Тезис Фурье о будущем единении классов раскрывается в романе и в теме дружбы детей различных социальных групп.
В «Наброске» Золя отметил: «Надо, главным образом, решить вопрос о детях, чтобы у меня было два или три поколения, и показать, что счастливая эволюция произойдет благодаря им».
В третьей книге романа Золя перечисляет множество браков, которые совершались в городе вопреки классовым различиям и предрассудкам. Свадьба Нанэ, брата работницы Жозины, и Низ, дочери управляющего заводом Кюриньонов, дана в романе как символ грядущего всеобщего единения.
В духе Фурье говорит Золя и о воспитании детей, подробно описывая новые школы совместного обучения, где все направлено на воспитание цельной, любящей мир и людей, гармонической, активной личности. Золя подчеркивает в «Наброске»: «Надо уделить значительное место образованию и воспитанию детей, ибо благодаря им и возникнет новое общество».
Фурьеристский фаланстер создает инженер-строитель Люк Фроман — «человек мысли и действия, простой, веселый и очень добрый… Он немного апостол, со всеми его свойствами, но апостол деятельный, очень практичный, осуществляющий те истины, которые он сам проповедует» («Набросок»). Золя наделяет Люка необыкновенной силой убеждения, одержимостью, настойчивостью в осуществлении своих стремлений. По сути дела, Люк один создает Город будущего. Он борется один против всего старого мира, ему противостоит и весь буржуазный Боклер, и хозяева «Бездны», и темная масса несознательных, озлобленных рабочих, и забитые нищие крестьяне соседних деревень. Золя наивно верит, что один человек может изменить жизнь людей, увлечь их своей убежденностью. Люку Фроману понадобилось всего около шестидесяти лет, чтобы на месте небольшого заводика создать огромный завод, оснащенный новой техникой, создать Город будущего, Город новых социальных отношений, преобразовать всю округу. Золя наивно верит также и в то, что идеальный Город — фаланстер может существовать изолированно, как своеобразный остров во враждебном ему капиталистическом мире.
Фурьеристским идеалам Люка Фромана в романе противопоставлены другие политические убеждения. Идеи коллективистов, близких к гедистам, провозглашает рабочий Боннер. Боннер требует захвата политической власти, уничтожения частной собственности на средства производства. В начале романа Боннер — убежденный противник Люка Фромана, но торжество фурьеристской ассоциации убеждает его, и в конце книги он склоняется к признанию мирной эволюции и сотрудничества классов. Признает свое поражение и анархист Ланж. Новый Город побеждает даже своего злейшего врага, тупого и злобного рабочего Рагю, которого Золя в «Наброске» называет «доказательством чудовищной глупости наемного труда». Люк привлекает на свою сторону и окрестное крестьянство, включая его в ассоциацию.
Золя заканчивает роман настоящим апофеозом фурьеризма, видением счастливого будущего, развертывающегося перед глазами умирающего Люка Фромана. Сопоставляя различные пути, которыми человечество стремилось достигнуть счастья, Золя подчеркивает, что путь, провозглашенный Фурье и осуществленный Люком Фроманом, путь мирной эволюции и солидарности классов, — с его точки зрения, лучший путь.
Проповедь фурьеризма в конце XIX века, когда росло и ширилось революционное движение пролетариата, было анахронизмом, тем более что само учение Фурье после событий 1848 года, как указано в Коммунистическом манифесте, приобрело реакционный характер.
В романе Золя следует особо отметить тему свободного творческого труда, давно изгнанную из буржуазной литературы. Многие страницы романа звучат подлинным гимном созидающему труду, основе будущего общества социальной справедливости. «Труд будет признан почетным, он станет общественной функцией, гордостью, здоровьем, радостью, законом жизни. Достаточно преобразовать труд, чтобы преобразовать все общество».
Роман построен на контрасте мира нищеты, насилия и мира радости, свободного труда. К лучшим страницам книги относятся картины тяжелой полуголодной жизни рабочих Боклера, массовые сцены. Завод «Бездна» предстает перед читателем воплощением страшного ада. Машины похожи на алчных чудовищ, готовых ежеминутно наброситься на рабочих — своих укротителей. Золя умело добивается художественных эффектов, даже изображая работу доменных печей, разлив стали. В свойственной ему импрессионистской манере написаны индустриальные пейзажи, когда в одну сложную многоцветную картину сливаются отсветы расплавленного металла, блеск искр, вылетающих из огромных печей, причудливые клубы дыма, фантастические силуэты печей и труб.
Золя дает развернутые описания и преобразованных заводов Крешри, а также Города будущего: здесь все залито светом, воздухом, машины уже не выглядят прожорливыми чудовищами, они красивы, удобны, покорны умелым рукам рабочих.
Золя-художник гораздо менее убедителен во второй и особенно в третьей книге романа, где рисуется идиллическая жизнь «образцового Города, где не будет борьбы между хозяевами и рабочими (наемный труд исчезает), ни классовой борьбы (труд-уравнитель), ни даже семейных распрей (любовь)» («Набросок»). Чем больше роман приближается к апофеозу, тем отчетливее звучит проповеднический тон автора, нередко впадающего в патетику. Сюжет останавливается, десятки страниц заполняются декларативными рассуждениями, описаниями абстрактного идеального будущего.
Он сознательно стилизует роман (особенно его третью книгу) под Священное писание, использует патетические рефрены, одинаковые зачины, напоминающие зачины Евангелия. Золя говорит о Люке как о библейском патриархе, пророке: «Все возникало, росло, создавалось, повинуясь его жесту, то было щедрое плодородие творца, из раскрытых рук которого падали семена повсюду, где он проходил». Писатель постоянно вызывает ассоциации со Священным писанием. Люка ранит из ревности рабочий Рагю — Золя пишет: «Кровь апостола пролилась, из Голгофы должна была родиться победа».
Сложное в идейном отношении и неровное по художественному выполнению произведение, естественно, вызвало противоречивую оценку современников.
Реакционная критика кричала о полной гибели таланта Золя, о несовместимости истинного искусства с социальной проблематикой и т. д.
Фурьеристы встретили роман «Труд» восторженно. К 900-м годам увлечение Фурье уже давно прошло, но было еще несколько фурьеристских небольших фаланстеров (коопераций) и общество последователей социалиста-утописта.
Девятого июня 1901 года парижское фурьеристское общество совместно с несколькими рабочими союзами организовало в честь выхода в свет романа «Труд» торжественный банкет. На этом банкете Золя не присутствовал, так как в накаленной внутриполитической атмосфере в связи с делом Дрейфуса он вообще избегал появляться на многолюдных собраниях. Писатель послал на имя председательствующего Жана Лабюскьера письмо, в котором еще раз подчеркивал свою преданность идеям Фурье: «Будущее нашего общества зависит от новой организации труда, это повлечет за собой и справедливое распределение богатства. Фурье — гениальный провозвестник этой истины. Я ее только изложил. Не так уже важно, какой дорогой идти, если в конце ее виден будущий Город мира».
Фурьерист Нуаро в своей речи, затем опубликованной в газете «Рабочая ассоциация» («L’Association Ouvrière», 15 июня 1901 г.), горячо приветствовал новый роман Золя и от имени последователей Фурье выразил автору «Труда» восхищение и благодарность. На митинге были исполнены песни и стихотворения Беранже, Фесто, Клемана и самого Фурье.
Книга Золя читалась и обсуждалась во многих народных университетах. Аудитория, как правило, особенно тепло принимала страницы романа, посвященные прославлению труда.
Очень высоко оценил роман-утопию Золя Жан Жорес, один из руководителей французской социалистической партии. Жорес посвятил «Труду» большую, обстоятельную статью, печатавшуюся 23 и 25 апреля 1901 года в газете «Петит Репюблик». Жорес отмечал слабость и наивность политической мысли Золя, полностью отрицавшего революционное действие, произвольно изолировавшего экономическую эволюцию от политической, но он подчеркивал, что «книга Золя, столь богатая мыслью и действием, была бы опасной, если бы она хотя на миг могла усыпить горячие устремления класса пролетариев или притупить его суровый классовый инстинкт. Но, по существу, не в этом заключается мысль Золя. В его книге чувствуется могучий, уходящий в глубь веков порыв пролетариата, смутивший и потрясший даже буржуазную совесть. Если же Золя предпочитает идти к коммунизму путем мирной эволюции (сотрудничества), он все же остерегается заключить огромное историческое движение в рамки одной формулы, но допускающей ничего иного… Он расчленил огромную идею социальной революции и, главным образом, пролил яркий свет на совместное действие науки и ассоциации».
