— Тот, кто спорит с Волластоном, — не прав!
МЕСТЬ АКАДЕМИЯМ
А эта история несколько пространнее. Вождь Великой французской революции, Друг народа Жан Поль Марат (1743–1793) с юности страстно увлекался естественными науками. И, надо сказать, достиг немалых успехов, хотя ни дня не учился ни в одном высшем учебном заведении. Например, в Англии, где он прожил 11 лет, Эдинбургский университет присудил ему диплом почетного доктора медицины; за успешную борьбу с эпидемией его удостоили звания почетного гражданина города Ньюкасла. Вернувшись во Францию, Марат стал лейб-медиком брата Людовика XVI — графа д'Артуа, впоследствии короля Карла X. Живя в аристократическом Сен-Жерменском предместье, он устроил в своем доме лабораторию, где самозабвенно экспериментировал в области физики и химии. Выходит ряд его научных трудов, один из которых — «Мемуар о лечебном электричестве» — был даже премирован Руанской академией.
Но вот в респектабельной Парижской академии наук к работам Марата относились весьма скептически. Однажды в Лувре состоялась публичная лекция профессора физики Ж.-А. Шарля (1746–1823), изобретателя воздушного шара с водородным заполнением, будущего президента Парижской академии. Он обрушился с резкой критикой на все научное творчество лейб-медика. Присутствовавший на лекции Марат немедленно потребовал объяснений. Неудовлетворенный ответами профессора, он обнажил шпагу и бросился на него. К счастью, Шарль оказался не из робкого десятка. Он умело обезоружил разъяренного коллегу и вытолкал вон из помещения. Марат демонстративно вызвал обидчика на дуэль, но одновременно счел за благо обратиться и в полицию. Та действительно пресекла возможность поединка, а Шарлю пришлось в письменной форме разъяснять, что он критиковал научные взгляды Марата, а отнюдь не его лично, и что в противном случае он дрался бы со всей Европой.
Нет, не жаловали парижские академики ученого-самоучку, яростно воспринимали в штыки все его опыты со светом, теплом, электричеством, не хотели признавать, что в них содержится хотя бы капля нового. Особенно досадили они Марату, когда дружно отсоветовали испанскому посланнику приглашать его на должность президента Мадридской академии наук. Но и Марат не остался в долгу. В 1791 году, уже после взятия Бастилии, он выпустил 40-страничный памфлет «Современные шарлатаны, или Письма об академическом шарлатанстве», в котором, не стесняясь в выражениях, обозвал таких ученых, как д'Аламбер, Лавуазье, Вольта… Спустя же год по его настоянию Конвент распустил Парижскую академию наук, а заодно другие французские академии и научные общества.
ЕСЛИ СЕЙЧАС, ТО И ВСЕГДА…
Укоренилось мнение, будто великий Исаак Ньютон (1643–1727) сторонился общественной деятельности, избегал споров, отмалчивался в конфликтных ситуациях. Однако факты свидетельствуют об ином…
В Кембриджском университете издавна укоренился обычай не назначать деканами колледжей католиков. И вдруг новый король, ограниченный и недалекий Яков II, желая устроить некоего Албана Френсиса, потребовал нарушить эту традицию. Не осмеливаясь открыто нарушить королевский приказ, члены университетского совета стали ломать головы над выработкой компромиссного решения. Но тут встал со своего кресла Ньютон.
— Это означает сдаться! — резко сказал он.
— Но если мы откажем королю, нам придется предстать перед судом, — напомнил ему вице-канцлер Печчел.
— Раз уступив, — упрямо возразил Ньютон, — мы навсегда потеряем нашу свободу. А это для науки — гибель. Ведь тогда и относительно научных истин нам придется спрашивать позволения королевских чиновников!
КАК ОТВЕТИЛ БЫ ДИПЛОМАТ
Известный аэродинамик Теодор фон Карман (1881–1963), имевший немалый опыт работы в промышленности, хорошо понимал, как важен такт и деликатность в деловых отношениях. Своим сотрудникам он часто рассказывал любимую притчу о гордом, но плохо игравшем в шахматы дипломате, который однажды проиграл три партии подряд. Когда его спросили о результатах встречи, он сказал так:
— Я, несмотря на предпринятые соответствующие усилия, не выиграл первой партии, а мой достойный соперник не проиграл второй. Что касается третьей партии, то, когда я поинтересовался у него, не пора ли заключить ничью, он любезно не согласился…
«ЮБИЛЕЙНЫЙ ВЫГОВОР»
В 1930-е годы начинающий инженер, а впоследствии крупный организатор советской оборонной промышленности И. А. Барсуков работал главным механиком на Московском автозаводе, у знаменитого И. А. Лихачева (1896–1956).
На предприятии тогда шла реконструкция и было немало опозданий и срывов. Как-то раз на совещании возник вопрос:
— Кто виноват, что пресс не поставили вовремя?
— Главный механик не успел.
Сурово поглядев на Барсукова, Лихачев сказал:
— Объявляю вам за это выговор!
— Да у меня их, Иван Алексеевич, уже целых девять! — невозмутимо заявил Барсуков.
— Ах, так! — рассердился Лихачев. — Тогда девять выговоров снять, а уж этот, юбилейный, объявить!
ВРЕДЕН ЛИ ВРЕДЕН?
Известный русский химик Ф. Р. Вреден (1841–1878) в последние годы работал в Варшавском университете. Как-то раз приехавший из Петербурга инспектор, лично знавший Вредена, поинтересовался у попечителя:
— Ну а как служит этот? Вреден?
Превратно поняв вопрос и стараясь как-то выручить профессора, попечитель поспешил успокоить инспектора:
— Не столько вреден, ваше высокопревосходительство, сколько бесполезен…
И ХВАТИТ ОБ ЭТОМ!
Как-то раз берлинский врач Штейн посоветовал кайзеру Вильгельму II пригласить из Вюрцбурга в Берлин физика Вильгельма Конрада Рентгена (1845–1923), чтобы полюбоваться только что открытыми им всепроникающими X-лучами Эта демонстрация в императорском дворце широко освещалась в тогдашних немецких газетах, но Рентген не любил распространяться о своих контактах с кайзером. И это ярко проявилось, когда через несколько лет профессор Р. Майер взялся написать статью об открытии X-лучей в связи с присуждением Рентгену Нобелевской премии.
— Говорят, одним из первых с открытыми вами лучами познакомился сам император во время демонстрации во дворце, — почтительно произнес Майер.
— Ну, это была далеко не первая демонстрация, — нехотя возразил Рентген, а потом оживился: — Впрочем, она запомнилась мне — ведь именно на ней помогавший мне Штейн предложил использовать X-лучи для обнаружения пуль в теле раненых…
— Однако хотелось бы подробнее узнать о ваших берлинских впечатлениях, встречах, о том, что вас поразило, — промямлил Майер, надеясь выудить хоть какие-нибудь детали беседы с императором.
— Да я же и говорю: самое интересное — прогноз Штейна, блестяще оправдавшийся. И хватит об этом!
А ЕЩЕ ОН НЬЮТОНА УВАЖАЕТ…
Один из «невыдуманных рассказов», сохранившихся в архиве члена-корреспондента АН СССР И. С. Шкловского, касается малоизвестного периода жизни крупного советского астронома Николая Александровича Козырева (1908–1983).
Начало 1942 года репрессированный профессор встретил в лагере в Туруханском крае, в самых низовьях Енисея, отбыв половину из 10-летнего срока. Там заключенные занимались тяжелыми монтажными работами на мерзлотной станции. И тут выяснилось, что Н. А. Козырев, обладая от роду недюжинным здоровьем, мог на 40-градусном морозе, в ледяной ветер монтировать провода голыми руками. Столь необыкновенная способность, естественно, помогла ему перевыполнять план на сотни процентов. Лагерное начальство даже назначило его старшим в группе. Но появились и завистники. Некий бывший бухгалтер, как тогда говорили, «бытовик», начал заводить с ним пространные разговоры. Николай Александрович, соскучившись по нормальной беседе и ничего дурного не подозревая, охотно поддерживал их. И вот однажды «бытовик», выждав удобный момент, задал коварный вопрос: как он относится к высказыванию Ф. Энгельса, что-де Ньютон — индуктивный осел. Козырев ответил подобающим образом, а провокатор поспешил написать на него донос.
