Annotation
Анастасия Дмитриева
*лунный свет*
НЕ.ВОЗМОЖНО.
АЛЬТЕРНАТИВА.
произведение неопределенного жанра
раз.
Когда тебе тринадцать, кажется, что вся жизнь – это только то, что здесь и сейчас… И что будущее не зависит от реализации желания пнуть урну, закурить, определить свое отношение к соседке и себе самому. В тринадцать лет просто не видишь связи между сегодня и завтра, легко меняешь предпочтения и не умеешь уменьшать громкость динамиков и обороты чувств… В тринадцать лет душа менее подвластна системе, поэтому чувствует тоньше, смотрит ближе, не опасается за завтра. Но способность жить в клетке прогрессирует с каждым годом, с каждым поглощенным граммом общественного мнения, с каждым переваренным стереотипом.
Им было тринадцать, они сидели на крыше давно закрытой студенческой столовой и слушали что-то свистящее в телефоне. Он курил не первую в жизни и сегодня сигарету, пытаясь пускать кольца дыма, она рисовала на его плече какую-то абстракцию шариковой ручкой. Ему было холодно в одной футболке, но приятно оттого, что его куртка защищала ее от мартовского ветра. Она раскрашивала какие-то горы на его плече. Ей было приятно, что ему было от этого процесса щекотно. Им обоим были безразличны одноклассники, сидящие на перевернутой паутинке внизу, на два этажа ниже, в районе песочницы среди серых проталин.
Пятеро одноклассников хрустели сухариками и пакетами с сухариками и гоготали над собственными сальными шутками в адрес сидящих на крыше. У них тоже свистело радио в телефоне, дул ветер, а в рюкзаках были шариковые ручки и сигареты. Но им никто не рисовал на плечах, и они умели выпускать дым кольцами. И им не были безразличны сидящие на крыше. Они не были им безразличны всегда. С тех пор, как сидящие на крыше стали неразлучны и им оказались ненужными стоящие на два этажа ниже в районе песочницы.
Она равнодушно посмотрела сверху на одноклассников, потому что ветер донес до крыши их матерный гогот.
- Дежурят, – равнодушно кивнул вниз он.
- Их дело, - она пожала плечами и расстегнула рюкзак, чтобы кинуть в него ручку и достать потрепанный блокнот. – Я еще написала тут, глянь.
Он сначала оценивающе посмотрел на свое плечо – показалось, что там красовались слоны в горах, которых не хотелось никак комментировать, потом взял блокнот и пару минут пытался разобрать то, что называлось стихами.
- Нормально… - он вернул блокнот хозяйке. – Только почерк у тя жуткий, а так – прикольно.
- Думаешь? – она кинула блокнот в рюкзак и стянула с себя его куртку. - Ну-ка одевайся, синий уже какой…
- Когда будешь открывать свою тайну? – с кривой улыбкой спросил он. – Давай уже говори, раз обещала.
- Скажу еще. Успею.
- Ну да… Тянешь все. Я скоро спать перестану от любопытства.
- Да ладно тебе! – она потянулась. – Пойдем ко мне, чайковского хоть попьем, погреемся. Заодно, может, и физику осилим, здесь мне чего-то как-то неохота совсем.
- Сегодня моя очередь. И вообще, ты лентяйка кошмар ваще. Сама не учишься и другим не даешь.
- Ты гад какой! – засмеялась она. – Сам меня тут на тату развел, я теперь ему уроки делать не даю!
- Ладно, будет тебе физика! Но сначала – выкладывай свою тайну!
- Это шантаж! И это не по-дружески, - притворно обиделась она.
Внизу засвистели.
- Пошли правда отсюда, не дразните спящую собаку, – буркнул он.
- Наши любимые однокашники стали двигателями прогресса, сами того не подозревая, - ухмыльнулась она.
Он посмотрел на нее без улыбки. Она состроила рожицу. Он засмеялся. Она проснулась…
два.
Мне совсем не хотелось просыпаться. И сон по душе пришелся, и спать хотелось. Но телефон назойливо пиликал модный мотив. Я села в кровати и начала медленно открывать глаза. Телефон угомонился, но тут же снова зазвонил. Я, наконец, нашарила чудо современной техники под подушкой и хрипнула в недовольно ворчащую трубку «да».
- Ну да, да. Макс, уже встаю, не ори с утра… все… - проговорила я скороговоркой, отключила телефон и снова упала на подушку, чтобы попыталась вернуться в свой сон. Больше года он мне не снился. Я даже подумала, что по достижении двадцати пятилетия людям не снятся детские сны. Но этот повторялся. Я не знала тех людей, которые снились, не узнавала места, но таким покоем и безмятежностью веяло от этих снов, что совсем не хотелось просыпаться.
Но полузабытье сна не принесло. Пришлось очнуться от резкого звонка домофона. Я не сомневалась, что это приехал Макс, чтобы все же вытащить меня из постели в это весеннее воскресное утро. Мы встречались уже почти семь лет, за это время привыкли друг другу как родные, но жениться не торопились, боясь спугнуть то блаженное состояние, которое некоторые называют романтическим периодом, я же предпочитаю называть вещи своими именами – это скорее дружба, чем любовь. Не знаю, как мы умудрились застрять в таких отношениях и до сих пор их не испортить. Я познакомилась с Максом на втором курсе универа, причем, кажется, все же я первой его заметила. У него были и остаются замечательнейшие русые вьющиеся волосы, которые тогда, в студенческой столовой, меня и зацепили. Он стоял в очереди и, в общем-то, не обращал на меня никакого внимания абсолютно, пока я, обиженная невниманием к своей персоне, не выдала в его адрес пару шуток, которые охотно подхватили мои подруги. Но Макс только покраснел и постарался затеряться в очереди, которая дружно принялась его разглядывать. Спрятаться у него не получилось по вине внушительного роста, но в этот момент своего конфуза, как утверждает Макс, он и обратил на меня свое внимание. А потом нас познакомили общие друзья, у меня в комнате появились вазы с обновляющимися белыми розами, а у Макса целый вагон проблем, связанных с неуемной заботой обо мне, которую, впрочем, он взвалил на себя добровольно. И за шесть с половиной лет почти ничего не изменилось в наших отношениях. Конечно, мы, как и все нормальные живые люди, ругались, расставались, даже пытались забыть друг о друге вообще, но дальше стирания из памяти телефона номеров друг друга дело не заходило. Мы решали, что созданы друг для друга, и спокойно продолжали такие отношения. Моя мама, конечно, переживала сначала, что Макс никак не женится на мне, но потом и она смирилась. Мы слились с ним воедино в сознании наших родственников, друзей, преподавателей, а теперь и коллег по работе. Но жить вместе так и не отважились.
Пока мы поедали приготовленный Максом завтрак (мне было проще остаться голодной, чем, преодолевая лень, жарить яичницу), я придумывала сотню отговорок от готовящегося мероприятия – поездки на дачу к моей матери. Макс убеждал меня в необходимости свежего воздуха для молодого здорового организма, а я упорно переводила тему на глобальные проблемы современности. Когда уже Максим начал догадываться о моем намерении остаться в душной квартире в это воскресенье, положение спасла моя старшая сестра, Нина, позвонившая по телефону, чтобы предупредить, что с минуты на минуту будет у меня для сверхделового разговора. Мне не найти слов, с какой радостью я приняла этот звонок.
Окружающие не перестают удивляться тому, что Нина могла оказаться моей сестрой. Она старше меня всего на два года, но взрослее, умнее и успешней в сотню тысяч раз. Я не помню себя в раннем детстве, но хорошо помню Нину, и свое желание равняться на нее. Я пыталась читать ее книги, писать ее почерком, ходить, любить, есть, жить как она, быть на нее похожей, но никогда даже не могла помыслить о том, чтобы в чем-то ее превосходить. И все же у меня это получилось. Я превзошла ее в безалаберности, по мнению наших общих знакомых.
