— Господа! — говорил он. — Вам уже известно, что Ее Величество повелело вызвать из Венгрии армию маршала Викремасинга, сиятельного маркиза Эмезы. Это значит только одно: мы с вами вяло воюем, плохо воюем, мы вышли из королевского доверия, что, разумеется, крайне прискорбно. Поэтому мы решили немедля нанести мятежникам чувствительный удар и доказать, что и наша армия кое-что стоит, во всяком случае она стоит королевского доверия. Извольте выслушать диспозицию разгрома Тантара, лагеря Лиги, составленную мною и генерал-капитаном Уэртой, графом Вимори.

Оливково-смуглый Уэрта стоял тут же, покусывая волоски своей смоляной бороды. Все посмотрели на него, когда коннетабль назвал его имя. Все, кроме полковника Горна, навесившего суровые усы над картой.

— Итак, — Лианкар изящно водил своим жезлом, точно фея волшебной палочкой, — батальон полковника графа Горна выходит из Уарстера и движется вот этими дорогами на Дьюр. Два батальона графа Вимори, предводимые капитаном Мерком, движутся вот так, правее батальона Горна, с тем чтобы одновременно атаковать Тантарский лагерь с другой стороны. Взятием этого лагеря мы разрежем лигеров на две части — извольте смотреть, — мы отделяем кейлембарскую часть от гразьенской…

— Тантарский лагерь — единственный, который укреплен и имеет артиллерию, — проворчал Горн, — его придется штурмовать…

— Ну разумеется. Поэтому я и хочу покончить с ним с первым, — любезно объяснил Лианкар.

— Мы получим пушки, ваше сиятельство? — напрямик спросил Горн.

— Нет, граф. — Коннетабль светло и ясно посмотрел в сумрачное лицо Горна. — Все ваши возражения я могу перечислить и сам: без пушек, слишком далеко от главных сил, вы не рассчитываете на успех. Но я и хочу от вас, граф, чтобы вы совершили нам подвиг. Живой силы в Тантаре вдвое меньше того, что составят ваши батальоны, ваши и Мерка. Пушки замедлят ваше движение и не смогут обеспечить вам внезапность. А вы должны появиться перед ними, как призраки из тумана, справа и слева. Ошеломив их вы без труда завладеете лагерем. И именно потому, что он укреплен и имеет артиллерию, вы сможете продержаться там до нашего прихода…

— Я все понял, — хмуро сказал Горн.

— Это радует меня. Итак, отправляйтесь в Уарстер и готовьте свой батальон к походу. Капитан Мерк выходит из Дилиона завтра.

Уэрта молча кивнул, подтверждая. Коннетабль осторожно положил свой жезл на карту и вышел.

Позади штабной комнаты — огромного двухсветного зала — находилась темная конурка, которую адъютанты называли про себя «исповедальней»: здесь коннетабль принимал своих шпионов, проводя с ними гораздо больше времени, чем с офицерами над картой. В этой келье его уже ждали — низенький, щуплый человечек согнулся перед ним, ища поцеловать руку.

— Садитесь, Азнак. Я давно жду вас.

Они сели — коннетабль развалился в мягком кресле, спиной к свету; маленький чернявый человек с недавно запущенной бородой почтительно пристроился на табуретке напротив него.

— Я получил все ваши донесения и знаю обо всех ваших неудачах. — Лианкар говорил мягко, даже лениво. — Красавчик Плеазант оказался ловчее вас… но и вы не промах — не дали себя убить… Это приятно.

— Я, месье, пытался несколько раз уничтожить его, но его спасает сам дьявол, как видно…

— Азнак, вы перестарались! Я не приказывал вам…

Шевалье Азнак побледнел:

— Уезжая из Марвы, месье… я нанял целый десяток негодяев нарочно для него…

— Болван! — свирепо прошептал Лианкар, но тут же и успокоился. Он даже сложил руки, воздел глаза горе и изобразил молитву. — Надеюсь, у ваших негодяев ничего не выйдет, и о том же молю Господа. А вы вернетесь в Марву — тотчас же — и немедленно прекратите покушаться на него. Это приказ.

— Я не могу поручиться, что он не писал королеве…

— Успокойтесь, Азнак. Если он и писал, то уж не о такой мелочи, как вы. От его писем жарко или холодно станет разве что графу Финнеатлю, но уж никак не вам.

— Но он теперь наверняка будет пытаться пройти в Толет, его нельзя пускать туда, месье…

— Пытаться мы запретить не можем. Пусть пытается — если у него достанет духу… Но убивать его, Азнак. нельзя — до самого последнего момента, вы поняли? — до самого последнего…

— А если он все-таки проникнет?..

— Послушайте, mon ami[54], сдается мне, что, сменив имя, вы лишились половины своего разума. Им нельзя давать встречаться. Ведите его до самых дверей живым, но уж у дверей… Теперь вы меня поняли?

Басилар Симт поднял воспаленные глаза и без интереса смотрел на поблескивающую из мрака кирасу. Он молча ждал, что скажет комендант. Но тот, кого он принимал за коменданта, шагнул к свече, снял каску, содрал фальшивую бороду — и Басилар Симт поднялся со своего места, узнав каноника ди Аттана.

— А я как раз пишу вам, отец мой, — сказал он, приняв благословение старшего.

— Отчеты ваши нами получены. — Аскетическая голова инквизитора очень странно выглядела над воинственной кирасой. — Я должен проехать в Толет, оттого и вся эта недостойная машкера. Его Высокопреосвященство покинул пределы острова Ре. Я оставил его в Мурде, у мощей нашего святого…

Басилар Симт медленно осенил себя крестом. Оба постояли молча, переживая высокое мгновение.

— У вас есть надежный человек с пропуском? — нарушил молчание каноник ди Аттан.

— Да, отец. Очень кстати сегодня едет в Толет брат Жервасий, из обетных мурьянов…

— Кто он в миру?

— Сержант дворцовой роты телогреев. Угодно, я позову его?..

— Нет, не нужно. Когда он выезжает?

— С сумерками, чтобы в Толете быть ночью. У вас есть время отдохнуть, отец мой…

— Нет у нас времени на это. Отец наш кардинал сам положил конец своему заточению и сказал нам свое слово: вперед на Толет! Сейчас мы с вами имеем время только на то, чтобы обсудить результаты наших усилий, но ни на что другое. Подайте мне письмо.

— Оно не закончено…

— Остальное доскажете на словах. — Каноник ди Аттан взял письмо у Басилара Симта и стал читать, даже не садясь. Симт зажег еще одну свечу, придвинул инквизитору стул, и тот, не отрываясь от чтения, присел: ноги сами подгибались под тяжестью непривычных для него доспехов. Лицо у него, как и у Симта, было бледное, испитое — какое-то подземное. Дочитав, он положил письмо и закрыл глаза.

— Теперь выслушайте, что сделали мы, — тихо начал он. — Агнеса Гроненальдо, урожденная графиня ди Морпор, оказалась настоящей ведьмой по силе упорства своего. Поначалу отец наш кардинал надеялся увещевать ее, но только время было потрачено зря. Да и в самом составе трибунала были сомнения… слабые души, они не то чтобы протестовали, но выражали опасения — как же, подвергнуть пытке принцессу Каршандара… Нам пришлось вразумлять еще и их, но это мы преодолели. Негодница подтвердила немногое… весьма немногое… участие в диспуте… существование ордена Воителей Истины… да, больше ничего. Впрочем, еще одно, что мы и без того знали — личное участие в диспуте Иоанны ди Марена. Она доводила до бешенства самого Корнелиуса Ахата, нашего милостивца… а уж он, как никто, умеет владеть собой… Невзирая ни на что, стоит на одном: все это не более чем благородная забава, шалость… игра… А? — Каноник ди Аттан раскрыл глаза. — Хороша забава! Когда она назвала свое любимое чтение, мы пришли в ужас… Куда же дальше — в карете у нее нашли томик Джордано Бруно с такими схолиями, сделанными ее собственной рукой… Печатано у Альда Грима в Толете! — Его вежливый рот исказила гримаса ненависти. — Вот до чего мы дошли с отменой Индекса!.. Вам легче, отец, вы имеете дело с мужчинами… Ведьмы дьявольски упорны… хотя наши демонологи, да и католические тоже… утверждают, что не встречали еще ни одной, кого Диавол одарил бы нечувствительностью к боли… Это странно… Все они чувствуют боль, и Агнеса Гроненальдо тоже не является исключением…

— Святая истина, отец, — вставил Басилар Симт. — Я также не встречал упоминания о таких случаях… ни у Эймерика, ни у Ремигия…[55] В свободные минуты я читаю вот это, но и тут…