Психологические наблюдения автора «Мемуаров» связаны не только с осмыслением отдельных конкретных ситуаций и вытекающих отсюда решений. Концентрируя эти соображения, он обобщает их в духе столь распространенного в его эпоху в среде светской элиты жанра — жанра «портретов». Особенно примечательна та галерея «портретов», которую Рец создал, приступая к описанию событий, последовавших за окончательным формированием Парламентской Фронды, и как бы откликаясь на литературные запросы своей собеседницы-адресата. Портреты эти не одинаковы по характеру и объему. Портрет принца де Конде выписан как бы в монументально-апофеозной манере. Он явно идеализирован. Рец оставляет в стороне крупные недостатки, отличавшие великого полководца: его невероятную заносчивость, грубость, ненасытную жадность и т. п. В некоторых портретах на первый план выступают противоречия [679] изображаемой личности. Так, в характеристике герцога Гастона Орлеанского, с которым Рец был особенно близок, которого знал досконально, замечательно показано, как один, но коренной моральный изъян, — в данном случае малодушие, может свести на нет все остальные достоинства в общем незаурядной личности. Но особенно знаменателен, по своей внутренней структуре и стилистической отделке, убийственный, сатирически острый словесный портрет королевы-регентши Анны Австрийской, самого могущественного и самого опасного из недоброжелателей Реца. В этом портрете, предельно отточенном и лаконичном по своей языковой фактуре, раскрывается противоречие между видимостью и сущностью. Раскрывается оно (как и в «Максимах» Ларошфуко) путем сопоставления двух как будто рядоположенных, но на самом деле глубоко отличных качеств. Это показательно и для стиля Реца в целом, и для художественного мироощущения эпохи: мышление и изображение через антитезы.
Портрет этот заслуживает, чтобы привести его полностью: «Королева обладала более, нежели кто-нибудь из тех, кого я знал в жизни, умом такого рода, какой был необходим для того, чтобы не казаться глупой людям, ее не знавшим. Желчности в ней было более, нежели высокомерия, высокомерия больше, нежели величия, наружных приемов более, нежели истинных чувств, беспечности в денежных делах более, нежели щедрости, щедрости более, нежели корысти, корысти более, нежели бескорыстия, пристрастия более, нежели страсти, жестокости более, нежели гордости, злопамятства более, нежели памятливости к добру, притязаний на благочестие более, нежели благочестия, упрямства более, нежели твердости, и более всего поименованного — бездарности».
Следует обратить внимание на построение этого портрета — шедевра сатиры, преисполненной сарказма. Первая фраза служит как бы увертюрой, в которой уже заложена основа окончательного вывода: речь идет об уме, призванном служить прикрытием безграничной глупости. Затем следует детализация, которая должна аргументировать эту посылку. При этом Рец продвигается от изображения внешних проявлений поведения к качествам глубинным. В итоге приговор: полная несостоятельность. За блестящей видимостью обнажается мелкая в своей банальной заурядности и никчемности натура. Подхват одного из звеньев антитезы в следующей паре создает впечатление непрерывной логической цепочки, неумолимо ведущей от посылки «ум, призванный служить прикрытием глупости», к заключительному выводу: «полная бездарность».
Из традиционных для прозы XVII в. приемов, проникнутых рационалистическим духом, Рец, помимо тщательно сконструированных речей и портретов, обильно прибегает к сентенциям, сжатым в лапидарные формулы обобщениям жизненного опыта. Таких сентенций, напоминающих максимы Ларошфуко (возможно, менее отточенных по форме, но несомненно более многообразных по проблематике) в «Мемуарах» Реца несметное количество. Вот несколько выбранных наугад примеров: «...ум в великих делах ничего не стоит без мужества»; «...самая большая беда [680] междоусобицы в том и состоит, что ты оказываешься в ответе даже за те злодеяния, каких не совершал»; «Ничто так не обесценивает достоинства человека великого, как неумение угадать решительную минуту своей славы»; «...страх, когда он доходит до известной точки, производит то же действие, что и смелость»; «Одно из главных неудобств в обращении с властителями состоит в том, что ради их же собственного блага ты зачастую вынужден давать им советы, не имея возможности открыть им истинные причины, тебя к этому побуждающие»; «...я всегда полагал, что ежели ты поставлен в необходимость сказать то, что не может быть по нраву твоему собеседнику, ты должен постараться придать своей речи по наружности как можно более искренности, ибо это единственный способ ее подсластить»; «Когда имеешь дело с народом, должно принимать особенные меры предосторожности, ибо он, как никто другой, склонен к переменчивости, но меры эти должно тщательно скрывать, ибо он, как никто другой, склонен к недоверию»; «...величайшая слабость человеческая — тешить себя убеждением, будто и другим присущи твои пороки»; «...я уверен, что публичное поругание честности и есть... главнейший источник наших революций»; «...тот, кто собирает толпу, непременно ее бунтует»; «...когда революционные бури столь велики, что поддерживают умы в непрестанном кипении, умелый игрок, первым ловко бросивший мяч, всегда встречает сочувствие»; «...клевета, если она не вредит своей жертве, непременно оказывает ей услугу»; «Почти во всех случаях жизни важно не то, что ты делаешь, а как ты это делаешь»; «...всего важнее с детства узнать, что большая часть друзей сохраняет нам верность только до тех пор, пока нам улыбается счастье»; «Нет на свете ничего прекраснее, нежели оказывать благодеяние тем, кто тебя предал, но нет, на мой взгляд, ничего более постыдного, нежели принимать благодеяния от предателей» и т. д. и т. п.
В стиле Реца-мемуариста можно обнаружить различные напластования. Он многоаспектен, как непроста, многопланова и личность самого писателя. Одна из его наиболее важных отличительных черт — это поразительное сочетание спонтанности письма, придающая последнему характер живой речи, с умением автора внутренне дисциплинировать себя, строго соблюдать четкость формы целого, архитектоническую уравновешенность отдельных составных его частей. Еще важнее другое: при всем следовании традиции и литературной моде слог Реца неповторимо индивидуален в своей мужественной емкости и смелой, раскованной выразительности. Он несет на себе неизгладимую печать личности автора «Мемуаров» и тем самым одухотворяет образ главного героя произведения, сближает его с читателем. Это принципиальный момент: «Мемуары» Реца стоят особняком во французской прозе XVII в.; их нельзя заключить в рамки ни модели барокко, ни модели классицизма, хотя определенные точки соприкосновения с обеими этими эстетическими системами несомненно существуют.
А. Бертьер прав, подчеркивая значение проблемы индивидуальности в [681] «Мемуарах» Реца 28. Глубинный идейный стержень этого произведения — история ожесточенной борьбы личности за право на самоутверждение, за раскрытие всех своих потенциальных возможностей: в лоне семьи — против произвола отчей воли, в лоне церкви — против оков ее моральных предписаний, наконец, на общественном поприще — сначала против укрепляющегося деспотизма самодержавия, а затем за овладение властью и за сохранение своего достоинства. Так, произведение Реца, далеко перерастая в значимости рамки своей эпохи и прежде всего Фронды и ее перипетий, подхватывает духовные импульсы, восходящие к Возрождению, и, одновременно поднимая одну из так называемых «вечных» тем, бросает луч далеко в будущее, обеспечивая себе непреходящую эстетическую ценность. Поль де Гонди, такой, каким он обрисован кардиналом де Рецем, мысленно обращающимся к своему прошлому, и Жюльен Сорель Стендаля, при всех своих социальных различиях, — люди сходной породы.
Комментарии к Ю. Б. Виппер «Мемуары» кардинала де Реца
1 Подробный анализ ситуации, сложившейся в эти дни в Париже, см. в ст.: Descimon R. Les barricades de la Fronde parisienne. Une lecture sociologique // Annales. Economies Societes Civilisations. <P.>, 1990, mars-avril. № 2. P. 397-422.
