— Возможно, ты дрался за сокровища, — устало сказал я и поднес кулак к его лицу. — Лично я хотел доказать тебе, кто из нас сильнее.

— В таком случае ты меня не убедил! — завопил он и тоже стал размахивать кулаками. — Меня уделали солнце и чертов песок, а не ты. Мы решим этот спор сегодня же вечером на ринге.

— Во «Дворце развлечений», — добавил я и, запрыгивая в катер, крикнул: — Поплыли! Я весь чешусь от желания доказать всем, что ты такой же никудышный боец, как и рефери!

Весной 1929 года, когда Тевис Клайд Смит закончил колледж Говард Пэйн, они с Бобом развлекались в парке катанием с гор на детских санках. Однако подобное беззаботное времяпровождение не было долгим, поскольку в семье Говарда наметились кое-какие изменения.

Айзек и Эстер Говарды уже долгое время постепенно отдалялись друг от друга. Эстер пестовала свою любовь и внимание к сыну и, как обычно, постоянно укоряла мужа за неотесанность манер и финансовую беспомощность. Ее раздражала постоянная болтовня мужа с пациентами и странная привычка не носить с собой наличных, оплачивая даже самые незначительные покупки чеками.

Пропасть стала более глубокой в результате появившихся у Эстер домыслов, что она и Роберт— королевского происхождения и, следовательно, принадлежат к высшей знати, тогда как Айзек — невежественный простолюдин. Не удивительно, что доктор старался проводить как можно больше времени вне дома и жаловался каждому, кто соглашался его выслушать, на то, как дурно обращается с ним жена. Он часто намекал, что в один прекрасный день уйдет из семьи и потребует развода. В дальнейшем, когда Роберт стал постоянно продавать свои рассказы и более уверенно встал на ноги, он стал упрекать отца в том, что тот легкомысленно относится к болезни матери. Следствием этого было несколько бурных ссор между отцом и сыном, за которыми обычно следовали примирения. Соседи довольно часто слышали их гневные голоса.

В начале 1928 года один из коллег по профессии рассказал Айзеку Говарду о хлопковой лихорадке в малонаселенном графстве Диккенс. Это графство было настоящим западно-техасским скотоводческим краем, в его западной часта холмистая Местность переходила в высокогорья. Растительность там была скудной, климат, хоть и не столь суровым, как в горах, все же считался достаточно резким, с ежегодным количеством осадков более 20 дюймов и колебаниями температуры от 10 до 100 градусов по Фаренгейту, а также постоянно дующими ветрами.

Доктор Говард узнал, что туда собирается перебраться в поисках работы множество людей. Несомненно, им должны были потребоваться врачи. Предполагая, что ему представляется прекрасная возможность в короткий срок заработать приличные деньги, Айзек Говард отправился в Спур, небольшой городок в округе Диккенс, в 112 милях к северо-западу от Кросс Плэйнс.

4 мая 1929 года он получил лицензию на занятая медицинской деятельностью в графстве Диккенс. Он перевел свое свидетельство о членстве из Первой Баптистской церкви в Кросс Плэйнс, куда он вступил в 1924 году, в Баптистскую церковь Спура. Айзек Говард, очевидно, собирался остаться там на некоторое время. Можно лишь догадываться, что вынудило принять его такое решение — претензии его супруги, враждебное отношение сына или вечное безденежье, заставлявшее сдавать часть небольшого дома.

Дата переезда Говарда-старшего неизвестна, но он прожил в Спуре около полугода. Он часто приезжал в Кросс Плэйнс навестить семью, поэтому горожане даже не знали о его отъезде. Ближе к концу 1929 года доктор Говард вернулся, чтобы остаться в Кросс Плэйнс по крайней мере на полгода, поскольку Роберт в это время отсутствовал в городе. Мы не знаем, вернулся ли доктор в Спур в первой половине 1930 года, но достоверно известно, что 22 августа 1930 года он перевел свое членство в церкви обратно в Кросс Плэйнс.

Отъезд доктора не был единственной переменой, которая волновала маленькую семью. В середине 1929 года дом покинул и Роберт. Прихватив с Собой пишущую машинку, он переехал в Браунвуд и провел вторую половину года в дешевом отеле, а затем в комнате пансиона миссис Килер в доме 816 на Мелвуд-авеню. Там Роберт Говард оставался до начала 1930 года.

Причиной этого переезда была, вероятно, приближающаяся смерть собаки Роберта, Пестрика. Сведения об этом событии противоречивы. Упоминая о нем в письме к Э. Хоффману Прайсу, доктор Говард пишет, что собака умерла в 1927 году и что ко времени ее смерти Роберт всего несколько дней пребывал в Браунвуде.

С другой стороны, временное проживание Роберта в Браунвуде во второй половине 1929 года подтверждается его адресом, который печатался в «Хунте– с августа 1929 года до февраля 1930 года. А стареющая память доктора Говарда, скорее всего, допустила хронологическую неточность. Это тем более вероятно, что письмо было написано им десятилетие спустя.

Поскольку других причин переезда Роберта в Браунвуд нам неизвестно, мы должны согласиться с Гленном Лордом, который консультировался по этому поводу с Тевисом Клайдом Смитом. По его словам, события развивались следующим образом. Доктор Говард вернулся из Спура на довольно долгий период летом 1929 года. Вскоре после этого Роберт уехал в Браунвуд. Он не мог сделать этого раньше, так как мужчины никогда не оставляли Эстер одну в доме. Роберт оставался в Браунвуде до смерти собаки, что произошло приблизительно в январе 1930 года, после чего в феврале вернулся в Кросс Плэйнс.

Пестрик, которому было уже более 12 лет, был для Говарда гораздо больше, чем просто домашний любимец. Пес дарил ему ту искреннюю любовь, которую Роберт столь безуспешно искал в сердцах человеческих существ. Эксцентричные поступки легкоранимого юноши очень часто вызывали осуждение знакомых и родственников и неодобрительное отношение горожан. Родителей интересовало, почему он не займется серьезным делом, вместо того чтобы носиться как с золотыми яйцами со своими рассказами, которые появлялись только в дешевых журналах с яркими обложками. Поскольку Роберт не желал или не мог изменить свои привычки, это продолжало вызывать неодобрение окружающих.

Для такого одинокого человека привязанность собаки казалась столь ценной, что хозяин не мог заставить себя наблюдать за ее агонией. Когда Пестрик захворал, Роберт упаковал рюкзак и сказал матери, что уезжает. Каждое утро он звонил домой, но не вернулся до тех пор, пока пес не умер и не был похоронен. Отец Говарда позже вспоминал:

«Когда он звонил, его первым вопросом всегда было: «Мама, как ты?», а следующим: «Как Пестрик?» Когда на четвертый день мать ответила, что собака умирает, Роберт больше не заводил разговор об этом. Я закопал пса в глубокой яме на дальнем конце участка, а затем перепахал землю вокруг, чтобы могила не бросалась в глаза, поскольку знал, что Роберт очень горевал по поводу смерти Пестрика. Он только один раз спросил у матери: «Вы похоронили Пестри-ка под мескитовым деревом в углу участка с восточной стороны?» Мать ответила утвердительно, и больше об этом не заговаривал ни один из нас».

Семья Говардов всегда относилась к неприятностям так, как будто их вообще не существовало. Отчаяние, которое испытал Роберт из-за смерти собаки, было столь велико, что некоторое время родители даже боялись, что он совершит самоубийство. Кое-кому из его друзей казалось непонятным, как взрослый человек может «убегать и прятаться» от смерти пса, пусть даже и любимого.

Хотя страницы рассказов Говарда заливают потоки крови, в реальном мире Роберт не мог без содрогания видеть страдания как людей, так и животных. С одной стороны, это заставляло его с сочувствием относиться к слабым и больным, а с другой — подобная чувствительность была причиной отказа от медицинской деятельности и привела к тому, что он попросту сбежал, не желая видеть агонии преданной умирающей собаки. За исключением случая с матерью, страданиям которой он искренне сопереживал, необходимость ограждать себя была столь велика, что пресекала какое-либо желание утешить страждущего или помочь ему.