Фернан опешил, взгляд его потускнел, лицо приняло еще более тупое выражение.
— А люди толкуют другое.
— О чем же толкуют?
— Говорят, судьи нашли еще какие-то улики против прежнего учителя.
— Да, что же?
— Всякое говорят!
Наконец, решившись высказаться, он понес невообразимый вздор.
Евреи дали их единоверцу Симону большую сумму, целых пять миллионов франков, с тем чтобы он добился смертной казни одного Брата из Общины христианской веры. Но дело не выгорело, пять миллионов лежат себе тихонечко в потайном месте, и теперь жиды стараются отправить на каторгу брата Горжиа, готовы залить кровью всю Францию, лишь бы вернуть обратно Симона, который один знает, где спрятан клад.
— Полноте, голубчик, — воскликнул ошеломленный Марк, — неужели вы верите таким небылицам?
Молодой крестьянин растерянно уставился на него.
— Еще бы! А почему нет?
— Да потому, что это сущая бессмыслица!.. Вы умеете читать и писать, я надеялся, что хоть немного расшевелил ваш ум, научил вас отличать правду от лжи… Послушайте, вы так-таки ничего и не усвоили из того, чему учились у меня в школе?
Фернан равнодушно пожал плечами:
— Ну, господин Фроман, все усваивать — только мозги засорять… Я повторяю то, что говорят люди. И поумнее меня клянутся, что все правда… Да я сам прочитал позавчера что-то в этом роде в «Пти Бомонтэ»! А уж раз напечатали, значит, все так оно и есть.
Марк был в отчаянии. Он затратил столько усилий в борьбе с невежеством, а результаты ничтожны. Этому малому можно было наплести что угодно, он принимал на веру самые нелепые выдумки, у него не хватало сообразительности и здравого смысла, чтоб опровергнуть газетные враки. Даже его жена, белокурая Люсиль, более развитая, чем муж, не выдержала.
— Пять миллионов, — сказала она, отрываясь на минуту от работы, — что-то многовато.
В школе мадемуазель Рузер она была посредственной ученицей и, хотя не сдала выпускного экзамена, производила впечатление довольно смышленой. Она слыла набожной, учительница даже гордилась ею, так как она знала наизусть без единой ошибки все Евангелие страстей Христовых. После замужества она перестала выполнять религиозные обряды, но сохранила лицемерное смирение женщины, на которую церковь наложила свою руку. Все же она отваживалась иной раз немного поспорить.
— Пять миллионов, спрятанные в каком-то тайнике, — повторил Марк, — пять миллионов, которые дожидаются возвращения бедняги Симона, — все это чепуха!.. А обнаруженные недавно документы, а улики, доказывающие виновность брата Горжиа, вот от этого никуда не денешься!
Люсиль расхрабрилась. Она очень мило рассмеялась и воскликнула:
— Ну, ему грош цена. Совесть у Горжиа, верно, страсть какая нечистая, но его следовало бы оставить в покое, все же он монах… Я тоже кое-что читала и могу соображать.
— Ладно, — сказал Фернан, — мало тебе чтения, еще соображать захотела, да так, пожалуй, никаких мозгов не хватит. Лучше всего сидеть смирно в своем углу, и дело с концом.
Марк намеревался ему возразить, но позади раздались шаги, он обернулся. Папаша Бонгар с женой и дочерью Анжелой возвращались с поля.
Бонгар слышал слова сына и вмешался в разговор:
— А ведь парень-то прав, господин Фроман, лучше вовсе не ломать голову над такими делами… В мое время газет не читали и жили себе припеваючи. Так, что ли, жена?
— Известное дело! — энергично кивнула головой Бонгарша.
Но Анжела улыбалась понимающей улыбкой. Малоспособная, она все же, благодаря своей усидчивости, получила свидетельство об окончании школы у мадемуазель Рузер. Ее невыразительное лицо с коротким носом и большим ртом порой словно озарялось внутренним светом, как бы пробивавшимся сквозь грубую оболочку. Через месяц она собиралась замуж за Огюста Долуара, брата своей невестки Люсиль. Огюст был здоровенный малый, по профессии каменщик, как и его отец. Анжела питала честолюбивые мечты о будущем: когда они поженятся, Огюст откроет собственное дело, а она станет верховодить.
— А я считаю, что все надо знать, — сказала она. — Если ничего не знаешь, ничего и не добьешься в жизни. Все так и норовят обмануть и украсть… Да вот хотя бы вчера, мама, лудильщик обсчитал тебя на три су, хорошо, что я проверила счет.
Все покачали головой, а Марк в задумчивости продолжал свою прогулку. На ферме Бонгаров ничего не изменилось с тех пор, как он заходил туда в день ареста Симона, чтобы получить показания в его пользу. И сами Бонгары, подозрительные, скрытные, по-прежнему коснели в невежестве; эти жалкие создания, еще тесно связанные с землей, жили в постоянном страхе, что их сожрет кто посильней и побогаче. Их дети недалеко ушли от родителей и находились почти в такой же зависимости от земли; правда, они уже обладали кое-какими знаниями, но весьма недостаточными, и постоянно впадали в нелепые заблуждения. Все же они прошли какую-то часть пути, а малейший шаг вперед приближает к далекой желанной цели.
Через несколько дней Марк отправился к Долуару, поговорить с ним о деле, которое принимал очень близко к сердцу. У Марка прежде учились двое старших сыновей Долуара, Огюст и Шарль, потом к нему поступил младший, Жюль, очень способный мальчик, который в двенадцать лет окончил школу с прекрасным аттестатом, но дальше он не пошел. Это огорчало Марка, который мечтал сделать из Жюля учителя: Марк был озабочен пополнением учительского состава начальных школ, о чем его друг Сальван порой говорил с большой тревогой.
Долуары жили по-прежнему на улице Плезир, над винной лавкой. Марк застал дома только г-жу Долуар и Жюля. Муж и старшие сыновья еще не возвращались с работы. Г-жа Долуар выслушала Марка очень внимательно; она была женщина серьезная, но недалекая, хорошая хозяйка, поглощенная исключительно интересами семьи.
— Что вы, господин Фроман, да разве это мыслимо! Мы не можем отпустить Жюля, пусть учится какому-нибудь ремеслу. Откуда нам взять денег на его образование? Может, и не надо платить за него, а все равно влетит в копеечку. Ты ведь хочешь быть столяром, верно? — обратилась она к Жюлю. — Мой отец тоже был столяр.
У мальчика заблестели глаза, он осмелился высказать свое желание:
— Нет, мама, мне очень хотелось бы учиться дальше!
Марк поддержал его; тут как раз явился Долуар с сыновьями. Огюст работал на стройке вместе с отцом, по дороге домой они зашли за Шарлем, который слесарничал в соседней мастерской. Долуару рассказали, в чем дело, и он тотчас же принял сторону жены; она главенствовала в доме и стояла на страже незыблемых семейных устоев. Г-жа Долуар была порядочная и добрая женщина, но упрямо оберегала издавна заведенные обычаи. И муж уступал, хоть и был в свое время бравым, видавшим виды солдатом.
— Нет, нет, господин Фроман, ничего из этого не выйдет.
— Ну, посудите сами, — терпеливо разъяснял Марк. — Я берусь подготовить Жюля в Нормальную школу. Мы выхлопочем ему стипендию. Вы ни гроша на него не затратите.
— А кормить-то его придется? — спросила мать.
— Ах, боже мой, в большой семье лишний рот не имеет значения… Можно позволить себе небольшие издержки, если мальчик подает такие надежды.
Старшие братья добродушно расхохотались, уж очень забавный вид был у малыша, испуганный и вместе с тем гордый.
— Эй, парнишка, — крикнул Огюст, — ты задумал стать важным барином? Нечего задаваться, у нас тоже есть свидетельства об окончании! Да только с нас хватит, и так нам забили голову всякими баснями, что пишут в книгах. Ей-богу, по мне, уж лучше известь гасить. — И весело добавил, обращаясь к Марку: — Ох, господин Фроман, немало пришлось вам со мной повозиться! Ведь я не мог спокойно усидеть на месте, а иной раз и весь класс подбивал на шалости. Хорошо, хоть Шарль был посмирнее.
— Еще бы, — рассмеялся Шарль, — ну, да и я озорничал не меньше твоего, я вовсе не желал, чтоб меня считали тихоней или дурачком.
— Ну, нет, дурачками-то мы не были, а просто повесы и лентяи… — заключил Огюст. — Сегодня мы просим у вас извинения, господин Фроман. И я совершенно с вами согласен, я нахожу, что, если у Жюля есть способности, надо помочь ему выйти в люди. Мы за прогресс, черт подери!
