Таким образом, в сопровождении личной гвардии королевы Аломпры я вернулся в дом Равинги за своими вещами. Я не видел никаких признаков присутствия Мурри и надеялся, что он хорошо спрятался. А что кукольница сумет как-нибудь вывести его из Вапалы, я не сомневался.
Она уже собрала и упаковала мои вещи, которые я вынес из пустыни, но теперь они были завернуты в отличное новое одеяло, а также приготовила для меня новую дорожную одежду — тяжелые ботинки, короткую куртку, плотные штаны — и все великолепного качества. Сняв роскошные одежды, которые она дала мне прежде, и переодевшись в дорожное платье, я поднял кифонгг. Этот прекрасный инструмент следовало оставить здесь, в безопасности. В лавке стояла Алитта, и я протянул арфу ей.
— Дева Дома, сейчас ей будет лучше в твоих руках.
— Как пожелаешь. — Она была холодна, но затем добавила: — Да пребудет с тобой Высший Дух, ищущий престола.
Королевские гвардейцы привели для меня ориксена, который негодовал из-за моего груза, пока я не успокоил скакуна так, как научился среди стад моего отца.
Времени поговорить с Равингой у меня не было. Но я чувствовал, что она желает мне удачи. Взобравшись в седло, я увидел, как ее пальцы сложились в почти незаметный знак, которым призывают милость Высшего Духа. Но куда более странным было то, что стоявшая в тенях у нее за спиной Алитта сделала то же самое, в дополнение к пожеланию удачи.
По обычаю, каждый из соискателей начинает свои испытания в стране, в которой родился, и мы быстрым темпом двинулись к границам Кахулаве. В первую же ночь, когда мы разбили лагерь, я ощутил себя совсем одиноким. Никто из сопровождавших меня воинов не разговаривал со мной по-дружески, только в отчужденной придворной манере. Я по большей части был предоставлен самому себе, хотя понимал, что все мои действия будут замечены и, возможно, прокомментированы,
Мой брат отслужил отведенное ему время в гвардии. Разделяют ли эти люди его мнение обо мне? Вполне возможно. Они предложили мне на выбор оружие, но никто из них открыто не усмехнулся, когда я взял то, с чем умел обращаться, — посох (хотя и куда лучший, чем мне доводилось видеть раньше, с более длинными лезвиями хорошего металла) и нож. Пращи мне не предложили. Несомненно, она считалась настолько неподобающим снаряжением, что у них ее просто не было, но на поясе у меня висела своя.
Мы три дня ехали быстро, по пути меняя ориксенов на станциях вдоль торговой тропы. Затем мы пересекли границу, и дух моей земли снова окутал меня уютней, чем любой плащ или самое лучшее одеяло.
Только в Кахулаве я обнаружил, что нас преследуют, и это был Мурри, хотя ни я, ни мои спутники ни разу его не видели. У меня сразу стало легче на сердце от этого открытия. Мне предстояло пройти испытание, которого я не искал, но и не мог избежать. Дважды мне снилось, что я снова сижу за столом в доме Равинги, глядя на черный шар, который сначала был головой леопарда, а затем превратился в крысу.
Крысы были темой разговоров у ночного костра. Постоянно приходили известия о стаях тварей, больших и, несомненно, более хитрых, чем когда-либо раньше. Говорили, что они чуть не уничтожили один из накрытых хрустальными куполами городов Твайихика, пробравшись в него по подземным туннелям и вырезав больше людей, чем пальцев на десяти раз по десять рук. Катастрофа, о какой никто из нас прежде не слышал.
Утром к нам прибыла канцлер Кахулаве и направилась прямо ко мне. В ее поведении не было ни намека на расположение.
— Пойдешь туда. — Она слегка повернулась и указала на запад. — Остаток этого пути ты проделаешь один, Клаверель-ва-Хинккель. — Ее губы плотно сжались.
Было понятно, что в ее глазах я не подходил для того, чтобы представлять свою страну. Но ее презрение уже не ранило меня так, как могло бы прежде. Хотя я и не был воином, но я — одна моя рука стиснула, а затем погладила шрам на запястье другой — танцевал вместе с песчаными котами, и сейчас там, в пустыне, меня ждал тот, с кем ни один из здесь присутствующих не осмелился бы встретиться, не обнажив стали.
Я вежливо склонил голову и ответил:
— Великая, я принимаю этот путь.
Снова ее губы исказились, словно она попробовала на вкус что-то кислое или горькое.
— Да поможет тебе в этом Дух. — Тон ее традиционного напутствия оставлял желать много большего.
Я выложил из мешка все, что могло добавить лишний вес и замедлить мой путь. Где-то впереди лежал легендарный остров. Я не знал, что встречу там. Я мог только надеяться, что не провалю испытание своей собственной земли.
В сумерках я отправился в путь, и оставшиеся в лагере провожали меня взглядами. Никто не ободрял меня, и их недоверие словно окутывало мои мысли удушливым туманом. Но это лишь раззадорило меня, а не отпугнуло.
Я уже достаточно далеко отошел от лагерных костров, когда увидел впереди среди ночного свечения песков черную точку. Мурри бросился ко мне. Он терся головой о мое бедро, а я опустился на колено, чтобы почесать у него за ушами, погладить густой мех на голове и загривке. Встреча наша была радостной. Под этими же звездами я видел танцы его сородичей, и пока я наслаждался этим воспоминанием, песчаный кот вертелся вокруг меня, как котти, гоняющийся за собственным хвостом, и возбужденно урчал.
Едва понимая, что делаю, я пошел не размеренным шагом терпеливо идущего через пески странника, а торжественной поступью, а затем короткими прыжками, которыми я двигался на празднике его клана.
Несколько мгновений мы провели так, а потом мне пришлось все же вырваться из этого краткого забвения свободы. Мурри тоже прервал свои скачки, чтобы подойти ко мне.
— Что ждет? — спросил он. Я покачал головой.
— Честно сказать — не знаю, кроме того, что должен отыскать сердце Кахулаве и там встретиться с его стражем. Мне сказали, что идти надо вперед.
Мы пошли в том направлении, что указала мне канцлер. Там из песка вставали изваяния двух сторожевых котов, сидящих в линию, с просветом между ними.
В отличие от прочих подобных стражей каждый из них держал переднюю лапу поднятой, словно предупреждая о чем-то, и их драгоценные оранжево-красные глаза, казалось, полыхали гневом, как будто коты готовы были наброситься на каждого, кто осмелится пройти между ними. Но когда я двинулся этой дорогой, ни один из них не пошевелился.
Из светящегося песка поднимался остров, темнеющий в ночи. Мурри скользнул вперед, остановившись у подножия того, что казалось утесом. Подойдя к нему, я едва не задохнулся от зловония, которое словно бы исходило от самой скалы. Я хорошо знал этот запах. Где-то неподалеку был оскверненный водорослевый пруд. Но кем? Крысами?
Посох на время подъема придется закрепить на плечах. Нож? Я чуть выдвинул его из ножен.
— Тут были злые, — проворчал Мурри.
Его природное чутье было куда острее моего. Сейчас он будет моим проводником.
— Они еще там?
— Кто может сказать? — Его ответ немногим меня успокоил.
Кот уже поднимался по скале, цепляясь когтями. Я сбросил свой небольшой мешок, привязал один конец веревки к нему, а другой к поясу. Прочно закрепив на спине посох, я начал подъем. Это оказалось нелегко — для пальцев рук и ног (ботинки я тоже оставил внизу, в мешке) трудно было найти опору. Если бы я не сталкивался с такими же сложностями, пока был пастухом, мне это могло бы показаться куда более утомительным, чем ночной переход.
Однако в конце концов я выбрался на вершину и понял, что нахожусь на краю впадины, почти столь же совершенной в своих очертаниях, как церемониальная чаша. Оттуда и шел этот неодолимый смрад. Думаю, под лучами солнца любой, кто осмелится подойти ближе, может упасть от него в обморок.
Края этой чаши были такими неровными, что, втянув наверх свое снаряжение, мне пришлось использовать и руки, и ноги, чтобы двинуться вокруг острова к той его части, которая была еще выше.
Я не успел продвинуться далеко, когда Мурри, по-прежнему сопровождающий меня, резко остановился, чтобы заглянуть в этот мрак, источающий смрад, Я с посохом в руках продвигался вперед, пока у меня за спиной не оказалась скала и я не приготовился к возможному нападению.
