— Смотри-ка, смотри! — сказал, в свою очередь, Матье, склонившись рядом с женой над коляской, весь во власти того же очарования. — Теперь он улыбается тебе! Черт побери! Едва разглядел что-то — и уже хохочет!

Мать и сама счастливо расхохоталась от всего сердца.

— Ты прав, он смеется, смеется! До чего же он забавный и до чего я счастлива!

Мать и отец смеялись от умиления, смеялись дружно, радуясь улыбке своего ребенка, едва приметной, беглой, подобной легкой ряби на поверхности прозрачного ручейка.

Марианна стала весело сзывать остальную четверку, беспечно прыгавшую среди молодой весенней зелени.

— Сюда, Роза! Сюда, Амбруаз! Блез и Дени, идите скорее… Пора завтракать!

Дети прибежали, и завтрак был сервирован на скатерти нежнейшего газона. Матье отвязал от коляски корзинку. Марианна достала оттуда бутерброды и раздала их детям. Воцарилось молчание, все четверо ребятишек ели с отменным аппетитом, так что приятно было на них смотреть. Но тут раскричался Жерве, негодуя, что не ему первому подали завтрак.

— Да, да, ты прав! Я совсем о тебе забыла, — весело отозвалась Марианна. — Успокойся, сейчас получишь… Открывай клювик, малыш!

Спокойным жестом она расстегнула корсаж, обнажив нежную, как шелк, грудь; от прихлынувшего молока розовый сосок набух, подобно бутону, из которого возникает цветок жизни. Марианну щедро заливало и золотило солнце; перед ней распростерлась обширная долина, казалось, благосклонно на нее взиравшая; Марианна не стыдилась и даже не думала о своей наготе: ведь и сама земля была нагая, а растения, деревья — все они тоже были нагими и истекали соком. Когда Марианна уселась в густую траву, ее словно захлестнуло волнами мощного апрельского цветения; младенец, лежа у ее свободно обнаженной груди, жадно сосал теплое молоко, подобно тому как изобильная растительность высасывала жизненные соки из матери-земли.

— Ну и проголодался же! — воскликнула Марианна. — Пожалуйста, не щиплись так сильно, маленький обжора!

А Матье продолжал стоять, восторгаясь первой улыбкой своего ребенка, его радовало все: и отличный аппетит Жерве, и изобилие молока — этого нектара, насыщающего все живое, и то, как расправляются с бутербродами четверо других его отпрысков. Им вновь овладела мечта о созидании, и он решился открыть взлелеянный им замысел, о котором до сих пор никому не говорил.

— Ну так вот! Пришло время браться за работу, пришло время создавать собственное королевство, чтобы у этих ребятишек всего было вдосталь. Надо подумать и о тех, что появятся позже, ведь со временем из года в год за стол будет садиться все больше и больше народу… Хочешь, я расскажу тебе о своем замысле?

Марианна подняла на мужа внимательный взгляд и нежно улыбнулась.

— Если час настал, открой мне твою тайну… О, я давно уже чувствую, что ты вынашиваешь какой-то смелый замысел, что ты что-то задумал. Но я тебя ни о чем не расспрашивала, я выжидала.

Он не сразу приступил к сути дела, его внезапно захлестнуло негодование, вызванное недавними воспоминаниями.

— Поверь мне, что этот Лепайер, несмотря паевой хитрый вид — круглый дурак и невежда. Можно ли придумать более кощунственную глупость, можно ли утверждать, будто земля утратила плодородие, будто она, наша извечная праматерь, извечный источник жизни, находится накануне банкротства! Да, она мачеха, но лишь для дурных сыновей: для злых, упрямых, скудоумных, не способных ни любить ее, ни возделывать. Но если сын умен, если он способен отдать ей должное, неустанно печься о ней, если он сумеет применить новейшие методы, подсказанные наукой и опытом, земля воздаст ему сторицей, она будет безостановочно производить, и урожаи неслыханно умножатся… Да, они болтают здесь, в округе, что в Шантебле никогда ничего не произрастало и не произрастет, кроме колючек. Ну нет! Придет человек, который сумеет преобразить край, и здесь будет новая обетованная земля, несущая радость и изобилие!

Матье резко повернулся, простер над равниной руку и, называя тот или иной участок, указывал на него.

— Позади, за нашей спиной, больше двухсот гектаров молодого леса, простирающегося до ферм Марей и Лиллебон. Между ними лежат полянки, соединенные широкими просеками; там отличная земля, там множество ключей, эти участки можно превратить в великолепные пастбища… Правая сторона изобилует источниками и ручейками; как раз из-за переизбытка влаги равнина заболочена, даже образовались озерца, заросшие тростником и камышом. Однако стоит появиться смелому человеку, способному поднять целину, и он станет настоящим победителем, он осушит эти земли, пророет каналы для спуска излишних вод, что не составит большого труда, и отвоюет огромные пространства под зерновые культуры, которые дадут неслыханно богатые урожаи… Но это еще не все: вот равнина, лежащая перед нами, эти пологие склоны, которые идут от Жанвиля до Вье-Бура и занимают площадь более двухсот гектаров, — они почти не возделываются, так как почва здесь каменистая и слишком сухая. Задача решается проще простого: наверху без толку пропадают источники, так вот, достаточно пустить стоячую воду по оросительным каналам на эти бесплодные склоны, и они со временем станут неслыханно плодоносными… Я все осмотрел сам, все взвесил. Короче говоря, здесь на круг около пятисот гектаров земли, и смелый созидатель сможет превратить их в плодороднейшие нивы. Это будет подлинная житница, новое царство, завоеванное упорным трудом, тут главное умело заручиться благотворной помощью вод и щедростью солнца, извечного нашего отца и источника жизни.

Марианна смотрела на мужа с восторгом, а он не сумел скрыть трепета, столь грандиозна была его мечта. Однако ее несколько испугал размах его планов, и она не сдержала возгласа тревоги и благоразумия:

— Нет, нет, это уж чересчур, ты мечтаешь о невозможном. Ну как можешь ты думать, что мы сумеем когда-нибудь приобрести все это владение и целая округа станет нашей! Где взять деньги и рабочие руки для такой дерзкой затеи?

Матье сразу упал с облаков на землю, он вздрогнул, как от испуга, и даже онемел на минуту. Потом рассмеялся и с присущим ему рассудительным и ласковым тоном сказал:

— Ты права, я брежу, я говорю безумные вещи. Не настолько я честолюбив, чтобы вообразить себя королем Шантебле. И, однако, все, о чем я тебе рассказал, истинная правда, и разве худо мечтать, строить планы, чтобы подбодрить себя, уверовать в будущее!.. А пока что я решил попытать счастья в самых скромных масштабах, на маленьком участке, который Сеген, конечно, уступит мне по сходной цене в придачу к домику, что мы у него снимаем. Это владение, которое он сдает под охоту, стало для него обременительным. А там посмотрим, пришлись ли мы по вкусу земле, пойдет ли она нам навстречу… Любимая моя, не тревожься, корми спокойно своего сосунка, а вы, ребятишки, ешьте и пейте вволю, растите, набирайтесь сил, — земля любит тех, кто берет числом и здоровьем.

В ответ Блез и Дени набили рты, а Роза попросила Амбруаза наполнить ее стаканчик вином, разбавленным водой. Но истинным олицетворением изобилия и плодородия — источником отваги и мощи — была Марианна, державшая у обнаженной груди жадно сосавшего младенца. Младенец сосал так усердно, что слышалось чмоканье, подобное легкому лепету ручейка у самого его истока, словно этой тоненькой струйке молока суждено было стать рекой. Матье чудилось, как зарождается повсюду тот же источник, как мощно разливается он по белому свету. Кормилицей была не только одна Марианна: апрельскими соками набухали поля, от его избытка трепетали деревья и тянулась к солнцу высокая трава, которая совсем укрыла мать с ребенком на руках. Даже земля трудилась над делом созидания, и Марианна чувствовала, что эта волна захлестывает и ее, заливает всю и переполняет грудь, к которой прильнул младенец. Поток молока лился в мир, претворяясь в поток извечной жизни во имя извечной людской жатвы. И этим погожим, весенним днем вся равнина, сверкающая, звенящая, благоуханная, казалось, изливает животворный поток и славословит красоту матери, которая, подставив солнцу обнаженную грудь и устремив взгляд к необъятному горизонту, кормит свое дитя.