Кстати, Париж. Я жалею, что разминулся с Надин. Это тот самый случай, когда звонки не имеют смысла, когда просто надо быть рядом и дышать друг другом. Надин! Каманина Надя. Мы познакомились года четыре назад на приеме в британском посольстве по случаю вручения отцу медали Королевского научного общества. Для приглашенных давали концерт. Надя пела арию Царицы ночи из «Волшебной флейты», потом был фуршет, и Надя спросила, не составлю ли я ей компанию на выступлении в загородном клубе МИДа. Я не умею петь и как аккомпаниатор малопригоден, отшутился я, заподозрив, что мне опять навязывают правила игры. Зато вы умеете слушать, сказала она, я видела, как Моцарт будто перевернул вас. «Во-первых, не Моцарт, а музыка Моцарта, во-вторых, не музыка Моцарта, а интонации вашего голоса, а в-третьих, я только что завершил написание статьи, и вы просто попали в резонанс». Другая, будь она немного амбициознее, наверное, уже обиделась бы на мой менторский тон, отдававший мужским высокомерием, но Надя оказалась по-житейски умной и единственной женщиной, которая побывала в моем доме за последние – э-э-э, сколько лет? Наша встреча ничего не изменила в нашем образе жизни – Надя уехала по контракту сначала в Германию, потом пела в небольшом театре в Италии, замуж вышла во Франции и сейчас время от времени поет то тут, то там по Европе. Сообщи она о своем приезде заранее, я бы предложил ей сделать остановку не в Москве, а в Новосибирске, но Надя никогда не создает будущего. Она говорит – будущее должно приходить к нам само, иначе это уже не будущее, а прогноз погоды.
Что еще? Студенты – ничего, пусть поищут, побегают, ну не мне же за ними. Лично я никогда не любил дисциплину, но за жажду свободы приходится чем-то платить. Например, неизбежностью для педагога покуражиться над своевольным студентом. Мне в свое время пришлось испытать все последствия зависимости от таких персонажей, хорошо, что такие – не все. Я и сам не такой. Просто если на равных, то значит – на равных. Вы не держите обязательств, я не беру их на себя. Все законно и обоснованно. Градов это понимает и принимает условия негласного договора, Лавровский – не помню, а я его видел? Ну ладно, найдется, посмотрим.
Заменить Переверзева? Надо подумать, как мне отвертеться. Я с опаскою даже на время читаю чужим. Не хочу затаенных обид и застенчивых просьб от коллег по возможности больше не брать его курс на замену. И потом – все эти апологеты из инициативных студентов, которые осаждают кафедру и деканат, требуя дать им любимого нового лектора! Нет, я придумаю, как отказать. Просчитывать мотивации – это мой хлеб.
А дыхание в трубку – что же мне делать с тобой?.. Да, еще мама и папа – вот приму душ с дороги, улягусь в постель и тогда позвоню. Все равно мама уже сама с утра звонила в аэропорт и знает, что все сегодняшние рейсы из Новосибирска долетели и приземлились удачно. Разумеется, еще остается дорога до дома – подождут, потому что, истратив все свои силы на разговор с мамой, я не смогу дойти до ванной, это каждый раз так выматывает! Уж лучше пусть ее голос усыпит меня чистым.
«Стереть все записи».
Умница Анна Петровна! Цветы политы, в доме ни пылинки, и все на своих местах. Я ее обожаю – Анна Петровна работала в бюро переводов академии, знала несколько европейских языков, отец просил ее вести со мной частные уроки английского, а потом мы взялись за французский, немецкий и, пока я учился в школе, еще пробежались по испанскому и итальянскому разговорным. Анна Петровна была молодая, тихая, какая-то незаметная, но всегда собранная, педантичная, очень добрая и одинокая. Когда в нашем подъезде этажом выше умерла старушка, всю жизнь прослужившая в академической библиотеке, отец уговорил ее наследника-племянника продать его пай и квартиру Анне Петровне, а потом отстоял эту сделку на собрании кооператива – говорят, такой пламенной речи от него не слышали даже на прениях по спорным научным вопросам.
Мама не понимала – отчего он так старается? Но папа с потрясающей выдержкой ей объяснял: теща больна, ты много времени уделяешь заботам о ней, ты разрываешься на две квартиры и дачи, тебе надо чаще отдыхать, не приглашать же постороннего человека, а Анну Петровну мы знаем, Игорек к ней привык, он ее принимает, ты знаешь, как трудно найти к нему подход, будет с ним заниматься и понемногу приглядывать. К моей радости, папа ее убедил – мне было удобно с Анной Петровной, потому что с ней было легко. Никаких нотаций и наставлений, никаких унижений и униженности, а еще она отменно готовила и всегда старалась подавать к столу не то, что надо, а то, что любят, и это было вкусно всегда. Ее сын был моложе меня на пять лет, мы не то что дружили, но в Сереже я чувствовал что-то родное – по духу, как думал тогда. Да и папа не раз говорил – еще один ученый растет. И так говорили и думали многие – с особым подтекстом, значение которого я начал понимать много позже. А когда догадался, о чем идет речь, я не расстроился – я мечтал о такой матери, как Анна Петровна.
Наша семейная идиллия продолжалась много лет, пока мама однажды не сказала – все, хватит. По ее настоянию отец купил еще одну квартиру – далеко, так, что в гости не набегаешься, и они с мамой переехали. Я остался в нашем родовом гнезде под присмотром Анны Петровны – отец решил, что важнее быть ближе к институту, чем к отцу. А я был не против. Сережа, Сергей Сергеевич, стал переводчиком, дома бывает редко, и вся нерастраченная материнская любовь Анны Петровны по-прежнему достается мне. И это не утомляет – Анна Петровна не обсуждает мою личную жизнь, и ей очень понравилась Надя. У нее есть свой ключ, но я никогда не чувствую ее присутствия в своем доме – всякий раз я возвращаюсь в квартиру, из которой уезжал, – ни посторонних вмешательств, ни запахов. Ничего, кроме заведенного мною порядка и чистоты. И даже сейчас, когда, наверное, можно было бы мне позвонить и спросить, как дорога, как съездил, всем ли доволен, что было не так, она не станет меня беспокоить, потому что понимает – я устал, я должен прийти в себя и что потом я ее навещу. Обязательно – с подарком. Я всегда привожу ей какой-нибудь экзотический сувенир или просто полезную вещь для хозяйства. Я уже подарил ей весь мир, потому что за все эти годы она никогда не уезжала из дома. И даже отпуск проводила в Москве, потому что отец в это время оставался один – отправлял нас с мамой и бабушкой к морю, а за Сережей приезжала Анина сестра из Геленджика. Интересно, кто-нибудь сможет ради меня вот так просидеть на одном месте всю жизнь?
И все-таки любая вода чудотворна. Казалось бы, душ, а выходишь, словно заново народился на свет. И тихо, так тихо…
– Игорь, это снова Олег. Извини, что опять беспокою, но это очень важно. Не хотелось бы по телефону. Я надеялся, что увижу тебя на юбилейной встрече одноклассников, но ты не пришел. Конечно, бывает. И все же – запиши мой номер (диктует), я буду ждать твоего звонка. Дело о жизни и смерти, а еще этот шифр, эти цифры… В общем, приедешь – дай знать о себе.
Именно по этой причине я не поехал на встречу. На самом деле конференция в Новосибирске не была профильной, и я немного доработал свое сообщение, чтобы приблизиться к теме, – пришлось кое-чего подчитать, что-то подтянуть из цитат и положений. Просто мне был нужен предлог для отъезда – скрываться и не отвечать на звонки с приглашением было бы глупо. И потом, я не раз замечал: стоит кому-то сказать, что уехал, и ты обязательно встретишься с ним или столкнешься с кем-то из общих знакомых, и будет неловко. А мне не хотелось бы выглядеть не по возрасту и не по статусу глупым.
Я не жажду сердечных объятий бывших соседей по парте, по классу. Знаю, что каждый из них в этой жизни добился многого, но наше общее прошлое не волнует меня. Я не плачу по умершим и не скорблю по былому. От отца я принял к действию единственно верную заповедь: жизнь – это будущее, реального прошлого не существует, как не существует и реального настоящего, потому что в соотношении с будущим оно – всегда прошлое и то, что происходит сейчас, уже произошло. Вчера важно для тех, кто не хочет жить будущим, кто боится его. Всегда проще проживать то, что уже случилось, и не всякий находит в себе мужество, чтобы жить тем, что еще не произошло, что тебе неизвестно и что тебя еще ждет.
