Таковы были, со своей внешней стороны, те новые меха, в которые должно было быть влито вино новое. С тех пор, как оно влито, прошло четверть века. Новое оказалось ныне испытанным и приспособленным к условиям жизни; теоретические положения воплотились в практические приемы, невольные ошибки и промахи — это брожение молодого вина — подверглись строгой и беспощадной критике. Для новых поколений суд перестал быть новым, и с представлением о нем не соединяется живого, пережитого воспоминания о других формах и способах отправления правосудия. Настает уже пора свести некоторые итоги и вдуматься в вопросы о том, какие части Судебных уставов оказались особенно жизнеспособными по прошествии 25 лет, в чем и как повлияли они на общественный быт и, наконец, какие типы судебных деятелей обрисовались и начали вырабатываться за это время?

Последний вопрос представляется особенно интересным. Судебные уставы давали общие условия деятельности обвинителей, защитников, судей и нотариусов; в статьях Уставов, как «сквозь магический кристалл», взгляд «еще неясно различал» будущие живые образы этих деятелей. Теперь эти образы окрепли и пустили корни в общем сознании. Что же, соответствуют ли они тому, что от них ожидалось составителями Уставов, что требовалось задачами судебного дела? Или же развитие этих образов, этих типов пошло по ложной линии, отклоняемое от прямого гармонического развития различными влияниями, подобно девиации стрелки компаса? Исследование этого вопроса должно быть довольно поучительно и весьма не бесполезно. Быть может, я представлю попытку такого исследования в недалеком будущем, но теперь позволю себе обратиться к первым дням осуществления судебной реформы.

То были радостные, полные жизни дни! Но радость эта была куплена ценою большого и тяжелого труда. С обнародованием, 20 ноября 1864 г., Судебных уставов замолкли на время возражения против начал, в них вложенных, и все стали ждать, что выйдет на практике и как сумеет справиться министерство юстиции с лежавшею на нем задачею. А задача была огромная и самая многосторонняя. Она требовала неустанной энергии и теплой, твердой веры в необходимость скорейшего и коренного обновления нашего судебного строя. Предстояло принять самые разнообразные меры, разрешить массу недоумений, согласить противоречия и практически осуществить реформу в великом и в малом. Приходилось одновременно заботиться о стульях и столах для новых судов — и о выборе тех, кто на них и за ними будет заседать; нужно было обратить внимание на отопление и вентиляцию — и в то же время выработать правила внутреннего делопроизводства. Все это было сопряжено притом с потерею времени и труда на «бесполезное трение», от которого не свободна ни одна машина, а бюрократическая и тем более. Судебная реформа рождалась на свет не сразу, как Минерва из головы Юпитера, а с болью и потугами. Она являлась как «insula in flumine nata» ^[74] римского права, и быстротекущая река общественной жизни, с ее разнообразными и противоречивыми интересами, подчас грозила размыть еще слабые берега этого островка, так что надо было торопиться их укрепить и засадить растительностью. Рядом с этим умирал старый судебный строй: закрывались управы благочиния, уездные, надворные и совестные суды, а также комиссии разных наименований, имевшие судебные атрибуты. Умиравший не оставлял по себе доброй памяти, но надо было, однако, соблюсти порядок и приличие — и похоронить его с честью, без непристойной суеты, но и без остатка…

Но особенно важною и трудною заботою министерства юстиции было избрание должностных лиц вновь открываемых судов. Нечего и говорить, в какой степени зависел успех нового дела от обдуманного выбора председателей, прокуроров и судей. «Судебные уставы изданы, — говорили искренние и притворные пессимисты, — все выходит очень хорошо и интересно на бумаге, но ведь людей нет и неоткуда их взять, не было для них ни школы, ни подготовки. О каких судебных прениях можно говорить, когда мы, сугубо промолчав многие годы, едва умеем лепетать? Это ведь не застольные речи, да и те у нас, по большей части, представляют несвязное и чувствительное под влиянием вина бормотание… А ведение дела со всеми сложными формами и обрядами, под угрозою какой-то загадочной кассации приговора? Где взять для них умелых, находчивых людей?» и т. д. и т. д. Зловещие предсказания Кассандры особенно усилились в последний год пред открытием судов. Наше излюбленное выражение, которым мы имеем привычку оправдывать всякие неудачи и подрывать всякие начинания: «людей нет», — было в особом ходу и относительно судебной реформы. Оно не могло не заставить призадуматься тех, на ком лежала обязанность позаботиться о «людях». Нужно было, в первые же месяцы открытия Московского и Петербургского судебных округов, назначить 8 сенаторов, 50 председателей и их товарищей, 144 члена судебных палат и окружных судов, 190 следователей и 120 чинов прокурорского надзора.

Со времени издания Судебных уставов было сделано возможное, чтобы создать контингент этих лиц. Законодательство, кружки юристов и литература действовали в этом отношении дружно и в одном направлении. Усиление окладов и штатов, а также изменение условий судебной службы должны были привлечь в судебное ведомство новые силы и вернуть в него ушедшие. Богатое анекдотическими воспоминаниями управление министерством юстиции в сороковых и пятидесятых годах мало-помалу застав вило покинуть это министерство многих полезных деятелей. Значительная часть их перешла в ведомство, в котором, несмотря на его специальный характер, раньше всех пробудилась жизнь, вызванная разгромом в крымскую войну. Они приютились под крылом недавно усопшего великого князя, в морском министерстве. Учреждение судебных установлений гарантировало этих отщепенцев от случайных настроений начальства и от внезапных служебных перемещений «от финских хладных скал» в «пламенную Колхиду» и наоборот, а новые штаты давали возможность жить в скромном довольстве. Потому-то министр юстиции так и настаивал на удержании проектированных комиссией окладов. Он не без основания боялся, что лучшие из тех, кого застанет в судебном ведомстве реформа, при условии сохранения старых, скудных окладов, уйдут в присяжное поверенные.

Необходимость увеличить содержание была, по мнению Д. Н. Замятнина и его советников, так настоятельна, что, если, как писал он, по каким-либо соображениям, признано будет необходимым уменьшить оклады и отменить прибавки, то лучше отказаться от судебной реформы, лучше остановиться приведением ее в исполнение, чем с самого начала дать ей ложное направление, поставить ее в невыгодные условия и отказаться от тех благих последствий, которых по справедливости можно ожидать от предначертанных Уставов. Его крайне озабочивала необходимость поддержания и соблюдения равновесия между судебным сословием и нарождавшеюся адвокатурою. «Если оклады содержания будут уменьшены, — заявлял он, — то равновесие это нарушится; большая часть даровитых и знающих личностей поступит в присяжные поверенные; конечно, таким образом, у нас весьма скоро образуется обширное сословие присяжных поверенных и станет сильным, но сильным на счет судебного сословия и в ущерб ему. Судебное ведомство будет„обессилено переходами лучших своих представителей в другие ведомства и в присяжные поверенные. При ежедневных столкновениях в судебных прениях по делам, часто сопряженным с весьма важными государственными интересами, судебное ведомство

вынуждено будет противопоставлять присяжным поверенным не только не вполне опытных, но и иногда и бездарных представителей».

Даже и в самой несменяемости судей видел он опасность, если с нею не будет соединено некоторое обеспечение материального положения судьи. «Если судебное ведомство, — заключает он свои соображения, представленные Государственному совету, — не будет в состоянии привлечь и удержать способных и честных деятелей, то несменяемость судей принесет больше вреда, чем пользы, и правительству даже опасно будет предоставить обширный круг деятельности, огромную власть и вверить охранение важнейших интересов государства таким людям, большинство которых остается в судебном ведомстве только потому, что не нашло себе других лучших мест».