— Что это, что?

— Мадонна, я разбудил вас. Вам нельзя еще лежать на спине, вы Бог знает что кричите.

— Оботрите мне лицо, маэстро… Вот так. А теперь… помогите мне перевернуться на живот.

В караулке загромыхали, загалдели — гвалт возник как-то сразу. Кайзерини встрепенулся. Жанна осталась безучастна.

Из общего гомона выделились отдельные фразы:

— Я послан лично баронетом Гразьена, что? Вас не убеждают мои полномочия? Сто чертей вашей матери, где же ваши офицеры? Ни одного грамотного болвана! Молчать! Да знаешь ли ты, кто я такой? — Послышались металлические удары, это пришедший бил себя кулаком в кирасу. — Я капитан де Брюан… кто сказал Брюхан?! Авель, пистолеты!

Кайзерини тихонько сказал:

— Этот капитан явно хочет нанести вам визит, мадонна.

Жанна не ответила, но покивала ресницами: да, очень хочет.

Между тем визитер уже протискивался в дверь. За ним металось перекошенное лицо сержанта. Незнакомец хлопнул его по носу перчаткой.

— Закрой дверь, деревенщина, и не бойся, я ничего не украду! Когда придет ваш фенрих, доложишь ему, он меня знает, ну, пошел! Да не торчи под дверью! Авель! Друг мой, встаньте у двери и не подпускайте никого на расстояние вашей шпаги!

Закрыв наконец дверь, незнакомец прислушался и воззрился на Кайзерини.

— Это кто? Зачем? — спросил он командным голосом.

И тогда заговорила Жанна:

— Этот господин — мой врач, Андреа Кайзерини. И вам, сударь, хотя вы пришли от баронета Гразьенского, придется говорить в его присутствии. Ибо с этим мирились сеньоры поважнее того, которого представляете здесь вы.

Незнакомец ощупал Кайзерини единственным глазом — другой был скрыт под черной повязкой. Жанна тоже осмотрела его. Вот это был настоящий волк — брюзгливая складка вокруг рта, видная даже под пышными усами, крупные жилистые руки в драных кружевных манжетах, рыцарский полудоспех и плащ с голубым сердцем. Грубая, неуклюжая походка — он ступил по келье всего два шага, но сразу стало ясно, что ходьба — не его занятие. Его дело — сидеть в седле и работать мечом. Настоящий волк.

Наконец «волк» сделал гримасу и стащил с головы шлем. Вместе с ним снялась и повязка и темный парик. Открылась голова пожилого человека с короткой седой стрижкой и высоким лбом. Перевязанный глаз был совершенно здоров.

Он сделал еще шаг и точным, изящным движением преклонил колено перед постелью Жанны.

— Я почтительнейше приветствую Ваше Величество, подлинную королеву Виргинии.

— Что это за маскарад? — спросила Жанна. — Кто вы?

— Я преданный слуга Вашего Величества. Мое имя Ариоль Омундсен, я сержант верхнего полка телогреев. Ваше Величество… неужели вы не верите мне?

Королевский голос раздался после небольшой паузы:

— С чего вы взяли? Я этого не говорила.

— Ваше Величество, — Омундсен пригнулся к ней поближе, — это хорошо, что вы не верите мне сразу. Назваться моим именем мог любой другой, с любой другой целью. Но я могу доказать Вашему Величеству, что я не лгу…

— Что же вы замялись?

— Могу ли я… смею ли я задать вопрос Вашему Величеству?

Жанна даже улыбнулась:

— Спрашивайте, я буду отвечать… если захочу.

— Помнит ли Ваше Величество битву при Дилионе?

— Да, я помню битву при Дилионе.

— Благодарю, Ваше Величество. Так вот, во время решительной атаки на мрежольский лагерь, когда Ваше Величество находились в нашем строю, был убит ваш личный знаменосец, но знамя…

— Погодите! Я вспомнила! Ариоль Омундсен! — Жанна попыталась приподняться, но неловко двинула рукой и со всхлипом упала на подушки. Омундсен смотрел на нее счастливыми глазами и ничего не замечал.

— Маэстро, — позвала Жанна. Кайзерини подошел, она мимикой показала ему, что надо вытереть слезы. Потом она снова повернула голову к Омундсену.

— Я все вспомнила… Ведь вы не сержант, я пожаловала вам чин капитана… Почему же вы… Я, конечно, забыла, но следовало же напомнить… Маэстро! Вот это капитан Омундсен! Пожмите ему руку, он достоин этого.

Омундсен поднялся с колен. Кайзерини подошел к нему.

— Я уважаю вас, капитан Омундсен, — сказал врач, пожимая руку телогрею, — ибо вы были верным слугой королевы и остаетесь таковым даже сейчас. Это достойно глубокого уважения.

Омундсен сильно смутился. Жанна скомандовала:

— Капитан, сядьте. Маэстро, вы будете писать, я назначаю вас моим секретарем.

— Я готов, мадонна.

— Пишите: «Сим удостоверяется, что мы, Иоанна Первая, Божьей милостью королева Великой Виргинии и острова Ре etc., жалуем господина Ариоля Омундсена чином капитана с правом на собственное знамя. Господин Омундсен вправе истребовать рекомый чин у моего законного наследника. Дано в Таускароре a. D. 1578, августа…» Какое сегодня?.. «августа 24 дня… в последний день моей земной жизни…» впрочем, это я так, этого вы в документ не пишите…

Кайзерини торопливо записывал. Омундсен вскрикнул:

— Не говорите так, Ваше Величество! Я знаю планы лигеров, я затем и пришел, чтобы этот ваш день не стал последним!

Жанна пристально посмотрела на него.

— Вы, значит, пришли предложить мне побег?

— Святая правда, Ваше Величество! Именно побег! — Жанна никак не реагировала на это, и он с жаром продолжал: — Все подготовлено, полная уверенность в удаче!..

Жанна еще помолчала, глядя ему в лицо.

— Изложите план, капитан Омундсен.

— Ваше Величество, смею вас уверить, остановка только за вашим согласием. Я наблюдаю за лигерами уже целый месяц и знаю их порядки. Эти скоты за дверью сменяются через час. Их сменят мои люди… не все мои, но чужих мы… — Он сделал выразительный жест. — Мы переоденем Ваше Величество в солдатскую одежду, на голову наденем шлем с забралом и выйдем совершенно свободно, не бросаясь в глаза… там внизу толпа…

Под конец речи Омундсен стал сбиваться и тускнеть: он видел, что королева не слушает его. Все же он договорил, уже без всякого энтузиазма:

— Одежда для Вашего Величества у меня с собой… — и потрогал свою объемистую поясницу.

— Маэстро, — сказала Жанна, — готов ли документ?

— Готов, мадонна.

— Надо подписать. Помогите мне.

Кайзерини поднес ей лист на своей аптекарской дощечке. Жанна закусила губу, перекатилась на левый бок, согнула правую руку и дрожащими буквами вывела: «Подписано». Росчерка не получилось. И не хватало еще ее имени — Кайзерини ведь не знал, как пишутся официальные бумаги. Она сама добавила букву за буквой: «И-о-а-н-н-а».

— Вот, возьмите, капитан, — сказала она. — Печати нет, но зато подпись самая что ни на есть подлинная…

Омундсен принял бумагу, встав на колено у ее изголовья. Жанна дала ему поцеловать руку и отвернулась от него.

— Капитан, — сказала она, глядя в стену, — я не поеду с вами никуда. Вы опоздали, мой капитан, но вы совсем не виноваты, нет. Я уже мертва, и давно мертва… Какое же это было число? Девятое июля… или восьмое?.. У меня всегда было плохо с числами… Но это не важно. Я умерла уже тогда, в тот день, я мертва, хотя и разговариваю с вами. Не удивляйтесь этому. Завтра просто будет официально и при свидетелях подтверждена моя смерть. Но они убьют уже труп. «Постыла душе моей жизнь моя», — закончила она цитатой из книги Иова.

Омундсен, весь обмякнув, тяжело сидел на полу у ее изголовья. Кайзерини застыл, уставившись в окно.

Молчание длилось очень долго.

Ариоль Омундсен не сказал ей больше ни слова — зачем?

Она не хочет. Она убила его мечту, которую он бережно вынашивал целый месяц. Ибо главное было не в том, чтобы вывести ее из замка, — это было не трудно. Главное было в том, куда увезти ее потом, куда спрятать. И он придумал, и был страшно горд своей выдумкой: конечно, он увезет ее туда, где ее искать никак не будут, — на север, на остров Ре, на свою родину.

Он уже во всех мелочах, в подробностях видел это путешествие, он предвкушал его. Это было возвращение к юности, когда он был еще темным, неграмотным охотником, когда он жил настолько тесной связью с окружающей природой, что ощущал себя ее частью.