказалось, штука, эта кессонная болезнь. Водолаз теряет сознание, а потом, когда приходит в себя, испытывает чувство, словно у него закипает кровь, а кости хрустят и разламываются. Что-то подобное теперь ощутил Осипов. Его тело корежило и вертело, кровь как будто пропиталась углекислотой. Нечто втискивалось в него, как влезают в только что сшитый костюм, приноравливаясь, притираясь, казалось, ощупывая изнутри каждый уголок тела. Но сознание – его сознание – пока что оставалось его собственным. Он ощущал, как нечто осторожно, но требовательно пытается проникнуть в мозг, стучится в закрытую дверь, сначала вкрадчиво, потом все упорней и упорней.

Медведь между тем двинулся к распростертому телу Джорджа, со страшной силой ударил по нему, отчего голова отлетела в сторону, а кровь еще обильней полилась на кости. Потом он приблизился к Осипову, встал на задние лапы и положил передние на его плечи, обдав горячим зловонным дыханием. Маленькие глазки сверкали, словно красные фонарики, шершавый язык неожиданно лизнул лицо, пасть издала ласковое урчание.

Все закружилось, завертелось перед глазами вчерашнего журналиста, а нынче неведомо кого, он пошатнулся и рухнул лицом во влажную от выпавшей росы траву.

1971 год. Подмосковье. 14 сентября, суббота

Только в четыре часа утра удалось выяснить адрес дачи кинорежиссера Комова. На ноги были подняты десятки людей: недовольные, раздраженные, а порой и откровенно злобные голоса шипели, рычали, плевались в телефонную трубку. Где находится логово кинематографиста, никто не знал. Похоже, оно было засекречено лучше иных военных объектов. Наконец добрались до ассистента режиссера, некоего Миши, который долго спросонок не мог понять, что от него хотят, а потом просто повесил трубку. Пришлось звонить во второй раз. Прошло минут пятнадцать, пока Миша снова поднял трубку и, неистово ругаясь матом, пригрозил Илье всяческими карами. В ответ Безменов сообщил, что кары, возможно, ожидают самого ассистента, что среди ночи просто так не звонят и что в конце концов знаменитому кинорежиссеру грозит опасность.

Миша неожиданно возразил: поскольку ему наплевать на мерзавца Комова, то и безразличны все опасности, которые тому угрожают.

– Боюсь, если я сообщу адрес, неприятности будут у меня. Хотя мне и на это тоже наплевать, – так выразился Миша и некоторое время молчал, видно, обдумывая, говорить или не говорить.

– Ладно, – наконец произнес он, – вам нужно выехать на Кольцевую и двигаться в калужском направлении. Километров через пятьдесят по дороге на Калугу будет съезд, там стоит указатель: «поселок Мосоловка». Вот в этой самой Мосоловке и находится дача Комова. Улочка, на которой она стоит, называется Болотный тупик. Я одного только не пойму, неужели нельзя было дождаться утра. И еще прошу: не говорите Комову, кто дал наколку на его хату.

– Наколку на его хату, – задумчиво повторил Илья, положив трубку. – Такое впечатление, что наша кинематография сплошь состоит из уголовников. По фене, видишь ты, ботают. Будем надеяться, что этот Миша не соврал, ну а если все-таки соврал, то я ему устрою такой хипеш, что он у меня не только по фене ботать, по тюле вязать будет!

– А что такое «по тюле вязать»? – с интересом спросил Хохотва. Но Илья не счел нужным объяснять и приказал садиться в машину.

Выехали из Москвы еще в темноте, но когда выскочили на Калужское шоссе, начинало едва заметно светать. Местами на дорогу наползал туман, в раскрытое наполовину окно врывался холодный утренний воздух. Илья гнал машину на предельной скорости, благо шоссе было совершенно пустынно, рядом дремал Хохотва.

– А что, ученый, – спросил Илья, – может быть, оборотни действительно существуют?

Хохотва открыл глаза и посмотрел на водителя.

– А черт его знает, может быть, и вправду существуют. Уж больно легенды о них живучи, проходят сквозь века. Многие легенды бытуют до сих пор. Про домовых там разных, леших…

– Это другое. У первобытных народов существовал культ зооморфного предка. Волка или медведя, как в нашем случае. Ему поклонялись, его запрещено было убивать…

– Вы уже об этом, по-моему, рассказывали, – зевнул Илья.

– А вы заметили, что отдельные люди до странности похожи на животных?

– В основном на свиней.

– Нет, серьезно. Иной раз просто карикатурное подобие, скажем, лисы или курицы. Вот моя бывшая жена…

– При чем тут ваша жена? Я серьезно спрашиваю, бывают ли оборотни. Что на этот счет наука этнография говорит?

– В нашей Советской стране оборотней, как известно, не имеется, – холодно сказал обиженный Хохотва, – появись они – соответствующие органы тут же бы с ними разобрались. На загнивающем Западе или на разлагающемся Востоке, возможно, и существуют, но только не у нас.

– А знаете, я тут, наслушавшись этих историй про оборотней, изготовил несколько особых пулек и снарядил ими патроны. Восемь пулек, – Илья похлопал себя по левой стороне груди. – Как раз полная обойма к «Макарову». Пошел, знаете ли, к оружейнику, взял необходимые причиндалы, расплавил газовой горелкой царские полтиннички, пять полтинников ушло, в детстве собирал, – он смущенно хохотнул. – Теперь вот вооружен для охоты.

– Серебряные пули?!

– Вот-вот. Они самые. В гараже проделал всю эту операцию, чтобы никто не увидел, не дай бог. Смешно, конечно.

– А можно посмотреть?

Илья достал из-под мышки пистолет. Протянул его Хохотве:

– Умеете обращаться?

– Умею. – Хохотва вытащил обойму, выщелкнул верхний патрон, поднес к глазам. Блеснуло еще не успевшее потемнеть серебро.

– Нужно еще на пуле крест вырезать, – сказал Хохотва.

– Вы это серьезно?

– Где-то читал, что при охоте на оборотня на серебряной пуле процарапывается крест.

– А без креста не сработает?

– Кто его знает? Я лично ни разу на оборотней не охотился.

– В «бардачке» лежит отвертка, – деловито произнес Илья, – достаньте и нацарапайте на каждой пуле крест. Все должно быть по правилам, а то потом скажут: доверили дилетантам, вот и вышло черт-те что. У нас обязательно скажут!

Рассвело. На востоке сначала чуть заметно заалело, потом по небу расплескали море клюквенного киселя, и наконец из-за горизонта выглянул огненный глаз солнца.

– Сейчас должен быть съезд на эту самую Мосоловку, – сказал Илья, глянув на спидометр, – а вот и он.

Поселок встретил их высокими заборами и тишиной. На улочках не было ни души, а заборы казались непробиваемыми. За такими преградами могло происходить все, что угодно, и никто бы ни о чем не узнал.

– Где этот проклятый Болотный тупик? – раздраженно промолвил Илья. – И спросить-то не у кого. А уже начало седьмого. Где же весь народ?

– Вон кто-то бежит, – заметил Хохотва.

Действительно, навстречу машине приближался пожилой гражданин в тренировочном костюме, двигавшийся медленной трусцой.