Однако, как мы уже видели, «Мемуары» Реца нельзя рассматривать как историческую хронику. Все случаи искажения реальной перспективы, даже подтасовки отдельных фактов, не должны заслонять главное. Ошибаясь и вводя иногда читателя в заблуждение в частностях, нередко идеализируя собственное поведение, Рец с лихвой перекрывает все эти частности глубиной своей исторической концепции, своим пониманием движущих сил и закономерностей той общественной борьбы, участником которой он являлся, тончайшим проникновением в образ мыслей основных протагонистов этой борьбы.
[673] Рец, в отличие от большинства своих современников-мемуаристов, прекрасно понимает, что у гражданской войны, развернувшейся во Франции в годы Фронды, есть свои глубинные объективные причины, отнюдь не сводящиеся только к эксплуатации населения государственными налогами и злоупотреблениями откупщиков. Причины, породившие Фронду, и ее корни, по мнению мемуариста, восходят еще к периоду правления кардинала де Ришельё. Свои взгляды по этому поводу Рец излагает в виде некоего чисто теоретического экскурса в начале второй части своего сочинения. Истоки разразившегося кризиса Рец видит прежде всего в том, что монархическая власть, фактически сосредоточенная в руках всесильного фаворита-министра, стала игнорировать установившиеся законы и обычаи, которые ее лимитировали, и превратилась во власть неограниченную, абсолютную, а тем самым чреватую произволом. Кроме того, по мнению Реца, временщики-министры, узурпировав власть, как бы лишили монархию того божественного ореола, которым она обладала ранее, и тем самым ослабили ее, поколебав веру народа в ее божественное происхождение. Такого рода представления и превращают Реца в убежденного противника абсолютизма, отождествляемого им с тиранией и деспотизмом. Видя образец «законной» монархии в старине, в прошлом, Рец, по сути дела, временами, в моменты особенного запала, выдвигает в качестве идеала некое подобие конституционной монархии. При этом режиме выше всего стояли бы законы, а не воля одной личности, и законодательные функции монарха были бы ограничены Парламентом, как инстанцией не только судебной, а исполняющей роль хранительницы традиций и государственных принципов законотворчества (вместе с тем Рец, убежденный монархист, отвергает республику). Особенно резко он заявляет об этом уже после Фронды, в памфлете «Весьма почтительное и очень важное представление Королю по поводу передачи морских укреплений во Фландрии», появившемся в свет около 1657 г. Осуждение республиканского режима здесь неразрывно связано с гневными нападками на Кромвелеву Англию, которую Рец ненавидит 26. Отношение Реца к Ришельё (не говоря уже о Мазарини, которого он просто презирает) сугубо негативное. Он не видит в его стремлении всячески укрепить абсолютистскую власть ничего прогрессивного и объективно закономерного. В этом несомненная односторонность автора «Мемуаров». В частности, Рец не учитывает, что тяготы политические и социальные, которые торжествующий абсолютизм нес стране, были неразрывно связаны с осуществлением тех задач общенационального характера (а среди них первое место занимала ожесточенная борьба против гегемонии Габсбургской империи), которые он перед собой ставил 27.
[674] Рец, при всей своей возбудимости и эмоциональной порывистости, нередко заносивших его и заставлявших совершать поступки, о которых он сам же затем горячо сожалел, был вместе с тем проницательнейшим аналитиком и тем самым политиком, который способен трезво, реалистически оценивать ситуацию и перспективы ее развития. Отчаянно борясь с теми, кого он считал носителями тирании, невыносимой для его гордой души, он одновременно очень скоро стал отдавать себе ясный отчет и в слабостях тех сил, с которыми ему приходилось действовать сообща. В этом смысле особенно поучительно отношение Реца к Парламенту и шире — к тем кругам судейского сословия, из которых и выдвигались члены этого представительного учреждения. Рец ставил своей задачей всячески обострить и разжечь политические амбиции магистратов, заседавших в Парламенте, внушить им, воздействуя через наиболее близких себе и наиболее активных должностных лиц, что они не просто представители главной судейской инстанции, что их основной долг — блюсти законность и что тем самым их высшее призвание по своей природе законодательное. Только таким путем, по убеждению Реца, Парламент может сочетать охрану государственных интересов и защиту народных нужд. Естественно, что такой путь неизбежно должен был бы привести к ограничению прерогатив королевского двора и абсолютной монархии, а тем самым и к столкновению с последней. В период первой Фронды Парламент, при всех своих колебаниях и сомнениях, играл ведущую роль в этом конфликте. Однако у Реца, каковы бы ни были его планы, не существовало особых иллюзий относительно революционных возможностей парламентов. Он неоднократно и очень отчетливо говорит о двойственности их социальной природы и о вытекающих отсюда неотвратимых слабостях. Рец показывает, что, восставая против отдельных актов произвола со стороны королевского двора, возмущаясь, в частности, налоговой политикой Мазарини и в этом отношении солидаризуясь с народной массой, парламентарии все же по существу ощущают свою коренную зависимость от монархии (Рец не уточняет очень важный источник этой зависимости — необходимость покупки у монархии судебных должностей), не может вступить с ней в антагонистическое столкновение и рано или поздно должна будет склонить свою голову перед самодержавием (наиболее последовательным выразителем идеи беспрекословной верности трону был Первый президент Парламента Матье Моле, мощная фигура которого колоритно и с чувством уважения обрисована Рецем). Понимание этого важнейшего обстоятельства содержит подспудное объяснение заведомой обреченности Парламентской Фронды на неудачу.
Рец не питал никаких иллюзий и относительно примкнувших к Фронде вельмож. Они были нужны восставшим и как военачальники, и как некое политическое знамя. Рец, как видно из «Мемуаров», проявлял недюжинное дипломатическое мастерство, пытаясь как-то сплотить их, примирив друг с другом. Но и это было трудноосуществимо. Среди этих вельмож были люди различного толка. Рец дает им весьма принципиальные [675] психологические характеристики. Самая именитая из них фигура — принц де Конти, брат знаменитого принца де Конде, — абсолютное ничтожество. Герцог Буйонский умен и солиден, но обременен тяжелой болезнью и поглощен заботами о родовых интересах. Герцог де Бофор красив, любим простолюдинами, но безнадежно глуп. Каковы бы ни были их индивидуальные особенности, их роднит прежде всего непреодолимая эгоистичность. Им чужды общественные устремления; каждый из них думает о себе и об интересах своего клана, движим честолюбием, жаждой внешнего блеска, желанием рано или поздно урвать у королевской власти какую-нибудь новую должность, расширив свои доходы и привилегии.
Реца в какой-то мере выделяет из них одна черта: наличие того, что можно назвать проблесками чувства патриотического долга, вернее, боязнью оказаться государственным изменником, заключившим союз с враждебными стране иноземными властями. Правда, в годы Парламентской Фронды Рец принимал активнейшее участие в переговорах между военной верхушкой мятежного лагеря и представителями испанских Габсбургов, находившихся в состоянии войны с Францией. Однако Рец объясняет свое поведение целым рядом причин, ссылаясь, например, на то, что и сам Мазарини ведет переговоры с имперскими властями о мирном соглашении и затем всячески старается замаскировать свое деятельное участие в этих переговорах. В этом отношении он проявляет большую щепетильность и осторожность, чем некоторые другие аристократические вожди Фронды: так, герцог Буйонский или Ларошфуко, без особых стеснений, готовы заключить союз с врагами своей страны. В этом отношении поведение этих аристократов более традиционно для феодальных нравов и повторяет повадки, широко распространенные, скажем, в конце XVI в., в годы существования Католической лиги и разгула религиозных войн (кстати сказать, Рец неоднократно обращается к опыту политических столкновений этой эпохи, осмысляя общественные конфликты своего времени).
