Их пора было бы выдать замуж, и в женихах не было бы недостатка, но графиня сказала дочерям: «Браки таких, как мы, устраивают короли». Это тоже было традицией рода, хотя бы даже королева Иоанна, которой надлежало устроить их браки, понятия об этой традиции не имела. Ничего не поделаешь — при слове «традиция» мать становилась тверда, как статуя, и девушкам оставалось покориться судьбе.
Как они радовались, когда узнали, что королева приедет в Демерль на охоту! Они скакали, точно белки, забыв свое звание, воспитание и все приличия. «Она вспомнила! Мама, она вспомнила о нас!» — восторженно визжали они, повисая на шее у графини и безжалостно сминая ее плоеный воротник, и мать была не в силах на них сердиться.
Королева и вправду приехала, охотилась на волков, храбро убила двух зверей и после охоты прожила в замке четыре дня. Она очаровала всех своей красотой, ловкостью, с которой носила мужской наряд, но пуще всего — своей приветливостью. Она обласкала мать и дочерей. Она пожелала взять их всех тот же час ко двору… Изабелла и Анна замерли от счастья, но графиня почтительно отклонила предложение государыни, сославшись на то, что традиция не позволяет ей и ее дочерям покидать замок до истечения годичного срока траура в память о покойном муже и отце. Тогда королева сделала им другое предложение: она предложила к их услугам роту Марвского батальона для охраны замка от лигеров. Графиня ответила на это так: «Ваше Величество, мне и моим дочерям чрезвычайно льстит высокая честь, оказанная нам; однако нам будет мучительна мысль, что храбрые солдаты Вашего Величества, столь нужные на поле боя, будут бесполезно прозябать здесь, где мы, смею заверить Ваше Величество, не подвергаемся никакой опасности. Я велела всем моим вассалам вооружиться и ехать на службу Вашего Величества, ибо каждое копье сегодня должно служить ниспровержению мятежа». Королева, в свою очередь, была очарована благородством графини. Она наговорила ей комплиментов, но затем добавила: «Графиня, я все-таки прошу вас не рисковать собой и вашими прелестными дочерьми. Если опасность возрастет, поезжайте хотя бы в Демерль — этим вы не слишком нарушите традицию, поскольку не покинете пределов своих владений. Я не прощу себе, если вы как-либо пострадаете». Графиня обещала выполнить волю государыни.
Но она ее не выполнила, ибо не видела, чтобы опасность возрастала. Так оно, в сущности, и было — даже если вглядываться пристально. Лигеры вели себя гораздо тише, чем в Кельхе. Они изредка совершали набеги на окрестные деревни и фермы, не проливая при этом чересчур много крови. Было похоже, что они побаиваются. Зимой, правда, они спалили две дворянских усадьбы западнее Демерля и вырезали их обитателей, но на замок Демерль они не пытались нападать, хотя и проезжали мимо него.
И тем не менее опасность постоянно висела в воздухе. Изабелла, старшая дочь графини, чувствовала ее всем своим существом. Каждый день, рискуя навлечь гнев матери, она заводила разговор о том, что если уж матушке угодно было не принять королевскую милость и отказаться от охраны, то разумнее было бы перебраться в город Демерль, стоящий от замка в пятнадцати милях… или уж в крайнем случае держать ворота закрытыми. Графиня изо дня в день холодно пресекала все эти разговоры. Даже в глубине души она не считала дочь правой. Приверженность к этикету и традиции были для нее сильнее разума. Была у нее и еще одна сила, вероятно самая сильная — сила аристократического высокомерия. Стоило ли, в самом деле, бояться этих смердов, этих самозваных дворян, прикрывающихся голубым сердцем! Да они и глаз не посмеют поднять на графов Демерль, тем более что их поведение уже не раз доказывало это. Нет, графиня решительно не склонна была чего-либо опасаться и считала разговоры Изабеллы и вздохи Анны чистым ребячеством, детским нежеланием уважать традиции.
Апрель был в лучшей поре. Жизнь в замке Демерль протекала в прежнем размеренном порядке, несмотря ни на что. Каждое утро фрейлины и статс-дамы приветствовали выход графини и дочерей — затем были чинные прогулки в зазеленевшем цветнике, чинные трапезы, уроки, сидения с дочерьми, сидения с фрейлинами и так далее. В замке был только женский придворный штат. Граф обходился обществом своих псарей и охотников; графиня же, после его смерти, не сочла необходимым расширить штат кавалерами, как бы ни было это прискорбно для ее дам. Мужчин в замке было меньше, чем женщин, и все они были черными слугами. Их возглавлял старик мажордом, величественный, как вельможа. Вместе с ним в отдельном флигеле жил старый демерльский егерь, пожалованный после визита королевы титулом Хранителя графской псарни.
Восемнадцатого апреля, около полудня, когда графиня, согласно этикету, сидела с дочерьми, он вломился к ним без доклада и сообщил, что отряд лигеров свернул с манской дороги и движется к замку.
Благородный кавалер анк-Фтес пал смертью героя в одной деревушке южнее Шанетра: женщина, которую он уже повалил на постель и, казалось бы, лишил способности защищаться, в самый последний момент разбила ему голову подсвечником. Командование перешло к лейтенанту Муалу, первым приказом которого были слова: «Заставьте эту подлую бабу пожалеть об этом!» Вольные стрелки с удовольствием и старанием выполнили этот приказ.
Однако счастье покинуло их со смертью первого капитана. В Кельхе им везло: они избежали неприятных встреч с «Вифлеемскими детьми». В Остраде им не везло постоянно. Земля смрадной Иоанны ди Марена встретила «волков» отнюдь не как покорная жертва. Отряд Муала дважды напарывался на засады — добро бы это были настоящие солдаты, так нет же — мужичье, но оно оказалось куда страшнее солдат. В Кельхе их было сто десять, в Остраде, к началу апреля, осталось пятьдесят шесть. Они стали осторожны и даже робки. К тому же отряд был отягощен большим обозом с награбленным за зиму добром; это лишало их главного козыря — подвижности, но расставаться с добычей было жалко. Муал облюбовал под долговременную стоянку большую деревню между Демерлем и Ксантом; наведя на жителей первый страх, «волки» в дальнейшем не трогали их. Правда, женщин это не касалось — их насиловали ежедневно; но это не считалось тогда особенным злодеянием. Капитан высылал небольшие партии для «взимания налогов» с окрестных деревень и ферм, возбраняя далеко заезжать. В округе бродило еще два отряда вольных стрелков Лиги, но с ними лучше было не связываться. Они предпочитали держаться подальше друг от друга, а при случайных встречах обменивались ругательствами и выстрелами.
Когда пришла весть о том, что Принцепс повелел всем, у кого истинно голубое сердце, без промедления собраться под его знамена, — в отряде начались сомнения и колебания. Муал со своими лейтенантами и прочими дворянами (их было в отряде шестнадцать человек) заперся в корчме и совещался с ними двое суток без перерыва. Господа никак не могли решить, как им быть. С одной стороны — долг. С другой стороны — а какой, собственно, долг? С третьей — не век же нам тут сидеть. С четвертой — у нас огромный обоз. С пятой… В разгар полемики, когда выпито было уже целое озеро пива, фельдфебель Эрм доложил, что с севера идут телогреи. Капитан и все прочие толпой высыпали из кабака. Боя, в сущности, не вышло. Отряд в панике и беспорядке бежал, бросив всю добычу и потеряв пять человек. Только сумерки спасли их от полного разгрома.
Утро застало их в глубоком лесу: без обоза, без знамени, многие без лошадей и даже без оружия. Капитан Муал скомандовал остановку, охая, спешился и уселся под деревом. Голова его была обвязана тряпкой, шлем он потерял.
— Похмелиться бы… — прохрипел он. — Эрм!
— Я здесь, капитан.
— Вина… Пива хотя бы…
— Ни капли нет, капитан. Я уж обыскал всех.
— Да что там пиво, — сказал кавалер Спланк, один из лейтенантов. — Как нам теперь быть? — вот вопрос.
— У нас одна дорога — в Мрежоль, — сказал кавалер Гемтон, второй лейтенант.
— В Мрежоль! — усмехнулся Спланк. — Хороши мы там будем. Воины Лиги! Мы лишились всего. Мы мало что не голые.
